Нф-100: Изобретатель смысла - Дмитрий Шатилов

-  Я давно хотел тебе сказать, Конкас,  - начал Тромсен,  - Ты, как вождь, может, и велик, но конгар из тебя паршивее некуда. Хуже тебя, наверное, никого нет. Даже Тромкас, который собственного брата съел, и тот лучше.

-  А ты, Тромсен,  - ответил, подумав, Батя,  - ты тоже дерьмо. Не обессудь, на правду не обижаются.

-  Да ладно,  - сказал Тромсен.  - Я что, глупый? Я всё понимаю.

-  Зато ты хороший военный советник.

-  Да?

-  Честное слово. И хороший экскурсовод. Понимаешь, к чему я клоню? Прежде чем одному из нас отрежут голову, я хотел бы сказать следующее: я счастлив, что мы наконец- то прониклись друг к другу профессиональным уважением.

Тромсен побледнел.

-  Ты что же это, Конкас?  - сказал он тихо.  - Ты вправду отрежешь голову своему лучшему другу? Мы ведь так много пережили вместе... Тхурики, маракча, Тирвис - помнишь?

-  Помню,  - сказал Батя.  - Всё помню. Именно поэтому с жизнью ты расстанешься мирно и без лишних судорог - чик, и голову долой. Вот просто чтобы ты знал: честь требует отдать тебя на съедение волкам, но на что не пойдёшь во имя старой дружбы.

-  А может, всё- таки помилуешь, а?  - спросил Тромсен, глядя на Батю исподлобья.  - Ты же у нас непостоянный, сегодня одно думаешь, завтра - другое. Смотри, как бы не заскучать тебе без старого доброго Тромсена. Не заскучаешь?

-  Да ну тебя,  - отмахнулся лениво Батя.  - Голова- то твоя у меня останется. Как достану её из мешка, так и вспомню былое. Кстати, о мешке... Мешок сюда, живо!

Взяв из рук подоспевшего конгара мешок, Батя некоторое время держал его в руках, поглаживая ткань большими пальцами.

-  Хороший мешок,  - сказал он.  - Не рвётся и не протекает. Кто бы что ни говорил: научились делать качественно, в соответствии с высочайшими стандартами. А вот с ножами не так хорошо. Понимаешь, Тромсен, красивые они, блестят, как полагается, а вот режут - плохо. Погано режут. Не столько режут, сколько рвут.

-  Так не режь,  - сказал Тромсен.  - Зачем лишний раз мучиться? Ты от государственных забот вон какой худенький стал.

-  Нет,  - покачал головой Батя,  - Ты не прав, Тромсен, ой, не прав. Как можно не резать, когда нужно резать?

Тромсен сглотнул и сделал последнюю попытку:

-  А гуманизм?  - спросил он, заглядывая Бате в глаза.  - А человеколюбие? А тысячелетний опыт цивилизации?

Батя задумался.

-  Тысячелетний опыт, да,  - сказал он.  - Я как раз думал о том, что сделали бы на моём месте Чингисхан, Аттила или какой- нибудь другой интересный человек, из тех, о которых я читал в книжках...

-  И?  - голос Тромсена был полон самой искренней мольбы.

-  И вот что они бы сделали. Они бы сказали: "Убей его поскорее и не переживай из- за пустяков". Так что, Тромсен, цивилизация преподнесла тебе сюрприз. Готовься, а я поищу желающих. Эй, детки, никто не желает попробовать себя палачом?

Все тридцать восемь Батиных сыновей, включая и новообретённого Конкаса, подняли головы.

-  Ну,  - протянул Бомсен,  - я бы попробовал. Любопытный жизненный опыт, знаете ли.

-  Чёртов выскочка!  - шепнул на ухо Конкасу из Новой Трои (во избежание путаницы так я буду называть помощника Гиркаса) сидящий справа от него брат, Конкас с порядковым номером 17.  - Он уже и с парашютом прыгал, и с аквалангом нырял, сука, дегенерат!

-  В жизни надо попробовать всё,  - солидно ответил Бомсен, обладавший на удивление острым слухом.  - Вот вы сидите себе, сидите, а потом жалеть будете. Ну, что, бать,  - повернулся он к отцу,  - прямо сейчас резать?

-  Ну да,  - сказал Батя.  - Ты уж управься поскорее, пока салат не подали.

Бомсен встал с места и вытащил из- за пояса остро наточенный нож.

-  Как говорят земляне - с Богом!  - взял он за волосы Тромсена и дёрнул их назад, так что взорам собравшихся предстала его, Тромсена, немытая шея, на которой подрагивал огромный кадык.

Бомсен уже занёс нож, как вдруг ему помешал Конкас- 0.

-  Да ладно тебе, Бать,  - сказал он.  - Пусть человек поест, а голову и после обеда отрезать можно.

-  Ладно,  - махнул рукой Батя.  - Пусть остаётся на десерт.

Бомсен, слегка раздосадованный тем, что расправа отодвинулась на неизвестный срок, вернулся на место, и начался обед.

Подготовка к роскошному пиршеству заняла всё утро. Разъярённый тем, как долго готовится жаркое, Батя приказал казнить восемьдесят поваров, из которых через минуту помиловал пятьдесят, снискав этим прозвище "Милосердный".

-  А вчера никого бы не пощадил,  - сказал помощнику присутствовавший на пиру советник Новой Трои.  - Растёт человек над собой. Ещё лет триста, и будет цивилизованный.

-  Да ведь он не проживёт столько, Павел Игнатьевич,  - робко возразил помощник.

-  Ты это ему скажи.

За обедом Батя придерживался самого изысканного церемониала, требуя от гостей называть себя "Его превосходительство лейб- гвардии Фельдмаршал фон Биттер- Брюкке", а к Конкасу обращаться не иначе, как "цесаревич Виктор- Эммануил". Это не мешало ему кидать наполовину обглоданные кости в неугодных сотрапезников и громко отрыгивать воздух во время традиционной "Марсельезы", которую для удобства слушателей исполняли одновременно на эсперанто и языке народа Кон. Не менее строгих условностей придерживался Батя и в приёме пищи: хотя на тарелке (вернее, на большом фаянсовом блюде) у него, как и у всех, была какая- то непонятная каша светло- зелёного цвета, он время от времени ковырял её то одной, то другой вилкой, каковых перед ним лежало ровно шестьдесят семь.

Едва прошла последняя перемена блюд, Бате напомнили о Тромсене.

-  Батя!  - сказал отцу Конкас- 3.  - Ты же обещал отрезать ему голову!

-  Что?  - сказал Батя.  - А, да, обещал. Эй, Бомсен, как насчёт того, чтобы отрезать Тромсену голову?

-  Ась?  - отозвался Бомсен.  - Ты сказал, отрезать Тромсену голову?

-  Да, я сказал отрезать Тромсену голову.

-  Ну, я так и понял.

И Бомсен вновь встал с места, подошёл к Тромсену, и на глазах у собравшихся отрезал ему голову - быстро и с удивительной сноровкой.

-  Вот сволочь,  - позавидовал ему Конкас- 17.  - За что ни возьмётся - всё у него получается. Я бы полчаса рубил, а он одним махом...

-  Паскуда, что и говорить,  - сказал Конкас- 9.

И тут перфекту оставило всякое терпение.

-  Сколько можно!  - крикнула она,  - Проклятье, да сколько можно! Бедная девочка!  - она имела в виду Восьмую.  - Да она с ума сошла от вашей мерзости! Где она? Я знаю, что вы её скрываете! Это вам с рук не сойдёт!

-  Дун Сотелейнен,  - обратился Батя к Гиркасу,  - скажи мне, чего хочет эта сумасшедшая женщина? Ты ведь знаешь её дольше меня, так ведь?

-  Она хочет, чтобы вы выдали ей сестру,  - ответил Гиркас.

-  Какую сестру?

-  Которую вы удерживаете здесь!  - крикнула перфекта.

-  Я ничего не понял,  - пожаловался Батя сыновьям.  - Эй, Конкасы, кто- нибудь что- нибудь понимает? Только не все скопом, по очереди.