Орбинавты - Марк Далет

Лишь теперь ему удалось не только уловить гирлянду снов, но и удержать ее, потому что это произошло в момент, когда уровень осознания был выше, чем обычно.

Алонсо направлял воображаемую зрительную трубку на любую выбранную им тему, и перед ним возникали сновидения, связанные с этой темой, даже если он видел их в самом раннем детстве. Поразительным образом Алонсо немедленно вспоминал каждый из них, как только тот всплывал перед его взором! Ни одно сновидение, оказывается, не было по-настоящему стерто из памяти! Они просто где-то прятались, и Алонсо изредка получал доступ к ним, но, просыпаясь, забывал.

Эта только что открытая область его памяти — его необычная, незнакомая прежде вторая память — таила в себе баснословные, неисчерпаемые хранилища снов.

А многообразие сюжетов! Им не видно было конца! Чего только не создавало воображение, когда сон освобождал его, временно отменяя ограничения и рамки так называемой яви.

Может быть, Консуэло была права и способность Алонсо управлять своими сновидениями, точнее, некоторыми из них, по значимости не уступала дару орбинавтов? Во всяком случае, сделанное только что открытие второй памяти представлялось ему чем-то сравнимым со способностью Пако Эль-Рея переходить из свершившегося витка реальности в другой, сделав его тем самым несбывшимся.

Вот сны про неисследованные, тайные помещения и пространства. Как же их много! Оказывается, они снились ему с самого детства, а он, пробуждаясь, о них забывал. Сны про комнаты в доме, которых на самом деле не было, про таинственные чердаки и подвалы, про дворцы и их внутреннее убранство.

Вот чертог, в котором находятся огромные коллекции картин, статуй и книг. Сколько раз Алонсо бывал здесь! Теперь он его вспомнил. Один и тот же дворец, но вечно изменчивый, всегда открывавшийся с нового ракурса. Алонсо так часто испытывал предвосхищение его внутренних богатств, проходя через центральный вход и оказываясь возле ведущей вверх мраморной лестницы с широченными ступенями. Да, он помнил эту лестницу до мельчайших подробностей рисунка на ее перилах! Он знал, что там, наверху, собраны лучшие в мире произведения искусств, самые захватывающие романы, самые изящные поэмы и сонеты, самые интересные путевые заметки, книги о невероятных открытиях! Откуда он это знал?! Конечно, из предыдущих снов. Ведь он бывал здесь бессчетное число раз.

Когда удерживать состояние сна стало уже невозможным, Алонсо пришлось встать: тело бунтовало против горизонтального положения, желудок стягивало от голода, хотелось умыться, одеться, куда-то идти, что-то делать.

За окном простиралась Саламанка, которую он теперь знал в различных ипостасях. Это был не только город из золотистого песчаника, где Алонсо впервые оказался осенью, когда католические войска осаждали Гранаду, но и тот сказочный город, что снился Алонсо с отроческих лет. Со своими каналами, мостиками, лодками, галереями, соединявшими величественные дворцы на уровне высоких этажей.

Об открытии второй памяти хотелось немедленно рассказать близким людям, тем, кто, как и он, постоянно учился распознавать сновидческую природу реальности, — деду, матери, Консуэло, Росарио. Нет. — Одернул себя Алонсо. — Росарио была здесь не при чем, она ничего не знала про «Свет в оазисе». К тому же с какой стати стал бы он делиться впечатлениями о такой интимной сфере, как мир его снов, с матерью своего друга?

Консуэло, узнав о существовании второй памяти, пришла в восторг, расцеловала его и, схватив лютню, извлекла победный аккорд.

— Алонсо, какое чудесное открытие! Теперь осталось выяснить, что именно хранит вторая память: только ли то, что нам снилось, или же и то, что происходило с нами наяву.

— Я уже подумал об этом.

— Мы ведь забываем не только сны, — продолжала Консуэло. — Представь себе, как много всего забывается из яви. Если все это тоже хранится где-то в глубине нашей памяти и если мы можем добраться до этих забытых впечатлений, то это означает, что ничего не пропадает. Это и жутко, и прекрасно!

— Ты считаешь, что мы многое забываем?! — удивился Алонсо. Ему казалось, что с обычной памятью у него все в порядке.

— Разумеется! — воскликнула его собеседница. — Скольких человек ты видел сегодня по дороге сюда? Можешь сказать, во что все они были одеты? А ведь твои глаза это видели! По сути, все, что когда-то слышали уши, видели глаза, ощущало тело, — все это, возможно, хранится во второй памяти. Похоже, ты недооцениваешь значительности собственного открытия.

Алонсо присвистнул.

— Да, ты права. Я как-то не подумал, что сила моей обычной, первой, памяти, на которую я никогда не жаловался, вовсе не распространяется на то, что осталось вне внимания. Действительно, скольких людей я вижу каждый день! Сколько деревьев! Домов! Ведь на большую часть всего этого я вообще не обращаю никакого внимания, просто проходя мимо. Но где-то в памяти могут храниться все эти впечатления! Если твое предположение верно, то мы нашли доступ к удивительному источнику знания.

Пока он говорил, у него возникла новая идея, и Алонсо на мгновение замолчал, чтобы обдумать ее.

— Консуэло, — прошептал он. — а если попробовать вспомнить все, что мы читали или пытались прочесть в нашей рукописи?

Хозяйка особняка недоумевающе нахмурилась. Затем лицо ее прояснилось.

— Вспомнить через вторую память?!

— Вот именно! — воскликнул Алонсо. — Возможно, так нам откроется нечто, что ускользает при чтении и при попытках расшифровки! — Загоревшись идеей, он уже жалел, что не может сразу заснуть, чтобы проверить ее.

Как жаль, что в опытах со снами приходится зависеть от прихотей тела.

— Кстати, — вспомнила вдруг Консуэло. — а ты пробовал влиять на сюжеты снов, используя древо исходов? Помнишь, мы говорили об этом?

— Должен признаться, что я ни разу об этом не вспомнил, — смутился Алонсо. — Когда во сне обретаешь осознанность, можешь просто пожелать чего угодно. Как-то странно думать о том, как мог бы развиваться этот сон, если бы я вылетел не в окно, а в трубу… Проще взять и вылететь.

— Вот тебе еще одно доказательство того, как много всего мы забываем! — победно изрекла Консуэло. — Даже такое чудо памяти, как Алонсо Гардель, не может вспомнить собственное решение. Ладно, давай вернемся к вопросу о второй памяти. Расскажи еще раз, как ты в нее проникаешь. Я правильно поняла, что ты воображаешь, будто смотришь через трубку на то, что тебя интересует?

— Когда привыкаешь, можно обойтись и без этого, — ответил Алонсо. — Но думаю, что для начала лучше действительно вообразить что-то в подобном роде. Так будет легче настроиться на поиск цепочек снов.

Ночью Алонсо не торопился лечь, боялся, что из-за волнения не сможет заснуть. Чтобы утомить себя, он долго сидел над рукописью, вооружившись словарем Небрихи и выбрав в тексте фрагмент, в котором ему до сих пор никак не удавалось разбить сплошной поток букв пробелами и снабдить их недостающими огласовками так, чтобы получилось нечто осмысленное.

На этот раз — в чем помог именно словарь — Алонсо сумел в нескольких местах заметить повторяющееся сочетание, которое он истолковал как «замедленный ум» или «замедленное мышление». Но к чему это относилось, оставалось неясным.

Наконец глаза стали слипаться, и Алонсо лег в постель, стараясь погасить нарастающее возбуждение перед предстоящими опытами.

Ему приснился яркий и длинный сон, который, однако, не был «сказочным», поэтому Алонсо не знал, что все это ему снится. В результате он даже не вспомнил о возможности воздействия на сюжет сновидения. Когда он проснулся, было еще темно. Алонсо чуть было не вскочил, чтобы выпить воды, но вспомнил про вторую память и застыл в том положении, в котором находился, лежа на правом боку, не шевелясь, почти не дыша, чтобы не расплескать неосторожным движением остатков сновидческого настроя.

Он представил себе, что смотрит в зрительную трубку, направляя ее на фрагмент рукописи, над которым корпел в реальности. Сначала воображаемые буквы расплывались и уползали, подобно тонким черным муравьям, и Алонсо стал прикручивать две части трубки, словно фокусируя ее на желанном объекте. Вскоре он забыл про трубку, погрузившись в изучение текста. И довольно быстро увидел то, что прежде ускользало от его внимания. «Ну конечно!» — вскрикнул бы он от радости, если бы у него было хоть малейшее желание издавать звуки. Но такого желания не было — Алонсо опять, как накануне, пребывал в ясном, сконцентрированном и незамутненном состоянии.

Несколько повторяющихся сочетаний букв стали вдруг понятными, благодаря чему Алонсо вскоре удалось полностью расшифровать весь фрагмент. Он сбросил с себя сон, вскочил и быстро открыл рукопись. Убедившись, что вторая память ни в чем не исказила текста, Алонсо поскорее записал его перевод: