На край любви за 80 дней - Кей Си Дайер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Власти там, в Калгари, принимают решения о земле, на которой никогда не жили. Они даже не видели мест, где собираются строить свои трубопроводы, и не хотят давать нам право голоса.
– Думаете, вам удастся что-то изменить? – спрашиваю я.
Парень пожимает плечами.
– Не важно. Достучимся мы до них или нет – все равно надо попытаться, правильно?
Доминик протягивает руку и называет себя, после чего мы узнаем, что парня зовут Эрни Джордж и он принадлежит к индейскому народу салишей.
Доминик заинтригован.
– Вы все из одного индейского племени? – потрясенно спрашивает он.
– Здесь есть несколько семей из моего народа, – поморщившись, говорит Эрни, – но вообще представлены шесть коренных народов, – с гордостью отвечает он. – Когда мы собирались в путь, надеялись собрать больше людей, да только жизнь – сложная штука.
Эрни щурится на Доминика сквозь пар, поднимающийся от чашки с кофе.
– Ты американец, брат?
– А что, не видно? – улыбается Доминик.
– У нас в Канаде тоже полно и черных и полукровок, – говорит Эрни, вонзая вилку в яичницу с беконом. – Моя кузина Шанна замужем за гаитянцем, они живут в Торонто. Нет, дело не в твоей внешности, я по разговору понял. Ты говоришь «племена» и «индейцы», а мы здесь на севере больше склонны говорить о родах и народностях. Сами мы называем себя индейцами, но это наш выбор. Насколько я понимаю, у вас тоже есть такие слова, правда? Которые звучат не так уж безобидно, если их употребляют посторонние?
– Намек понял, – говорит Доминик. – Приношу свои извинения.
– В нас швыряются этими словами на протяжении многих поколений, друг, – объясняет Эрни. – Мой отец гордится своей принадлежностью к народу скомиш, как в свое время его отец. Семья моей матери происходит от народа ну-ча-нульт, который живет на острове с незапамятных времен. Наша федерация не знает границ – у нас есть братья по всему побережью. Мы живем здесь очень давно. Побережье было нашим домом испокон веков, задолго до поселенцев. Разные народы, разные голоса. И знаешь, мы – не легенда. Мы все еще живы. И хотим, чтобы с нами считались.
Рядом с Эрни сидит женщина с длинными волосами, заплетенными в косы. Ее зовут Эстель.
– Мы поднимаем свои голоса при любой возможности, – добавляет она. – Правительство поддерживает нас только на словах. Поэтому мы едем в Калгари.
Когда Эрни отставляет тарелку, Доминик наклоняется к нему.
– Мы ищем кого-нибудь, кто может подвезти нас в город, – негромко произносит он. – Признаюсь, мы ничего не знаем о вашей борьбе, но хотели бы узнать. И помочь, если это в наших силах.
– Ну, если вы готовы поучаствовать в оплате топлива, – хрюкает смешком Эрни. – Страшно не хочется платить деньги тем, против кого мы воюем, но если не доберемся до места завтра, то упустим свой шанс.
– Мой спутник – еще и прекрасный повар, – сообщаю я Эрни. – Можете привлечь его к работе.
Таким образом, заправив с помощью наших карточек по машине, мы с Домиником обеспечиваем себе два места в колонне протестующих. Забросив багаж, мы усаживаемся на заднее сиденье грузовика.
За рулем – Эрни, рядом с ним сидят Эстель и ее дочь Фрэнки. Эстель слегка за тридцать, у нее славная застенчивая улыбка. В разговоре выясняется, что она принадлежит к одному из коренных народов и окончила Университет Виктории, где изучала охрану окружающей среды. Фрэнки нет и пяти, она всю дорогу играет в компьютерную игру на стареньком планшете.
В кабине шумно, у автомобиля ужасно жесткая подвеска, так что разговаривать трудно. Единственное развлечение – смотреть на горы. Те, что мы видели в окрестностях Ванкувера, не идут с ними ни в какое сравнение. Заснеженные вершины Скалистых гор тянутся ввысь на фоне немыслимо голубого неба. Чем дальше мы продвигаемся, тем круче скалы, возвышающиеся над нами, а по мере подъема – и внизу. Я отвожу взгляд от окна. Лишь узкая полоска заснеженного гравия и ненадежная проволочная изгородь отделяют нас от падения в бездну.
Со всех сторон возвышаются гигантские вершины, покрытые снегом, и при этом совсем не похожие на Альпы. Я задираю голову, пытаясь понять, в чем разница. Альпы высокие и крутые, а Скалистые горы, хоть и чуточку не такие остроконечные, кажутся еще выше. И снега здесь больше.
Машина продолжает карабкаться вверх, как вдруг Эрни ударяет по тормозам. Грузовик слегка заносит, и я не успеваю подавить испуганный вскрик. Со скалы срывается горстка мелких камешков.
Над темноволосой головкой Фрэнки виднеется ряд заросших шерстью лупоглазых морд, пялящихся на нас в ветровое стекло.
– Кто это, козы? – спрашиваю я.
У самого крупного животного невероятно странные рога – я таких никогда не видела – два полных комплекта, одна пара торчит из головы вверх, как у коз, а вторая – вниз, как у баранов. Остальные особи выглядят менее устрашающе: рога плавно изгибаются вокруг головы, точно их аккуратно заправили за уши.
– Бараны, – фыркает Эрни. – Толстороги. Думают, что они здесь главные, стервецы.
Фрэнки приходит в восторг от незнакомых существ и требует, чтобы ее выпустили из детского кресла и разрешили поговорить с ними через стекло, пока Эрни курит. Я соскакиваю на узкую обочину с противоположной от пропасти стороны и неожиданно выясняю, что телефон сдох. А заряжала я его в последний раз в злополучном лыжном автобусе.
Когда я признаюсь в этом Доминику, он, пожав плечами, протягивает мне свой шнур, да еще и уговаривает Фрэнки позволить мне включить его в зарядку. О вайфае в этих диких местах не может быть и речи, но удается хотя бы зарядить телефон, чтобы можно было фотографировать.
Несмотря на многочисленные дорожные знаки, предупреждающие о выходе на дорогу диких животных, мы не встречаем больше ни одного представителя местной фауны. Правда, один раз Эрни божится, что видел в чаще медведя, но уже темнеет, и мне кажется, что он просто развлекает Фрэнки, которая потеряла интерес к игре и начинает капризничать.
За окном темнеет, и лишь по звуку мотора можно судить, что мы перестали подниматься в горы. Сложив толстовку в виде подушки, я кладу ее под голову. Уснуть в такой тряске не получится, но хоть глаза отдохнут.
Я просыпаюсь, когда машина
