Рыбья кровь - Евгений Таганов

Жураньцы сразу засобирались в дорогу. Их две с половиной тысячи дирхемов, с воинской щедростью разбрасываемые направо и налево, наверняка должны были понравиться всем перегудцам.

Между тем поток короякцев, желавших больше узнать про осаду Перегуда, не иссякал. Чтобы умерить их любопытство, Дарник приказал выставить на продажу на торжище сорок щитов норков по несуразной цене в десять дирхемов. Все они были тут же раскуплены, а позже он узнал, что некоторые покупатели через день перепродавали их, но уже по пятнадцать – двадцать дирхемов.

Проводив жураньцев в Перегуд, Рыбья Кровь приготовился уезжать. Тяжелый разговор напоследок состоялся с Друей. Как ей было объяснить, что ни по возрасту, ни по положению она ему в липовские наложницы никак не подходит? Вот и изворачивался, пытаясь всучить деньги и говоря, что оставаться даже его постоянной короякской полюбовницей непосильное дело – ведь по малейшему подозрению в измене придется ее казнить, так что самое лучшее для нее – найти себе короякского мужа и наладить нормальную жизнь.

– Но ты же обещал мне отдельный город? – цеплялась она за его прежние слова.

– Хорошо, будет тебе отдельный город, если сумеешь справиться с гостиным двором, – в конце концов уступил он.

Его слова не были простой отговоркой. Мысль о целом ожерелье гостиных дворов, не только на своей земле, но и на чужой, крепко засела в его голове. За двести верст от Корояка до Липова его санный караван сделал четыре большие остановки. Дарник испрашивал у местных старост разрешения и закладывал рядом с их селищами гостиные дворища, способные вместить в себя до тридцати повозок, и оставлял на них работать под присмотром опытных гридей по двадцать ополченцев.

6

Как ни торжественно встречали победителя норков в Корояке, в полной мере насладился Дарник своим триумфом именно по пути в Липов. Не страшась распутицы, к дороге выходили жители самых дальних селищ, чтобы только посмотреть на него. Многое привлекало их в липовском князе: его молодость и удачливость, простое происхождение и зрелость поступков, личное молодечество и обновление всей жизни вокруг него. Дарник чувствовал все это, потому что был одним из них. И буквально каждые двадцать верст у дороги их поджидали по пять-шесть совсем юных парней с топорами и рогатинами в руках, желающих присоединиться к непобедимому войску. Так что, растеряв на гостиных дворищах до сотни ополченцев, дарникская дружина еще столько же приобрела взамен, прибыв в Липов полуторасотенным войском.

Там уже знали в подробностях и о неудаче, и об успехе их похода, об управлении Перегуда, встрече с жураньскими беглецами и гостеприимстве князя Рогана в Корояке. Как заметил Фемел, это был самый результативный из дарникских походов, потому что позволил оценить, как войско действует с князем и без него.

Первые вести о разгроме Жураня сильно обеспокоили липовчан, никто не мог понять, что станется с их городом, многие мрачно предрекали возвращение злопамятных арсов. Когда же с новым торговым караваном узнали, что Дарник не только жив, но с невиданной легкостью разбил северных пришельцев и Перегуд принял его как своего повелителя, то все вздохнули с огромным облегчением. И теперь каждый из липовчан старался доказать князю свою приязнь и готовность выполнить новые указания. Указание у Дарника для липовчан было только одно: как можно быстрей строить и развивать сам город.

– А чем мы еще, по-твоему, занимаемся? – отвечали ему.

И действительно, присмотревшись, Рыбья Кровь понял, что никого ни в чем упрекнуть нельзя. Более того, за три с половиной месяца его отсутствия городское хозяйство приобрело такую сложность, что он уже не мог даже как следует вникнуть в него. Оставив тиунов-управляющих в одном положении, он нашел их совсем в другом. И вовсе не из-за того, что он плохо ими распорядился, а просто их обязанности изменились сами собой.

Быстрян, отвечающий за крепостные сооружения, наготовил огромное количество бревен и кирпичных плинт, а левобережный Островец превратился в целое городище со своими крепостными стенами. Добавились еще две сигнальные вежи с севера и юга по правобережью Липы. Сигнальщики с четырех сторон каждые два часа подавали знак, что у них все хорошо. Дарник даже слегка смутился от подобных мер предосторожности.

– Получается, что мы очень всего боимся, – заметил он главному сотскому.

– Зато никто никогда не застанет нас врасплох, – ответил тот. – Наши колесницы многие тоже принимают за трусость перед честным боем. Но ты же от них не отказываешься.

Князю нечего было возразить на это.

Меченый, назначенный подготовить полные комплекты вооружения пяти видов для тысячи бойцов, добился в этом поразительных результатов. Закруглил острые углы щитов, чтобы они не ранили собственных лошадей, лепестковые копья сделал разъемными на простой походный посох и меч-лепесток, который в одно мгновение мог намертво прикрепляться к посоху. Облегчил, как мог, общий вес доспехов. А вместо остроконечных шлемов с ребрами жесткости, введенных Дарником, изготовил сотню круглых и гладких шлемов-котелков с сетчатыми забралами. Чтобы показать князю их преимущества, Меченый насадил и тот и другой шлем на вбитые в землю колья и принялся метать в них сулицы. По круглому шлему они скользили и отлетали в сторону, заставляя его лишь слегка качаться на колу, а в дарникском шлеме цеплялись за ребра, и шлем от удара соскакивал с кола и падал на землю. Рыбья Кровь и сам давно заметил, что не только сулицы, но и стрелы способны сбивать с головы гридей его ребристые шлемы, теперь же этой нелепостью ему словно ткнули в лицо.

– Хорошо, пускай будут круглые шлемы, – с трудом процедил он сквозь зубы.

Борть, выровняв и улучшив Толокскую дорогу, пересадил гонцов на ней из седел на легкие двуколки с пышными подушками и через каждые десять верст расставил конные дозорные дворы со сменными лошадьми, так что посланный гонец мог без особой устали обернуться до Толоки и обратно до трех раз в день.

– Давай я точно так сделаю и до Малого Булгара и до Корояка, – настаивал тростенец.

– А зачем? – Дарник не мог сразу переварить открывающиеся возможности быстрой связи.

– Ты же сам говорил, что гонцы бывают важней целых сотен бойников. Ну что ты, как старый дед, ничего не понимаешь?

А может, и в самом деле я уже отстаю в чем-то от них, с тревогой думал Дарник.

Лисич, набивая склады войскового дворища провизией, одеждой, сапогами и другими припасами, принялся все это тщательно записывать, и теперь каждый день приставал к князю, чтобы тот заранее давал ему список всех войсковых перемещений.

– Это у вас, у военных вожаков, мысли только о гридях и их оружии, а о том, чтобы и сапоги заранее были, и одежда, никто не думает, – ворчал он.

Тишайший староста Охлоп, получивший от Дарника еще перед отъездом звание княжеского посадника, вовсю лютовал в торговых и ремесленных рядах, не давая никому отступать от принятых товарных мер и весов. Другой его страстью стала пожарная безопасность. Целый день по Городцу и Посаду разъезжала телега-водовозка, и горе было тем хозяевам, к чьему двору она не могла свободно подъехать. А получить у него согласие на дополнительную деревянную постройку в собственном дворе вообще было невозможно.

Как ни странно, за минувшую зиму меньше всего проявил себя Фемел. Без присутствия князя он был мало заметен липовцам. Ну, учил детей, ну, торговал княжескими товарами, ну, осторожно давал деньги в рост надежным торговцам. Русско-словенский город по-прежнему отказывался принимать его как своего человека.

Не меньшее разочарование ждало Дарника и с наложницами. То ли Друя была причиной, то ли мысли о младшей дочери князя Рогана, но встречи с ними уже не приносили ему той радости, какая бывала раньше после продолжительной разлуки. Если в тиунах его удручало их сильное преображение, то с наложницами, наоборот, отсутствие каких-либо перемен. Каждая из них с охотой говорила ему нежные слова и ласкалась своим самым проверенным способом – но каким же это выглядело несносным повторением всего давно знакомого!

Душевная смута князя не осталась незамеченной наблюдательным ромеем.

– Все дело в возрасте, – однажды совершенно неожиданно заговорил он. – Начальный период твоей юности, когда ты жадно, без разбора впитывал в себя все внешние впечатления, подошел к концу, на смену приходит первая искушенность, когда надо смириться, понять, что не все в жизни зависит только от твоих слов и поступков, что есть нечто такое, с чем ты справиться не можешь, – нрав других людей. Что с ними ни делай, они всегда будут развиваться по-своему.

– Смириться и ничего с этим не делать? – уточнил Дарник, готовый ринуться в словесный поединок.

– Я бы на твоем месте поступил проще, – спокойно продолжал Фемел. – Представь себе всех своих помощников в виде вожаков муравейника, которые усиленно ползают и командуют, но при этом никогда не могут увидеть весь муравейник в целом. А ты муравей, который умеет летать и, взлетев на дерево, способен увидеть не только сам муравейник, но и какое место он занимает в необъятном человеческом лесу.