Августовские пушки - Барбара Такман

Несмотря на то, что германские потери были меньшими, Шольц отошел перед превосходящими силами еще примерно на 10 миль, остановившись на ночь со штабом в деревне Танненберг. Самсонов, все так же подгоняемый Жилинским, который требовал выхода на установленный рубеж, где он смог бы отрезать «отступающего» врага, отдал приказы всем своим корпусам — слева XXIII корпусу, в центре XV и XIII корпусам и слева VI корпусу, — указав исходные рубежи и маршруты на следующий день. За Нейденбургом со связью стало еще хуже. У одного корпуса закончились запасы проводов, и приказы и донесения передавались верховыми ординарцами. У VI корпуса не оказалось ключа к шифру, которым пользовались в XIII корпусе. В конце концов приказы Самсонова стали передавать открытым текстом по радио.

До этого момента — спустя примерно двадцать четыре часа после прибытия Людендорфа и Гинденбурга — командование 8-й армии еще не решило, посылать ли корпуса Макензена и фон Белова против правого крыла Самсонова. Гинденбург и офицеры штаба прибыли в Танненберг на совещание с Шольцем, который был «мрачен, но уверен». Затем они вернулись в штаб армии. Тот вечер, писал позднее Гофман, «был самым трудным из всего сражения». Пока штаб обсуждал обстановку на фронте, офицер-связист принес перехваченные приказы Самсонова на следующий день, 25 августа. Хотя такая подсказка от противника и не раскрывала намерений Ренненкампфа, которые и составляли основной вопрос, из перехваченных сообщений немцы узнали, где можно ожидать русские войска. Чем они и воспользовались. 8-я армия приняла решение бросить все свои силы против Самсонова. Макензену и фон Белову были отданы приказы повернуться к Ренненкампфу спиной и начать марш на юг немедленно.

Глава 16

Танненберг

Обеспокоенный мыслью о том, что в тылу у него находится Ренненкампф, Людендорф спешил завязать сражение с Самсоновым. Согласно его приказам первая стадия боя должна была начаться 25 августа атакой I корпуса генерала фон Франсуа на Уздау с целью охвата левого фланга Самсонова. Франсуа атаковать отказался. Его тяжелая артиллерия и некоторые пехотные части, проделав долгий кружной путь от Гумбиннена, до сих пор еще выгружались и не успели подойти. Атаковать без поддержки всей своей артиллерии и без полного запаса снарядов, как утверждал Франсуа, означало риск неудачи. Если путь отступления для Самсонова останется открытым, он может избежать планируемого для него уничтожения. Франсуа неофициально поддерживали Гофман и генерал Шольц, который, хотя и вел бой с русскими накануне, заверил Франсуа по телефону, что XX корпус удержит позиции без немедленной поддержки.

Столкнувшись с неподчинением уже на второй день своего командования, взбешенный Людендорф приехал в штаб Франсуа с Гинденбургом и Гофманом. В ответ на настойчивые требования Людендорфа Франсуа заявил: «Если будет отдан приказ, я, конечно, атакую, но солдатам придется сражаться штыками». Чтобы поддержать свой авторитет, Людендорф отмел доводы Франсуа и повторил свой приказ. Во время этого разговора Гинденбург хранил молчание и затем послушно уехал с Людендорфом. Гофман, ехавший в другой машине, остановился на железнодорожной станции Монтово, ближайшем пункте, имевшем телеграфную и телефонную связь со штабом. Здесь офицер-связист передал ему две перехваченные русские радиограммы, обе посланные открытым текстом, одну от Ренненкампфа в 5:30 утра, а вторую от Самсонова в 6 часов утра. Приказ Ренненкампфа на марш, определявший его дальность, показывал, что рубеж 1-й армии на будущий день окажется достаточно далек от немецких войск и она не сможет угрожать германской армии с тыла. Из приказа Самсонова, являвшегося результатом боя с Шольцем накануне, было ясно, что он неправильно истолковал отход последнего, приняв его за полное отступление, и теперь русский генерал указывал своим войскам точные направления и сроки преследования, как он думал, пораженного врага.

Никогда еще, если не считать случая, когда грек-предатель провел персидские войска в обход Фермопильского ущелья, полководцу в руки не сваливалась такая удача. Излишняя подробность телеграммы заставила генерал-майора Грюнерта, непосредственного начальника Гофмана, отнестись в ней с крайней подозрительностью. Как сообщает Гофман, «он в который раз озабоченно спрашивал меня, следует ли нам верить ей? А почему бы нет?.. Лично я, в принципе, верил каждому ее слову». Гофман утверждал, что знал о личной неприязни между Ренненкампфом и Самсоновым, истоки которой уходили еще в годы русско-японской войны, когда он был германским наблюдателем. Гофман утверждал, что сибирские казаки Самсонова, продемонстрировав храбрость в бою, вынуждены были сдать Ентайские угольные шахты из-за того, что кавалерийская дивизия Ренненкампфа не поддержала их и оставалась на месте, несмотря на неоднократные приказы, и что в пылу ссоры, разгоревшейся из-за этого на вокзале в Мукдене, Самсонов ударил Ренненкампфа. Вполне очевидно, с торжеством заключал Гофман, Ренненкампф не станет слишком торопиться на помощь Самсонову. Поскольку речь идет скорее не о помощи Самсонову, а о выигрыше — или проигрыше — кампании, весьма сомнительно, чтобы Гофман верил своей сказке, или же он только притворялся, что верит. Впрочем, рассказывал он эту историю всегда с удовольствием.

С перехваченными сообщениями Гофман и Грюнерт бросились на автомобиле за Гинденбургом и Людендорфом. Догнав их машину через несколько миль, Гофман приказал своему шоферу поравняться с нею и прямо на ходу передал телеграммы командующему и начальнику штаба армии. Пришлось остановиться и совместно обсудить создавшееся положение. Получалось, что атаке, которую на следующий день против правого фланга Самсонова должны были начать корпуса Макензена и фон Белова, Ренненкампф ничем помешать не сможет. В соответствии с различными интерпретациями всех четверых генерал Франсуа то мог, то не мог отложить свою атаку до тех пор, пока не подтянется вся его пехота и артиллерия. Не желая поступиться хотя бы каплей авторитета, Людендорф, возвратившись в штаб, повторил данный ранее приказ.

В то же самое время были отданы распоряжения и об осуществлении генерального плана двойного охвата на следующий день, 26 августа. На германском левом фланге корпус Макензена, поддерживаемый Беловым, должен был атаковать правый край Самсонова, который вышел к Бишофсбургу, имея кавалерию у Сенсбурга, то есть находился перед озерами, где он должен был соединиться с Ренненкампфом, окажись тот здесь. Но отсутствие Ренненкампфа оставляло открытым фланг, который германцы хотели обойти. В центре XX корпус Шольца, теперь поддерживаемый дивизией ландвера и 3-й резервной дивизией генерала фон Моргена, должен был возобновить бой, который он вел накануне. На правом фланге, как ему и было приказано, Франсуа обязан был начать наступление для охвата левого фланга Самсонова.

Все приказы были разосланы до полуночи 25 августа. На следующее утро, в день начала главного сражения, Людендорфа чуть не хватил удар, когда авиационный разведчик донес о движении Ренненкампфа в сторону Самсонова. Хотя Гинденбург был уверен, что 8-я армия «может без малейшего колебания» оставить против Ренненкампфа только заслон, Людендорфа снова охватило беспокойство. «Проклятый призрак Ренненкампфа висел на северо-востоке как угрожающая грозовая туча, — писал он. — Стоит только ему достать нас, и мы будем разбиты». Он начал испытывать те же страхи, какие обуревали и Притвица, его мучили сомнения, следует ли бросить все свои силы против Самсонова или же отказаться от наступления против 2-й армии и повернуть против 1-й. Герой Льежа, «похоже, немного растерялся», как с удовольствием отмечал Гофман, который из всех военных мемуаристов наиболее склонен приписывать собственные слабости своим коллегам. Даже Гинденбург признает, что «серьезнейшие сомнения» охватили его начальника штаба и что в этот момент, как он утверждает, именно он успокоил Людендорфа. По словам Гинденбурга, «мы преодолели внутренние противоречия».

Новый кризис возник, когда штаб обнаружил, что Франсуа, все еще дожидавшийся своей артиллерии, не вступил в бой, как ему было приказано. Людендорф безапелляционно требовал начать атаку в полдень. Франсуа отвечал, что исходные позиции, которые, по мнению штаба, уже были заняты этим утром, занять не удалось; заявление Франсуа вызвало настоящий взрыв негодования в штабе и, как называет его Гофман, «весьма недружелюбный» ответ Людендорфа. Весь день Франсуа с успехом тянул и тянул время, дожидаясь нужного ему момента.

Неожиданный срочный телефонный звонок из генерального штаба в Кобленце прервал споры с Франсуа. Людендорф, которому и без того хватало беспокойства, взял трубку и приказал Гофману по параллельному телефону тоже послушать, «чего они хотят». К своему удивлению, он услышал голос полковника Таппена из оперативного отдела генерального штаба, предлагающего выслать Людендорфу подкрепления в составе трех корпусов и кавалерийской дивизии. Совсем недавно повоевавший на Западном фронте, а до этого работавший над мобилизационными планами, Людендорф, до последней цифры зная необходимую плотность войск на километр полосы наступления, едва верил своим ушам. Реализация плана Шлиффена зиждилась на том, чтобы использовать каждого имевшегося в распоряжении командования солдата для усиления правого фланга. Что же заставило генеральный штаб в разгар наступления ослабить фронт на целых три корпуса? Смущенный, он ответил Таппену, что подкрепления «не особенно» нужны на востоке и в любом случае прибудут слишком поздно для участия в сражении, которое уже начинается. Таппен повторил, что может их все-таки выслать.