Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне

его за злой язык. В те времена Витторио ещё не привык к притворству и по своей горячности выказывал такую же необдуманность в речах, как и в действиях. Ему приходилось не раз драться на дуэли благодаря разным любовным приключениям; водились за ним и карточные долги.

Но всё это скоро наскучило Цамбелли. Он тяготился однообразной гарнизонной службой среди малообразованных людей в полуварварской стране. К этому примешивалось ещё тяжёлое чувство разочарования и оскорблённого самолюбия, так как ему казалось, что недостаточно ценят его заслуги и отдают преимущество людям ничтожным из-за их богатства или знатного происхождения. Таким образом, Цамбелли только выжидал удобного случая, чтобы уйти с военной службы, и подал в отставку вслед за заключением Пресбургского мира, хотя враги его утверждали, что он был вынужден сделать это, чтобы избежать постыдного увольнения.

После этого Витторио на некоторое время смешался с безымённой массой, как он выражался, а затем неожиданно появился в Милане при дворе итальянского вице-короля под предлогом ведения процесса своей семьи о ломбардских поместьях. Здесь ему больше посчастливилось, чем у венгерских и австрийских магнатов. Он был окружён людьми, из которых большинство было обязано своим возвышением революции и войне; это были такие же искатели приключений, как и он сам, с теми же взглядами и убеждениями. Женщинам нравилась его красивая меланхолическая наружность; мужчины хвалили его за отсутствие каких-либо предрассудков и решительный способ действий. Они с любопытством слушали его рассказы о Молдавии, Валахии и Сербии, вечных битвах между христианами и турками, о цыганских деревнях, замках венгерских магнатов и т. п. Рассказы эти представляли тем больший интерес, что в это время все были убеждены, что Бонапарт вскоре поведёт свою армию в эти страны и даже, быть может, в Константинополь.

Однако несколько месяцев спустя Цамбелли вернулся в Вену. Никто не мог понять, почему он так неожиданно оставил Милан и не искал службы у вице-короля Евгения. Сам Цамбелли отвечал уклончиво на все вопросы по этому поводу.

— Я скиталец по свету, — говорил он в подобных случаях. — Меня не удовлетворяют почести, и никакое место не привязывает меня. Что такое счастье или спокойствие? Я никогда не испытывал ничего подобного. Судьба бросает меня из одной страны в другую, помимо моего выбора или желания. Хотя ничто особенно не печалит меня, но я постоянно чувствую себя несчастным и недовольным...

Подобные фразы подчас вызывали насмешливую улыбку у слушателей, так как в них была немалая доля рисовки и преувеличения, но тем не менее они обаятельно действовали на публику. То же недовольство и разочарование в большей или меньшей степени испытывал каждый в ту несчастную переходную эпоху.

Приверженцы старых порядков были недовольны падением многих династий, притеснением дворянства и отменой светской власти папы. Роптали и поклонники революции, мечтавшие о свободе и равенстве. Они пережили тяжёлые минуты, когда вслед за уничтожением директории Бонапарт захватил власть в свои руки и, сделавшись императором, создал вокруг себя новый двор и новое дворянство. Госпожа Ролан погибла вслед за Марией Антуанетой; якобинский клуб окончил своё существование, как и общество Трианона. Наступила пора общей апатии и бездействий, скучного и бесцельного существования, которое, казалось, не имело будущности.

Но помимо этой неопределённой скорби, которую более или менее ощущало всё тогдашнее общество и которая была прямым следствием неосуществившихся идеалов, Витторио Цамбелли испытывал ещё мучения бедности и неудовлетворённого честолюбия.

Между тем люди, знавшие его в былые времена, сравнивая его прежнее положение с настоящим, завидовали его счастью и удивлялись его успехам в свете. Витторио можно было встретить в самых знатных домах Вены. Никто не знал, как он проник сюда, и каждый считал своим долгом пригласить его. Но тем не менее многие подозрительно относились к Цамбелли, так как было известно, что он впервые появился в салонах французского и русского посланников. Одни говорили, что он подкуплен Россией и разрабатывает проекты покорения турецкой империи; другие, отрицая это, утверждали, что он на жалованье у Бонапарта и доставляет ему подробные сведения об австрийском вооружении, переменах в войске, планах и действиях Tugendbund’а. Все эти предположения, в свою очередь, служили поводом к разным толкам и шуткам, и какой-то остряк распространил слух, что так как оба императора — русский и французский — очень дружны и преследуют одни и те же цели, то они содержат сообща Цамбелли как любовницу, которая порознь обошлась бы слишком дорого для каждого из них.

Витторио уже несколько лет вращался в высшем столичном обществе как равноправный член его, и наконец все привыкли к этому; но дурная слава осталась за ним. Хотя существовавшее против него обвинение не подтверждалось никаким осязательным фактом, но тем не менее все считали его опасным человеком, искателем приключений и шпионом. Подобное мнение, разумеется, не вредило ему в глазах массы, которая всегда поклоняется успеху, а тем более в эпоху сильных государственных переворотов, где скромные добродетели, самоотверженность и честность теряют значение, а мужество, хитрость и военные доблести неизбежно поднимаются в цене.

Однако денежные дела Цамбелли были далеко не в таком блестящем положении, как гласила молва, и это служило для него источником больших огорчений, особенно в присутствии тех, которым, подобно графу Вольфсеггу, были известны его стеснённые обстоятельства. Но перед людьми менее близкими он умел окружать себя кажущимся богатством и казаться расточительным, одевался по последней моде и держал превосходных лошадей. Цамбелли не имел никакой официальной службы, и потому знакомых, естественно, занимал вопрос о его средствах к существованию. Но Франция или Россия снабжала его, или же крупная и большей частью счастливая карточная игра составляла источник его доходов, оставалось тайной для всех.

Цамбелли, пробираясь между экипажами и людьми, вышел наконец из лабиринта узких улиц, отделяющих собор св. Стефана от улицы Graben и остановился перед великолепной колонной, воздвигнутой Леопольдом I в память избавления Вены от чумы. Но кроме двух фонтанов, с правой и левой стороны памятника, невозможно было различить что-либо в сером тумане. Фонари, далеко расставленные друг от друга, освещали улицы на расстоянии нескольких шагов, и только время от времени вспыхивал наподобие молнии красноватый отблеск факелов в руках слуг, стоявших на подножках придворных и дворянских карет.

— Наконец-то я нашёл вас, шевалье Витторио, — сказал какой-то человек, подходя к нему.

— Это вы, Анахарсис?

— Как видите. Я был на вашей квартире в надежде застать вас.

— Это было крайне неосторожно с вашей стороны. Вас легко могли узнать! Секретарь французского посольства — лицо довольно известное в Вене.

Они говорили вполголоса на