Память сердца - Рустам Мамин

В окошко кассы просовывается мужик в лохматой, сшитой из собачьей шкуры шапке. (Каждый старается просунуться как можно глубже, поближе к кассиру. Им кажется, так их лучше поймут.) Мужик отталкивает локтями, спиной тех, кто тоже пытается приблизиться к заветной кассе.

– Послушай, кассир… Уважаемый!.. Товарищ! Я из Сибири. Всю жизнь мечтал в Большой театр попасть… – (Его оттаскивают сзади.) – Тыщи километров проехал…

– Проехал или прошел?

– Чево?

– Дорогой! На сегодня билетов нет. На послезавтра – два в бельэтаж…

Голова, вдруг дернувшись, исчезает. Вместо нее появляется потное лицо властной женщины, вероятно, победившей всех в толкучке у кассы:

– Мне на… – тоже исчезает.

Влезает опять сибиряк. Без шапки:

– Отдайте шапку!.. Простите, дайте на завтра…

– Нет на завтра! На послезавтра!..

– Я завтра уезжаю…

– Я же сказал, на завтра нет билетов! Отойдите от кассы…

– Давайте шапку!.. Тьфу, давайте на завтра. На после, послезавтра… Щас вот деньги достану…

Просовывается рука женщины, вся в кольцах. Слышен голос:

– На завтра три билета на Годунова…

– Завтра – Плисецкая!.. Женщина, уберите руку. Сибиряк, где ваша рука?

– В шапке… Это… Деньги и в шапке!..

Слышны голоса из очереди:

– Сибиряк, катись отсюда! Вам все мало! Я из Узбекистана, и то стою…

У Гутмана как режиссера была какая-то своя манера, я бы даже сказал – интонация. Он строил свои картины каким-то особым, одному ему присущим – удивительным образом. Из глубины содержания каждого эпизода, монтажной фразы, из слияния изобразительного ряда, дикторского текста и музыки всплывала какая-то проникновенная человеческая интонация, эмоция, теплота. Казалось бы, привычное, известное он ухитрялся оборачивать к зрителю новой, неизвестной гранью.

Расскажу немного о следующем нашем совместном фильме – «38 минут в Италии». Работа очень и очень примечательная во многих отношениях.

Конечно, с Гутманом в Италии я не был. Тогда не практиковались выезды за границу членов съемочной группы. Выезжал только оператор, таща на себе и пленку, и съемочную, и даже осветительную аппаратуру. Валюты выдавали в обрез. Где уж тут нанимать носильщиков и подсобных рабочих! Всё на себе! Всё сам! Един – во всех мыслимых и немыслимых лицах и ипостасях.

Гутман привез столько интересного материала, что из него, вероятно, при желании можно было собрать не одну полнометражную картину. Как жаль, что производственные рамки были у нас просто непробиваемыми! По плану короткометражка, – и будьте любезны! Тем более что тема – «не государственной важности». А все, что останется («Интересное? – Отлично»!), – в фильмотеку! Не пропадет… Так и сложилась у Ильи Семеновича картина с неожиданным названием – «38 минут в Италии». Тридцать восемь минут – короткометражка…

Текст к картине писал известный писатель Виктор Некрасов. Разумеется, уже этот выбор режиссера предопределял подход к изобразительному ряду. Не хроникальный репортаж, не очерковые заметки. А фильм – наблюдение. Раздумье…

Почему-то вдруг вспомнилось… Заскочил я в монтажную, чтобы решить с Гутманом какой-то вопрос. Сидят они с Виктором Некрасовым за монтажным столом. На экране карапуз на дорожке, то ли спортивной, то ли на проезжей части, – не помню уже. Но главное вот что:

– Отойди, малыш! Не мешай!.. – читает Некрасов.

– Стой! – прерывает его Илья Семенович. – Я сейчас кое-что подправлю. Здесь не та пластика получается… – Он быстро подхватывает какие-то планы с софитов монтажного стола – что-то в руках, что-то в зубах… Переставляет. Сам склеивает… – Вот теперь читай, – предлагает он и включает изображение…

– Отойди, малыш, – читают они дуэтом, следуя за ритмом движений карапуза на экране. – Не мешай!..

Некрасов удовлетворенно смеется, и они пожимают друг другу руки… Казалось, ничего не произошло, а пластика изменилась. И вся фраза монтажная пошла в ином ритме. Так скрупулезно Гутман-режиссер работал на всех этапах производства.

Вероятно, удивляет, что, упомянув писателя Виктора Некрасова, широко известного своей суровой реалистичной прозой о воинах, защищавших Сталинград, я не удосужился ничего о нем рассказать из того, что удалось узнать в процессе совместной работы. Расскажу…

За короткое время производства фильма мы не могли сойтись с ним «на дружеской ноге», – это ясно. Но представление о нем, как о человеке мудром, принципиальном, твердом и целеустремленном, у меня сложилось четкое. Не знаю, как получилось, что Гутман пригласил Некрасова на текст к своему фильму, из каких соображений. Может, хотел поддержать писателя, имя которого было у советской прессы и КГБ на слуху – как «неблагонадежного». Разумеется, для режиссера Гутмана это дополнительная головная боль – ему даже пришлось испрашивать в соответствующих инстанциях разрешение на возможность заключения договора с писателем Некрасовым. Слава богу, таковое разрешение дали…

Так вот. О Некрасове. В литературных кругах, на страницах периодики – с легкой руки Хрущева – очень много толковали тогда о повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Похвалы и дифирамбы лились рекой.

Прочитал я эту повесть, и как-то не вызвала она у меня восторга. Решил поделиться своими сомнениями с Некрасовым:

– Виктор Платоныч! Хочу с вами посоветоваться. Разрешите мои сомнения как художник, как литератор…

– Ну-ну… давай. Спрашивай. Чем могу, как говорится…

– Ведь нас как учили?.. Принципы социалистического реализма требуют от художника, чтобы он не копался на задворках, не смаковал недостатки… Так ведь?! Чтоб отражал жизнь «в ее революционном развитии», вел читателя к чему-то светлому… Увлекал стремлением к тому, чтобы завтра сделать жизнь ярче, прекраснее… А «Иван Денисович» Солженицына – совсем другая литература… Какая-то мутная, беспросветная. Переполненная людскими пороками…

– Знаешь, Рустам! Я считаю, что и такая литература имеет право на существование… В принципе – любая! Ведь соцреализм – это продолжение метода критического реализма. Так?

– Наверно…

– А вообще, скажу тебе, не морочь себе голову теориями о методах и принципах. Не понравился тебе «Один день Ивана Денисыча»?

– Нет!..

– Имеешь право! И не смущайся! И плевать, что его на всех углах расхваливают. Ты имеешь свое мнение – и это главное. Береги его. И отстаивай!..

А несколько лет спустя, уже во время работы на Киностудии Министерства обороны, снимали мы в Киеве, родном городе Некрасова. Съемочный день выдался тяжелым, утомительным, и консультант фильма генерал Крупченко, человек импульсивный, заводной, заикнулся было:

– Неплохо бы и разрядиться, братцы…