Мир хижинам, война дворцам - Юрий Смолич

Митинг ответил единодушным одобрением. Кричали: «Долой войну!», «Долой Временное правительство!», «Власть — Советам!»

И едва ли не громче все кричали Максим Колиберда и Иван Брыль.

— Долой Временное! — надрывались они так, что стоявшая рядом Тося застыдилась и отодвинулась подальше, а Меланья и Марфа дергали их за рукав, стараясь унять.

Председательствующий Литвин–Седой, стоял на платформе грузового автомобиля, служившего импровизированной трибуной, развернул лист бумаги — огласить резолюцию митинга.

Но ему помешали: с Московской улицы показалась колонна, большевистской фракции Советов под знаменем Печерского комитета партии большевиков.

Появление «совдепщиков» митинг встретил с энтузиазмом, и оркестр авиаторов грянул туш.

Впрочем, оснований для торжественной встречи не было. И об этом, попросив слово вне очереди, сообщил Пятаков: все предложении большевиков отклонены и фракция покинула объединенная заседание.

Сообщение вызвало бурную реакцию. Площадь, забитая людьми, зашумела. Литвину–Седому с трудом удалось призвать митинг к порядку. И он предложил участникам митинга проголосовать пункты резолюции, внесенные в Совет большевиками. Затем он опять передал слово Юрию Пятакову.

— За всеобщий закон о восьмичасовом рабочем дне!

Площадь ощетинилась тысячами поднятых рук. Казалось, огромный еж выставил все свои колючки.

— Кто против?

Не поднялась ни одна рука.

— Кто воздержался?

Таких тоже не было.

— Принято единогласно! — констатировал Литвин–Седой. — Давай дальше, товарищ Пятаков!

— За рабочий контроль над предприятиями!

И это было одобрено единогласно.

Также единогласно одобряли и раздел без выкупа помещичьей земли между крестьянами и требование немедленно прекратить империалистическую войну. Резолюцию митинга солдат и пролетариев Печерска решили немедленно передать на заседание Советов в театре Бергонье.

Леонид Пятаков сел на мотоциклет, дал газ и запылил по Госпитальной, через Бессарабку, в центр. Резолюцию он даже не успел спрятать в карман: он держал ее в руке, сжимавшей руль, и бумажка белой голубкой трепетала на ветру.

Теперь Литвин–Седой получил возможность вернуться к первой резолюции; приветствовать царицынцев и кронштадтцев и требовать власти Советам!

Огромная площадь в один толос гремела:

— Одобрить! Требовать! Власть — Советам!

Но тут произошел инцидент.

Старый Иван Брыль вдруг заорал:

— Долой! Не согласен! Есть против!

— Да ты что? Сдурел, сват? — ухватил его за руку побратим Максим Колиберда, так как Иван уже расталкивал людей, пробиваясь к трибуне. — Ведь за власть Советов голосуем!

— Нет моего согласия на власть Советам!

— Он что — контра? — полюбопытствовал какой–то солдат–понтонер рядом. — За Временное правительство адвоката Керенского? Так мы ему сейчас. — Он даже начал засучивать рукава.

— Сам ты контра! — обозлился Иван. — Солдатской кашей брюхо набил, так голова и не варит. Какого черта нам требовать власть Советам, когда в этих Советах меньшевики и эсерики засели? Слушал, какую резолюцию записали? Протестую как старый социал–демократ!..

Солдат–понтонер, что уже и рукава засучил, остановился, ошарашенный.

— Хлопцы! — крикнул он. — А дядько правду говорит! Нет Советам нашего доверия! Долой их, раз они выгнали большевиков!

— Верно! — подхватило уже несколько голосов. — Долой Советы вместе с Временным правительством!

Голосу эти встречены были криками возмущения. Но на крики возмущения ответили другие возмущенные крики. Над площадью повис отчаянный шум. Митинг кипел и бурлил.

В это время на автомобильную платформу поднялся Иванов.

Митинг притих — всем интересно было услышать, что скажет Андрей Иванов. Только молодые арсенальские подмастерья — ученики школы, открытой недавно при «Арсенале» стараниями Иванова, — еще скандировали:

— Здо–ров, Ива–нов!

Иванов крикнул:

— Наша резолюция, товарищи, о поддержи царицынцев и кронтштадцев в их требовании власти Советам — прааильная! Только чтоб и нам, киевлянам принять участие во всенародной борьбе за власть Советов, надо сперва наши Советы сделать большевистскими!

— Ура! — загремела площадь, — Правильно! Будь здоров, Иванов!

Иванов поднял руку — снова наступила тишина, и он закончил свое предложение: записать в резолюцию, чтоб каждый коллектив заслушал отчет своего депутата и, если тот не защищает интересы трудящихся, отозвал бы, а на его место выбрал нового — большевика!

И тут уж, как ни размахивал руками Иванов, больше говорить ему не дали. Солдаты 3–го авиапарка, представители других дислоцированных в Киеве воинских частей, рабочие «Арсенала» и прочих печерских заводов — все кричали в один голос, все — разом и без предложения голосовать — подняли руки «за»!

— Заново переизбрать Советы! — неслись крики.

— Требуем новых Советов! Наших! Вон из Советов паразитов и подпевал!

Солдат–понтонер хлопнул Ивана Брыля по спине:

— Ну, смекнул теперь, как оно и что? За наши Советы! А ты, сукин сын, против!

Митинг бушевал — невозможно было его утихомирить, а тем временем к Литвину–Седому прибежал паренек из рабочей самообороны с сообщением от Боженка.

— От Киева–второго движется к площади какая–то крупная воинская часть — не желтые ли кирасиры?

«Желтые кирасиры» были самой реакционной частью Киевского гарнизона — они отказались послать своих депутатов в Совет и не раз грозились разогнать «совдепщиков».

А митинг бурлил, и вряд ли имело смысл предупреждать людей об опасности: паника среди многотысячной толпы могли оказаться еще более опасной, Литвин–Седой бросился к комитетчикам, стоявшим возле машины.

Но там шел горячий спор.

Коцюбинский стоял перед Ивановым и Пятаковым бледный. Всегда спокойные глаза его в эту минуту пылали огнем, волосы растрепались, бородка встопорщилась.

— Что же я теперь скажу тысячам солдат–украинцев Петроградского гарнизона? Что я доложу созданному в Петрограде комитету украинцев большевиков?

Установить связь между этим комитетом и киевской большевистской организацией — это и было второе, неофициальное задание, с которым прибыл Коцюбинский.

— Должен буду сказать, что Украина не желает свободы и независимости? Или что украинским большевикам нет дела до справедливых требований своего народа?

Иванов развел руками:

— Товарищ Коцюбинский, ты пойми: наши Советы не поддержали нас, меньшевики блокируются с эсерами, и они — сильнее. Я поставил от нашей партии вопрос об автономии, но…

— Вопрос об автономии! — Коцюбинский шагнул к Пятакову. — Почему вы на митинге не проголосовали и это предложение? Почему поставили на голосование все проваленные меньшевиками пункты, кроме требования автономии Украины? Вы…

Пятаков прервал разоренного Коцюбинского:

— Товарищ Коцюбинский! Я сообщу о вашем поведении в Центральный Комитет! Вы хотите столкнуть пролетарскую революцию на буржуазный путь! Вы сепаратист, Коцюбинский!

— А вы — догматик!

Пятаков побледнел:

— Я буду апеллировать к съезду партии!

— Центральный Комитет за автономию для Украины! Отстаивать ее будет и съезд! А вы — против автономии!

— Это ложь! Я согласен на культурную автономию! Я только против территориально–политического сепаратизма!

— Меньшевистские идейки «культурной автономии» направлены на примирение народа с национальной буржуазией! Вы — соглашатель! — вышел из себя Коцюбинский. — Ленин выдвинул требование именно территориально–политической автономии! Потому что это укрепит доверие украинской нации к нации великорусской и приведет к их братскому союзу в борьбе за свободу…

Литвин–Седой попробовал вмешаться:

— Товарищи! Не время для дискуссии! Приближаются каратели!..

Но Пятаков не слушал его и накинулся на Коцюбинского:

— Вас инспирировала Центральная рада! Вы — агент Грушевского! Это — контрреволюция!

— А вы толкаете в объятия Центральной рады весь украинский народ. Вы играете на руку украинским националистам!

И вдруг спор стал слышен чуть ли не всему митингу: на площади неожиданно наступила тишина. Люди не были предупреждены об опасности, но они уже увидели ее сами.

9

На улице показались желтые кирасиры.

С начала, войны эта часть стала опорной силой командования военного округа. Кирасиры не носили фронтовую защитную форму, но щеголяли в мундирах мирного времени: с желтой грудью и золотым шитьем; на парады они выходили в сверкающих медью касках. При царе кирасиры были украшением парадов, а кирасирские офицеры — желанными женихами для киевских девиц…

За построенным полуэскадроном гарцевали вдоль тротуаров еще две цепочки кирасиров с обнаженными палашами на плечо. За ними выступал второй полуэскадрон.