Соперник Византии - Виктор Алексеев

Дикая ярость охватила его, он отбросил саблю которая показалась ему слишком щадящим оружием, выхватил из ножен тяжелый старый меч своего отца Игоря, кинулся в ряды сражающихся и до пояса разрубил подбежавшего к нему печенега. Шивон сражался виртуозно, потому что вид его больше всего привлекал печенегов, видевших на голове его золоченый шлем Куркуаса. Видимо, они принимали его за Святослава. Его сабля, сделанная из дамасской стали, витала в воздухе, как воздушный змей, разя врагов с неожиданной стороны. Сотня Кола, какая уже сотня! -небольшая группа воинов стала в круг и била противников так, что перед ними образовалась широкая полоса из мертвых тел. Следующий круг состоял из воинов Святослава, и битва здесь была еще ожесточеннее и свирепее, потому как это были воины, прошедшие все многочисленные бои и умеющие убивать. Именно таких опасался Цимисхий под Преславой, назвав их профессионалами и приказав просто расстрелять из луков.

Солнце уже поднялось высоко, когда от излучины показались паруса двух лодий, а за ними остальные. Русичи этого не видели, а печенеги заметили сразу. Тогда в ход были пущены стрелы. Воины русов падали один за другим. Сразу, в упор был расстрелян Шивон, и даже тогда, когда опустился на колени и к нему подбежал печенег, видимо, снять шлем, то, пораженный ударом умирающего Шивона, лег рядом» Кол с тремя стрелами в боку уже не мог поднять свой тяжелый меч и упал последним в своем круге* Никто не заметил, как погиб Святослав, видимо, тоже самым последним.

Когда две лодии приблизились к острову Святого Григория, печенегов уже не было. Остались только мертвые тела, которые усеяли весь остров. Волк, Кожема и Видибож кинулись искать Святослава. Искали долго, пока не наткнулись на два обезглавленных тела - Шивона и Святослава.

Тризна была суровой и с горестью печальной» Лодиш, в которой Святослав прибыл на остров Св. Григория, подняли на берег, к обрыву, где нашли тела Шивона и Святослава. Рядом еще одну, другую разрубили на дрова и положили остальных воинов, зажгли. Преклонив колени, вой прощались с телом Великого князя, низко опустив головы и стуча мечами о щиты. А жрец Видибож вещал с возвышения:

Там Перун идет и золотой головой трясет, молнии рассеиваетВо Сваргу синюю,И она укрепляется от них.И матерь Сва поет о трудах всяческих ратных.И нам надо послушаться и хотеть брани яростнойЗа Русь нашу и святых праотцев наших.Матерь Сва сияет до облаков, как солнце,И предвещает нам победы и гибель.Но мы не боимся,Потому как то жизнь земная,А есть ведь и жизнь вечная!И о том нам надо заботиться больше,Потому как земная против нее - ничто!Мы на земле как искры, и ведь исчезнем во тьме,Как бы никогда не существовали,Так слава наша пойдет к матери Сва и пребудет в нейДо конца концов земных и иных жизней [179] .

Никакой встречи не было. В теплое начала лета 972 года лодии причалили в Киеве к гавани Боричева взвоза, где находились Подольские, или Южные ворота древнего города. Здесь Боричев взвоз соединял верхний город с нижним и, уткнувшись носами в берег, стояли лодии со всей Киевской Руси. Толпа зевак с любопытством и недоумением рассматривала появившихся воинов. Все они были, казалось, измучены и нездоровы, две лодии высадили несколько воинов и снова отправились вверх по реке к Вышгороду. Остатки войск привел в Киев воевода Волчий хвост. Воевода раскланялся с воинами и просил их прибыть к нему через две седмицы, когда поведет речь о дальнейшей жизни. Дом воеводы находился на Копыревом конце, вблизи другой пристани на Голубице и Каянке, но Волк решил пройти пешком, как бы поздороваться с городом. Сотник Кол, хотя и был весь перевязанный, подошел к воеводе и попросил:

- Ты завтра намерен идти к молодому князю, будешь в тереме, надо отдать долг.

- Теперь мы здесь никому ничего не должны, - ответил Волк.

- Видишь? - Кол распахнул рубашку. - Это ожерелье безумной цены просил боярин Шивон передать любимой им женщине - гречанке, может, помнишь такую. Она служила княгине Ольге, а после смерти ее ушла в монастырь, а некие шепнули мне, что она еще в хоромах князя. Ты, воевода, смышленый, мне с этим не справиться, а ты, Волк, выполни предсмертную волю Шивона.

Волк кивнул и побрел к дому. Дом был построен сразу после прибытия Вятко от вятичей, когда он привез мертвого Асмуда и получил прозвище Волчий хвост и от Святослава должность воеводы. Он тут же женился на дочери богатого купца Романа Коша, далекого предка будущих царей. Волк шел домой и думал, не та ли это гречанка, которую спасал от Шивона Святослав, а он охранял ее.

С утра Волк отправился на Гору, в княжьи терема. Дворня сразу признала его, а ключница Маланья даже расплакалась. Оказалось, что молодой князь на охоте и прибудет к вечеру. Волк полюбопытствовал у ключницы, не знает ли она, где гречанка, которую привез с собой Святослав. Маланья, закрыв платком рот, прошептала, оглянувшись:

- Да тут она, в хоромах княгини Ольги.

- Что так? - удивился воевода. А ключница продолжала шипеть:

- Любодетельница она у князя.

- Может, проведешь ты меня к ней? Дело у меня есть от покойного Святослава.

Ключница перекрестилась и пошла. За ней Волк.

Гречанка сидела в широком кресле Ольги и рукодельничала. Волк вошел, и она сразу узнала его.

- Будь здрав, воевода, - поднялась она, - а Великий князь... - Волк не дал ей спросить и сам ответил:

- Великого князя уже нет, он почил, - не думая долго выложил на маленький столик ожерелье с двумя браслетами.

- Это перед смертью тебе передал боярин Шивон. Он страстно любил тебя.

Гречанка скривила губы:

- Хорошо любил, что было не насиловал. Нет, воевода, от него мне никаких подарков не надо, - и, разглядев ожерелье, добавила; - И нельзя мне. Что подумает Ярополк? А пуще того эта Гора. Толки пойдут, а я и так здесь чужая, бесприданница. На меня и смотреть не хотят, а если смотрят, то просто не видят.

Она показалась Волку еще красивее, чем в Болгарии, он просто любовался ею и не верил, что ее можно не видеть. Он вспомнил, что Великий князь называл ее Афродитой.

- Нет, нет, воевода, даже если Шивон завещал перед смертью, значит, с чистой душой, я ни за что не возьму и даже прикасаться не хочу.

Своим страхом, резким возбуждением она, как птица в клетке, вызвала у Волка жалость. С тем он покинул терем княгини Ольги.

К вечеру в дом Волка прискакал вестовой и передал приглашение Великого киевского князя Ярополка утром в княжьи хоромы. За то время, что Волк не видел молодого князя, тот подрос, вытянулся и, пожалуй, стал выше отца. Редкие волосы на лице были светлы и мягко обрамляли подбородок. Он сидел в отцовском кресле, по правую руку сидели Свенельд, Блуд, Борич, Простен, Претич, по левую руку бояре, менее приближенные к князю.

- С возвращением тебя, воевода, - молвил молодой князь, - живым и здравствующим. Мне уже доложили, что отец погиб. Расскажи, как это случились и сколько вас осталось?

Волк рассказал все, упомянул и о том, что ждал подмоги, но не дождался. Он глянул на Свенельда, но тот отвел взгляд, как будто бы ничего и не знал о договоренности. Бояре только пожали плечами. Он рассказал о том, что на острове Св. Григория триста воинов уложили насмерть более тысячи печенегов. От войска осталось не более семисот, многие вернулись на остров Айферия, остальных он отпустил домой, многие из них ранены, а вообще все ожидают помощи на жизнь. Но самое печальное, что войско похоронило Святослава и боярина Шивона без голов. Печенеги унесли их с собой. Все бояре перекрестились, кроме Свенельда, Блуда и самого князя. Свенельд вышел в соседнюю комнатку, принес два кожаных мешочка денег и положил рядом с Волком.

- Это вспомоществование воинам, - сказал князь и глянул на бояр. Каждый из них клал на стол золотые и серебряные монеты.

- А теперь, воевода, ты будешь служить мне. Будешь готовить поход на печенегов. Надо наказать их за смерть отца, - сказал молодой князь.

Волк достал из торбы личные вещи Святослава: договор с Византией и другие бумаги, в том числе и записи Асмуда. Просмотрев договор, Ярополк сказал:

- Вот и повод есть. Воевода, готовь войско, оно пойдет с купцами.

Волк не забыл и о гречанке, напомнив, что в прошлом появлении в Киеве Святослав подарил Ярополку редкую по красоте саблю, привез с собой и гречанку, которую готовил в жены Ярополку, так вот и приданное ей подготовил. Он достал из кармана ожерелье, которое будто осветило и так светлую комнату. Камни горели как маленькие костры, сверкая многоцветными искрами. Все невольно потянулись посмотреть поближе это ожерелье. Молодой князь как никогда взволновался, резко поднялся и громко объявил: