Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала - Дэйв Мастейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому я прикусил язык и написал письмо – я бы сказал, пресс-релиз, – поблагодарив Metallica за то, что не забывают обо мне, и поздравив их с введением, но в итоге выразив сожаление, что я не смогу присутствовать.
Вот и все.
Никакой желчи и гнева.
Во всяком случае, на публике.
Разумеется, я словно шел по бревну. Знал, что, если бы высказал свои искренние чувства – что я не хочу сидеть в чертовом зале, а должен быть на сцене вместе с группой, которую помог создать, – все бы покачали головой и сказали: «Да, узнаем нашего Дэйва – все никак не успокоится».
А если бы я попытался вести себя безразлично, многие сказали бы: «Ой, да ладно заливать! Ничего он не занят. Просто не хочет приезжать, вот и все».
Как ни крути, я везде крайний, как, в общем-то, всегда, когда дело касалось Metallica.
Но все же я не мог смириться с принципами по этому поводу; не мог сбросить груз, лежавший на сердце. Лучше просто остаться в стороне и держать язык за зубами. Быть выше этого.
Но я не мог все так оставить. Поэтому в последний раз обратился к Ларсу. Отправил письмо, спросив, можем ли мы поговорить. Он отправил мне ответ.
«Привет, чувак, сегодня безумный вечер в пригороде, и я гуляю с детишками. Давай наберу через пару дней?»
Через пару недель он снова ответил мне. Типичное время рок-звезды: каждый день как неделя. И я тут же ему ответил: «Да, я сейчас здесь. Можем поговорить».
Спустя пару секунд зазвонил телефон. Я сидел на кухне, на задворках Сан-Диего, в прекрасное солнечное утро. Пэм сидела напротив меня, чтобы я мог сосредоточиться на чем-то позитивном. Разговор наш не был ни напряженным, ни целительным. Никакого катарсиса не было. Он был почти банальным, как будто ни один из нас не желал тратить свои эмоции. Нам обоим было, скорее, под пятьдесят, нежели под сорок – как ни крути, на склоне жизни. И если было невозможно снова стать братьями, которыми мы когда-то были, то не было смысла пытаться сражаться как воины.
– Я бы хотел, чтобы ты приехал, дружище, – сказал Ларс, пустившись в старое объяснение: что все, кто когда-то был частью Metallica, приглашены на церемонию, но только те участники группы, которые сыграли «на записи», могут быть введены в Зал Славы.
В голове я услышал голос Сэра Джона Гилгуда, изящного дворецкого, критикующего сдержанного миллионера-алкоголика, которого сыграл Дадли Мур в фильме «Артур».
«Почему, маленькое ты хуйло?!»
Разумеется, я был на записи с Metallica. И на DVD был. Авторство песен за мной тоже числилось. У нас своя история. Но какой смысл в том, чтобы рвать жопу? Сегодня я понимаю Ларса. Или, по крайней мере, понимаю, что у него есть цель в моей жизни, и эта цель – сделать меня покорным, заставить смириться и испытывать голод.
– Я бы тоже хотел приехать, – сказал я, – но не могу. Не в таком статусе. У нас с тобой разные идеи и мнения. И поскольку я не могу быть там в качестве участника, лучше будет, чтобы я вас, ребята, поддержал со стороны.
Я сделал глубокий вдох.
– Но хочу, чтобы ты знал, что я горжусь тобой, чувак. И желаю всего наилучшего.
– Спасибо, – ответил Ларс. – Тебе тоже. Надеюсь, ты передумаешь.
– Если передумаю, ты узнаешь первым.
* * *
Я не стал зацикливаться на этом разговоре. Нужно было выполнить слишком много работы, слишком много всего, чтобы занять время. Вернуться в студию и нанести финальные штрихи на 12-й альбом Megadeth, Endgame («Конец игры»). Иронично ли это названный проект – время покажет. С креативной точки зрения и профессиональной, есть много чего другого, что я хотел бы осуществить в своей жизни на данный момент: записать еще песню для саундтрека, обучать игре на гитаре, записать сольные альбомы. И хотелось бы больше времени проводить с семьей, общаться с детьми после стольких лет. У Джастиса свои музыкальные интересы, и я хотел бы по возможности помогать ему; Электра, прелестная и мудрая не по годам, неплохо справляется на телевидении. Я немало пропустил. Не хочу пропустить еще больше.
Но так продолжается уже довольно давно. Казалось, что каждый альбом Megadeth за последнее десятилетие, возможно, будет последним, словно я выжат как лимон, и мне больше нечего сказать. Этот процесс чрезвычайно утомителен. Затем альбом появляется на свет, и мы выходим на сцену… и кажется, что оно того стоит.
Я понятия не имел, чего ожидать весной 2007-го, когда вышел альбом United Abominations. Состав снова изменился: Джеймс Ломенцо заменил Джеймса МакДонафа на басу. Почти ничего не изменилось. Песни мощные, игра слаженная, и альбом взлетел, продаваясь еще лучше, чем любой альбом Megadeth со времен Youthanasia. Только в первую неделю продано пятьдесят тысяч копий.
Может быть, с Endgame будет то же самое. Мне очень нравится пластинка (прости мне мою анахроническую терминологию – я же, в конце концов, вырос на виниле). И моя новая группа мне тоже очень нравится. Да, это правда. Больше кадровых изменений, и потрясающий Крис Бродерик теперь вместо Глена Дровера на гитаре. И если ты ведешь счет, то это уже 18 музыкантов, которые оседлали этого хеви-металического боевого коня под названием Megadeth.
Семнадцать, кто пришел и ушел. Или остался.
И я.
Я не испытываю ни обиды, ни злобы ни к кому, кто играл в Megadeth; на самом деле, я постарался помириться почти со всеми, кому, возможно, сделал больно за все это время, и попытался простить всех, кто наебал меня, и тех и других предостаточно. Пару лет назад я вылетел в Финикс, чтобы увидеться с Дэвидом Эллефсоном. Мы долгое время не общались, возможно, с того самого момента, как был аннулирован тот иск. Мы пошли поужинать, вспомнили былые времена и обсудили новые возможности, поговорили о женах, друзьях и детях.
– Должен тебе сказать, – признался Джуниор, – уход из Megadeth был самым идиотским моим поступком.
Я рассмеялся.
– Да, знаю.
Все мы совершаем глупости. Хитрость заключается в том, чтобы признать свои ошибки
