Мир хижинам, война дворцам - Юрий Смолич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юрий Коцюбинский, конечно, не был специально командирован из Петрограда на киевский митинг. В Киев он приехал по другому поводу, но, очутившись на митинге, взял слово. А поскольку прибыл он из самой столицы, то и стал тут чуть не основным докладчиком.
В Киев Юрия Коцюбинского привела служебная командировка. 180–й пехотный полк получал пополнение с Украины, из Чернигова. Но очередная партия черниговцев вдруг ни прибыла. Вместо полутысячного пополнения в полк пришло из черниговского «воинского присутствия» странное уведомление: пополнение 180–го полка… присвоила украинская Центральная рада. Командование полка немедленно выслало оперативную тройку, чтобы выяснить дело на месте. Представителем от полкового комитета пошел в тройку Юрий Коцюбинский. Такова была официальная причина его приезда.
Тройка прибыла в Чернигов и в казарме маршевого батальона обнаружила одного–единственного новобранца. Им оказался давнишний товарищ Юрия Коцюбинского по черниговской гимназии и большевистскому подполью — Виталий Примаков. Он красовался в только что полученном новеньком солдатском обмундировании, но в студенческой фуражке.
Обстоятельства похищении батальона, как установила оперативная тройка, были следующие: когда эшелон маршевиков готовился отбыть в Петроград перед поездом вдруг появилась группа людей к широченных синих штанах и смушковых шапках. Они отрекомендовались представителями украинского воинского клуба имени гетмана Полуботько и предложили черниговцам ехать не в Петроград, а в Киев и объявить себя украинским полком, присвоив имя хотя бы и самого гетмана Ивана Полуботько. К этому они присовокупили, что харч у казаков в украинских полках будет куда лучше, потому как в Петрограде на болоте рожь и пшеница не растут, да и в приварок на Украине пойдет жирное свиное сало, а не тощий немецкий маргарин, и одежу справят славную, казацкую: смушковую шапку, жупан и сборку и шаровары, широкие рак море. «Вот и судите, хлопцы, куда вам лучше податься — в далекий ли Петроград, на свою погибель, или за пять станций — в Киев, добывать славу Украине. Судите сами, а мы вас не неволим, потому как теперь революция и свобода совести…»
Четыреста девяносто девять солдат подняли руки за то, чтоб далеко не ехать, а ехать близко — первым батальоном Второго украинского полка имени преславного украинского гетмана Ивана Полуботько.
Стрелку на пристанционных путях перевели; вместо того чтоб двинуться на север, на Петроград, эшелон новоявленных «полуботьковцев» отбыл на юг, в Киев.
Пятисотый солдат руки не поднял, остался один на перроне и отмаршировал обратно в казарму. Это и был Виталий Примаков.
Вместе с Примаковым Коцюбинский приехал в Киев, по следу украденных Центральной радой однополчан.
7
В Центральной раде между полномочным представителем полка и Симоном Петлюрой состоялась беседа.
Юрий Коцюбинский представился:
— Я член петроградской организации партии большевиков. Вы товарищ Петлюра, тоже социал–демократ. Поэтому буду с вами говорить прямо. Я отстаиваю не интересы реакционного командования, продолжающего вести империалистическую войну, а интересы революции.
Симон Петлюра ответил:
— Я член Центральной рады и председатель Украинского генерального войскового комитета! Превыше всего для меня интересы украинской государственности! Прошу иметь это в виду, пан добродий!
Коцюбинский посмотрел на Петлюру: и откуда он такой взялся? Коцюбинский видел Петлюру впервые и до сих пор знал его лишь по театральным рецензиям: Петлюра расхваливал театр Садовского и хаял театр Соловцова, а по мнению Коцюбинского оба театра были хороши. О военных талантах и воинских заслугах Петлюры ему ничего не было известно.
Они стояли друг прогни друга. Коцюбинский — статный, с высоким белым челом, спокойными глазами под дугами бровей и кудрявой бородкой, — писаным красавцем назвала бы его любая женщина. Щуплый, малорослый Петлюра чувствовал себя в его присутствии уязвленным. Поэтому, заложив руку за борт френча, Петлюра приподнялся на носки, чтоб иметь возможность смотреть на солдата сверху вниз.
Коцюбинский сказал:
— Пан добродий Петлюра! Я такой же украинец, как и вы, и дело освобождения родины мне так же дорого. Но «украинство» — не партийность: в украинском движении действуют разные партии — и буржуазные и пролетарские. Я думаю, что, если мы подойдем к этому вопросу как члены социал–демократической партии, мы достигнем взаимопонимания.
— Ах, вы украинец! — произнес Петлюра, — Простите, как вы сказали ваша фамилия?
— Коцюбинский.
— Коцюбинский, Гм! У нас был украинский писатель Михайло Коцюбинский. Вы не из тех ли Коцюбинских? Простите, как нас: по батюшке?
— Михайлович.
— Ваш отец?
— Да. Я — его сын.
Петлюра раскинул руки, точно для объятия:
— Дорогой товарищ Юрий! Мы ждали вас! Молодое украинское войско нуждается в полководцах! Принимайте командование батальоном в полку имени Полуботько: я это вам устрою у командующего округом!
Коцюбинский навстречу объятиям не сделал ни шагу, и руки Петлюры повисли в воздухе.
— Я — член солдатского комитета, товарищ Петлюра, полк мой стоит в Петрограде. И пришел я за тем, чтобы вернуть пополнение, незаконно уведенное в Киев.
Петлюра хмыкнул и снова сунул палец за борт френча.
— Мы создаем украинскую армию! Украина — наш высший закон!
— Но ведь и в Петроградском гарнизоне больше тридцати тысяч украинцев,
— Тридцать тысяч? — Петлюра был поражен. — В таком случае вы должны привести их сюда!
— Они в резерве Северного фронта!
— Ми создадим Украинский фронт! И воевать там должны украинцы.
— Как вы знаете, мы, большевики, против войны.
— Почему же вы хлопочете о пушечном мясе?
— Мы не считаем солдат пушечным мясом, господин Петлюра. Вооруженный народ будет гарантом социалистической революции! А вы собираете солдат–украинцев, чтоб и в самом деле использовать их как пушечное мясо в империалистической войне!
Петлюра возмущенно всплеснул руками.
— И это говорит украинец! Украинская армия будет гарантом утверждения украинской государственности, пан Коцюбинский. Освобождения Украины мы добьемся здесь, а не в вашем Петрограде!
Коцюбинский пожал плечами:
— Мы, большевики, считаем, что Киев и Петроград должны вместе бороться и за социальное и за национальное освобождение!
Петлюра раздраженно прервал:
— Простите, но мы не на митинге! Я считаю вопрос о полуботьковцах исчерпанным: они остаются здесь!
Он произнес это высокомерно, но тут же добавил;
— И мы не совершаем ничего противозаконного, имейте это в виду: они пойдут на фронт, как того требует верховное командование, — только под нашими желто–голубыми знаменами!
Коцюбинский сверкнул глазами из–под бровей:
— Значит, вы — за Временное правительство?
— Нет! — закричал Петлюра и даже топнул ногой. — Мы создадим украинское правительство, и украинцы на фронте упрочат положение своего правительства в Киеве славой воинских побед!
Коцюбинский холодно сказал:
— Не торопитесь расписываться за всех украинцев, господин Петлюра! Есть среди них и такие, которые позаботятся, чтоб солдаты — и украинцы и русские — были готовы к… войне классовой.
Петлюра воздел руки и посмотрел на потолок.
— И это говорит сын нашего любимого писателя, творчество которого я так глубоко почитаю! А Центральная рада еще собиралась торжественно почтить память корифея нашей литературы!.. Откуда вы набрались этих большевистских идей?!
— Отец сам воспитал своего сына, — отвечал Коцюбинский, — и да будет вам известно что все дети украинского писателя Коцюбинского — большевики!
Коцюбинский вышел, не сказав «имею честь»…
8
Выступая теперь на митинге, Коцюбинский рассказал и о краже украинского пополнения петроградского полка. Центральная рада, кричит, что она против Временного правительства, а на деле следует его империалистической политике: создает украинские национальные полки, чтобы бросить их на фронт, в наступление, затеянное Керенским. И Коцюбинский призывал киевлян вместе с петроградцами приветствовать решения царицынцев и кронштадтцев, требовать отставки Временного правительства, и передачи власти Советам!
Митинг ответил единодушным одобрением. Кричали: «Долой войну!», «Долой Временное правительство!», «Власть — Советам!»
И едва ли не громче все кричали Максим Колиберда и Иван Брыль.
— Долой Временное! — надрывались они так, что стоявшая рядом Тося застыдилась и отодвинулась подальше, а Меланья и Марфа дергали их за рукав, стараясь унять.
Председательствующий Литвин–Седой, стоял на платформе грузового автомобиля, служившего импровизированной трибуной, развернул лист бумаги — огласить резолюцию митинга.
