Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

Своей дубинкой он толкнул Джонни Ога в плечо, а потом похлопал по спине Пэдди и Томаса:

— Поработают несколько дней и сразу забудут об этих двух маленьких чернокожих. Вы еще поймете, чего стоит пробить себе дорогу в этой стране.

Он развернулся и отошел от нас, помахивая своей дубинкой теперь уже в сторону грузчиков.

— Всем за работу!

— Мама, а что такой нехороший человек делает в Америке? — спросил Пэдди.

— Это просто еще одно препятствие, которое нужно было взять, Пэдди, — ответила я.

— Жалко, что папы нет здесь. Этот дядька напугал меня, — сказал Джеймси.

Я растопырила пальцы, а затем сжала их в кулак.

— Помните, чему вас учил отец? Держитесь друг друга, и не будете бояться.

Пэдди и Джеймси дружно сжали кулаки.

— Пойдемте, команда, — сказала Майра.

Вдоль дороги у порта выстроилась вереница повозок, забитых людьми, — с виду ирландцами, но не с «Сьюпериор».

К нам подошел молодой парень:

— Ваши мужья, леди, случайно не ищут работу?

Это был еще один ирландец, худощавый, но в руках крутил такую же дубинку, какая была у предыдущего громилы.

— Мы вдовы, — ответила я.

— Вдовы, говорите? Возможно, у нас и для вас найдется предложение. В лагерях у нас толпы одиноких мужчин. Я мог бы устроить вас обеих.

— Если ваши фургоны следуют в сторону Чикаго, мы могли бы поехать вместе с вами — стирали бы для вас и готовили в пути, отрабатывая свой проезд, — сказала я.

Майра схватила меня за руку.

— У нас есть дети, но они не займут много места, — не унималась я.

— Пойдем отсюда, Онора.

Майра оттащила меня от повозки и затолкала вместе с детьми в какой-то переулок у пристани.

— Ради бога, Онора! Иногда ты ведешь себя как полная ejit, даже не верится, что такое возможно. Ты думаешь, что готовкой и стиркой мы доберемся до Чикаго? Опомнись! Он хочет сделать нас шлюхами!

— Ух ты, — сказала я.

— Вот тебе и «ух ты»! — передразнила она меня. — Устроит он нас! Поверь мне: если я когда-нибудь скачусь на самое дно, плату за свои грехи я буду получать лично и полностью, не делясь с каким-то грязным sliveen!

— Вам не нужно ехать туда, куда едут все они, — сказала нам женщина, такая же темнокожая, как и те мальчишки на пристани. На голове у нее был повязан красный платок. — Некоторые из этих людей едут копать каналы на болотах, кишащих москитами. Долго там не протянут — заболеют лихорадкой и помрут. Другие будут укладывать рельсы по двенадцать-пятнадцать часов в день. Половина этих тоже помрет. Хозяева не дают своих рабов на такие опасные работы. Не хотят рисковать своим ценным имуществом. Они нас тоже загоняют до смерти, но медленно и на своих плантациях. А эти ирландцы никому ничего не стоят, — подытожила она.

— У каждого из них осталась дома семья, — сказала я.

— Так вы тоже ирландцы? — спросила она.

— Да, ирландцы, — сказала Майра. — А вы кто?

— Я иду за вами с того момента, как вы помогли моим мальчикам, — ответила женщина. — Лоренцо, Кристоф, venez vite[47].

В проеме двери появились двое юных музыкантов.

— Mes fils[48], — сказала женщина. Она показала сначала на паренька повыше: — Лоренцо, — а потом — на его брата: — Кристоф.

Они подошли к нам.

Джеймси протянул руку и коснулся тугих черных завитушек волос на голове меньшего мальчика.

Пэдди послюнил палец и потер им щеку мальчика постарше, а затем принялся смотреть, не осталось ли на его руке следов грязи.

Ни Лоренцо, ни Кристоф при этом не сдвинулись с места.

Я спешно схватила Пэдди за руку.

— Извините нас, миссис, — сказала я женщине.

— Но, мама, — начал возмущаться Пэдди, — я всего лишь хотел посмотреть, смывается ли эта коричневая краска.

— Не смывается, — заверила его женщина.

— Пожалуйста, простите моим сыновьям их дурные манеры, — сказала я. — Тут все для них такое новое и…

Она остановила меня, небрежно махнув рукой.

— Куда вы направлялись?

— В Чикаго, — ответила я.

— В Чикаго? Это далеко.

— Я проголодался, — сказал Джеймси. — А мы поедим тут, в Америке?

— Лоренцо! Кристоф! Les bananes![49]

Двое мальчиков быстро скрылись в доме, а через мгновение появились со связкой изогнутых желтых плодов, которые мы уже видели на пристани.

Женщина отломила один из них и протянула Пэдди, а потом дала еще по одному Джонни Огу, Томасу, Дэниелу, Джеймси и Бриджет, в то время как меньший мальчик, Кристоф, вручил еще по два нам с Майрой.

— Это для ваших малышей, — сказал он.

— Бананы, — повторила для нас женщина по-английски.

Мы все закивали и улыбнулись ей.

— Ну хорошо, бананы. Но, ради всего святого, что нам с ними дальше делать? — спросила Майра.

Пэдди посмотрел на Лоренцо, потом сунул конец банана в рот и откусил.

— Ой, — сказал он и, вынув банан изо рта, стал рассматривать на нем следы своих зубов.

Лоренцо и Кристоф согнулись пополам от хохота, показывая на Пэдди пальцами.

— Garçons![50] — прикрикнула на них женщина, одним словом прекратив это безудержное веселье. — Лоренцо, — скомандовала она.

— Pardón, Mama[51].

Лоренцо взял банан и очистил его от желтой кожицы, оголив белую сердцевину.

Пэдди и остальные наши мальчишки тоже очистили свои бананы и выставили их перед собой.

— А вот теперь ешьте, — сказала женщина.

Пэдди медленно откусил и начал жевать. Джонни Ог, Джеймси, Томас и Дэниел сделали то же самое. Женщина очистила банан и для Бриджет, и та тоже откусила кончик. Вскоре уже все дети радостно уплетали свои бананы и весело смеялись от удовольствия.

— Вкусно, мама, — сказал Джеймси.

Мы с Майрой тоже сняли кожицу со своих бананов. Сестра взглянула на изогнутый плод у себя в руке, потом — на меня и захихикала.

Женщина перехватила ее взгляд и тоже улыбнулась.

— Не говори ничего, Майра, — предупредила я и откусила самую мягкую и сладкую из всех pratties, когда-либо произраставших на земле.

— Банан! — воскликнула я и рассмеялась.

— Банан! — повторил Пэдди.

— Банан! — подхватил Джеймси.

— Банан! — не удержался Джонни Ог.

И наконец подключилась Бриджет:

— Банан!

Майра дала кусочек Грейси.

— Они совсем другие, ни на что не похожи, — сказала я. — Но мне нравится. Бананы.

В этот момент Стивен схватил рукой мой банан, отломил кусок и сунул его в рот целиком.

Мы все засмеялись.

— Огромное вам спасибо, — сказала я женщине. — Последние шесть недель мы питались в основном овсяной кашей. Я — Онора Келли.

— А я — мадам Жак, — ответила она.

— Майра Лихи, — представилась Майра.

Бананы.

*

Я заметила, что за время нашего короткого пребывания в Новом Орлеане мы могли встретить больше разных людей, попробовать больше разнообразной еды, увидеть больше разных деревьев, растений, цветов и домов, чем в Голуэе за всю свою жизнь. От впечатлений кружилась голова. И захватывало дух.

Ах, Майкл, не этот ли большой мир ты искал, когда отправлялся путешествовать?

*

— Это место похлеще, чем Tír na nOg, — сказала мне Майра, когда мадам Жак вела нас по улице, застроенной трехэтажными домами желтого, розового и голубого цветов.

— Le Vieux Carré, — сообщила она нам. — Французский квартал.

Мадам Жак вела нас туда, где она жила. Как ни странно, это был монастырь, в котором сестра Генриетта Делиль и еще две монахини ухаживали за больными, всеми брошенными рабами и учили их детей Слову Божьему. Обучать рабов чему-то еще было противозаконно, запрещалось учить их читать и писать, объяснила она, хотя монахиням было позволено организовать школу для свободных цветных детей.

Сама она, будучи как раз «свободной цветной», основала собственный религиозный орден, Сестры Святого Семейства, когда ее отказались принять в монастыри для белых. Все это она объясняла нам с Майрой, когда кормила наших детей, — они впервые ели в Америке.

— Боюсь, что есть только молоко и печенье, — сказала сестра Генриетта.