Сборник статей и интервью 2007г. - Борис Кагарлицкий

Революционное кондотьерство оказалось в значительной мере вынужденным выбором человека, который не может принять старый мир, но не может и построить новый. Ибо революционная воля, оказываясь порой достаточной для ниспровержения коррумпированных диктаторов и колониальных правителей, становилась недостаточным ресурсом, когда речь шла о масштабных социальных, политических и экономических процессах. Романтики проигрывали бюрократам, которые не только знали, как надо делать, но и четко сознавали собственные интересы.

Не вписываться в новый порядок и не примиряться со старым значило непрерывно воевать и неизбежно погибнуть. Если бы это не произошло в Боливии в 1967 году, то случилось бы в другом месте и в другое время, но случилось бы непременно.

Мертвый Че, как и большинство мертвых героев, оказался всем удобен. Мертвые герои вообще удобнее, чем живые. Они не совершают ошибок, не предъявляют претензий, не высказывают неосторожных мнений. Человек превратился в картинку, в образ, в лозунг.

Он стал брендом. Его причислили к лику святых официальные компартии, им восхищались новые левые, с ним примирилась либеральная публика. Даже идеологическая связь Че с традицией красной, социалистической революции стала понемногу забываться. Образ бородатого партизана использовали во время «оранжевых» акций сторонники «американской модели демократии», забыв, что именно присланные из США спецподразделения расправились в Боливии с легендарным партизаном.

Правда, события последних лет несколько изменили картину: массовый подъем молодежного антикапиталистического движения в Европе и левый сдвиг Латинской Америки сделали образ Че не просто востребованным, но и вернули ему в значительной степени идеологическое содержание. Отчасти это проявилось и в России, где за последнее время вышли не только новые книги о Че Геваре, но и его собственные тексты и исследования о его теоретических взглядах. Стало очевидно, что в качестве теоретика Че был на протяжении многих лет недооценен. Увлекаясь идеями латиноамериканского революционера, многие уже готовы поставить его как мыслителя в один ряд с Антонио Грамши, Розой Люксембург и другими классиками западного марксизма.

Сам Че Гевара вряд ли претендовал на роль великого теоретика. Он анализировал свой опыт, делал выводы, обобщения, но далеко не всегда стремился к теоретической стройности. В первую очередь он был все-таки человеком действия и в этом качестве нередко ошибался, что не мешало ему же в других ситуациях оказываться пророчески правым.

Труднее всего ему пришлось, когда после революции на Кубе новая власть поставила его заниматься вопросами экономики. В начале 1990-х годов в США я столкнулся с пожилым американским экономистом, который в годы, последовавшие за революцией на Кубе, отправился туда, чтобы работать вместе с Че. В своем деле он вдохновлялся не менее романтическими представлениями, чем его кубинские товарищи. Но все-таки хозяйственные проблемы требуют несколько иного подхода, нежели вооруженное восстание. Против Кубы начиналась блокада Соединенных Штатов, и экономическое положение стремительно ухудшалось. Многое надо было менять прямо на ходу.

«Я заметил, - рассказывал мой собеседник, - что вся система доставки грузов нуждалась в изменении. Раньше, если требовалось привезти партию лука, отправляли катер в Майами, разгружали и везли в магазин. Теперь приходил огромный сухогруз из Египта, а разгрузить его было невозможно, ибо складских помещений не было. Я предложил построить в порту Гаваны пакгаузы».

Реакция Че Гевары была неожиданной. Он вызвал специалиста по марксистско-ленинской политэкономии и спросил его мнение. Политэконом категорически отверг идею на том основании, что пакгаузы не создают прибавочной стоимости. Выслушав обе стороны, Че пригласил спорщиков к себе в кабинет и в лучших традициях католической школы устроил между ними диспут. Пока оба эксперта приводили свои доводы, он молча слушал, а затем принял решение - в пользу политэконома. Пакгаузы не построили. Лук продолжал гнить.

«Впрочем, - завершил рассказ мой собеседник, - несколько лет спустя приехали эксперты из Чехословакии и смогли обосновать строительство складов с точки зрения марксистской политэкономии. Я восхищался их блестящей аргументацией. Но Че Гевары с нами тогда уже не было».

Он вздохнул. «И знаешь, что самое обидное? Я до сих пор иногда просыпаюсь по ночам и пытаюсь подобрать аргументы, которые смогли бы убедить Че! Мы так и не закончили дискуссию…»

АРГУМЕНТ МИТРОФАНОВА

Зачем Алексею Митрофанову уходить из партии В.Жириновского и вступать в партию С.Миронова? Казалось бы, вопрос не слишком интересный, учитывая реальное значение обоих упомянутых политиков. Да и для партии Миронова приобретение сомнительное: деятель с такой репутацией, как у Митрофанова, может избирателей скорее отпугнуть. Одно дело, когда Митрофанов работал пристяжным у Жириновского. Великому клоуну требовался помощник для разогрева публики. Совсем другое дело, если Митрофанов играет в паре с Мироновым. Не только смеяться никто не будет, но и смотреть не захочется.

И всё же переход Митрофанова из Либерально-демократической партии в «Справедливую Россию» - главное политическое событие этой осени. Не потому только, что ничего более интересного и значительного нам пока предложить не могут, но и потому, что данный переход представляет собой очень важный технический симптом, даже доказательство правильности целого ряда теорий, бытующих среди политических аналитиков.

Заниматься изучением современной российской политики примерно так же сложно, как было заниматься кремлинологией в 1970-е годы. Объективной информации минимум, публичные заявления государственных мужей ничего не значат, а о реальной расстановке сил приходится судить по тому, в каком порядке начальники выстроились на Мавзолее и какие последние ордена вручили тому или иному старичку. Теперь не намного лучше. О планах властей мы знаем по слухам, случайным утечкам информации и оговоркам чиновников, которые в равной степени могут быть и фрейдовскими, и преднамеренными.

Однако с середины лета в кругах аналитиков начала складываться более или менее логичная версия, завладевавшая умами. А именно: в Кремле уже решили вопрос о престолонаследии и подвели итоги предстоящих парламентских выборов. В соответствии с компромиссной схемой два нынешних вице-премьера поделят два высших поста в государстве - Сергею Иванову достанется должность президента, а Дмитрию Медведеву место премьер-министра. Стареющий и неамбициозный Фрадков получит какую-нибудь синекуру, а сам Путин отправится возглавлять что-нибудь очень масштабное, но политически нейтральное. Например, Всемирный Олимпийский комитет.

Остается лишь вопрос о парламентских выборах, которые тоже значимы не сами по себе, а как площадка для подготовки к выборам президентским. Ведь избрание первого лица должно пройти без сучка, без задоринки, он должен получить подавляющее большинство уже в первом туре. Это принципиально. Ибо любой политик, попадающий во второй тур, сколько бы он в итоге голосов ни набрал, становится фигурой по весовой категории почти равной самому президенту. А вся система управляемой демократии построена таким образом, что настоящий политик в стране может быть только один, он же действующий президент. Все остальные - чиновники, маргиналы, враги общества и клоуны. Им можно даже сочувствовать, но их нельзя воспринимать всерьез. По крайней мере, постольку, поскольку речь идет о власти.

Между тем, задачка получается не из простых. Одно дело, Путин в ситуации кризиса 1999-2000-х годов или уже в роли бесспорного лидера 2004 года. Совсем иное дело - Сергей Иванов в ситуации 2008 года. Экономическое процветание для накачки «харизмы» лидера - не самая благоприятная обстановка. Иванов может представить себя в роли верного наследника, но не в роли героя, вдохновителя и организатора всех наших побед.

Нет, избрать его не проблема. Вопрос именно в первом туре. И к тому же, у чиновников свое сознание. Представьте, что наследник в неком регионе недобрал голосов. Никакой катастрофы, всё идет по-прежнему. А вот для конкретного начальника, отвечающего за соответствующий регион, действительно катастрофа. В лучшем случае выволочка, испорченные нервы, бессонные ночи. В худшем - отставка, конец карьеры, позор и унижение. В общем, обязательно с первого тура, и обязательно равномерно по всей стране.

А что дают в этом плане парламентские выборы? Как ни странно, значение их повышается. И в первую очередь, повышается риск. Ведь парламент - это какая-никакая трибуна. Доступ к телеэфиру. Статус. Иными словами, политики, стремящиеся поиграть в президентские выборы, могут раскручиваться в Думе. Шансов на избрание никаких, но речь же не об избрании, а о рейтинге, об итоговом проценте, который, в свою очередь, будет определять впоследствии размеры спонсорских взносов, масштабы взяток и цену отступного. Короче говоря, поиграть хочется.