Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самое положение лагеря, внешний вид его не производили такого гнетущего впечатления, как Чилингир. Близость железнодорожной станции, куда казаки часто ходили, поселка при станции с лавками и магазинами, проходившие поезда – все это в значительной степени не давало падать настроению казаков и не создавало впечатления оторванности от всего мира, как это было в Чилингире.
И побегов было значительно меньше. Тут уже бежали отчаянные головы, твердо решившие пробраться в Болгарию, Константинополь или еще куда-либо и обдумавшие свой побег. Безрассудного бегства не было. Только лишь тогда, когда перед запуганными заранее казаками неожиданно встала грозная необходимость ехать на Лемнос, только тогда в одну или две ночи сразу сбежало несколько сот человек. Примиренческое течение среди казаков если и было, то в таком незначительном количестве, что совершенно не замечалось
В остальном всем жизнь была подобна чилингирской. Та же дележка продуктов, то же многоголосное «кому?», та же толкучка, те же костры и варка пищи, то же дрожание на холоде и под дождем чуть ли не по целым дням, только обитатели землянок были избавлены от этого, так как готовили пищу на очагах в землянках.
Большое оживление в жизнь лагеря вносил театр. Он был оборудован в одном из пустых бараков. Занавес и декорации заменили только что выданные американцами одеяла. Сиденьями служили рельсы и шпалы узкоколейки. Откуда-то достали сборную, разбитую и оборванную, облезлую мебель. Освещение было убогое, в бараке холодно, в щели отчаянно дуло, но все эти недостатки сглаживались игрою артистов.
Собранная из любителей труппа так сыгралась, относилась к делу с таким вниманием, серьезностью, с такою любовью, так дружно разыгрывали незамысловатые пьески, что театр был всегда полон и артистов награждали аплодисментами. Из любителей же составился струнный оркестр. Плата за вход в театр была минимальная, по нескольку пиастров, лишь бы окупить расходы по постановке пьесы.
Информационным отделением штаба корпуса в Санджак-Тепе, как и в других лагерях, были открыты читальни, делались доклады, читались лекции. Были открыты школы грамоты для казаков и общеобразовательные курсы для офицеров.
Среди казаков и даже офицеров в значительной степени было развито занятие ремеслами, которым они попутно усиленно обучались. Главным образом было развито сапожное дело, но в то же время делали все, и ложки, и чемоданы, и посуду разную, и кружки.
Часть бараков вначале была занята снарядами, и казакам пришлось сносить их в одно место, около французской казармы. Много снарядов было взято себе казаками, много снарядов просто было разбросано по лагерю еще до их прихода. На этой почве возник своеобразный промысел: казаки разряжали снаряды. Гильзы шли на разные хозяйственные поделки, порох и шрапнель продавали или употребляли для охоты. Это, конечно, не проходило даром. От неумелого обращения снаряды иногда взрывались и убивали казаков. Таких случаев было несколько, но это не могло остановить промысла. И разряжали-то их притом самым варварским образом, без всяких инструментов, гвоздем, шилом и молотком. Зачастую можно было видеть казака, сбивающего молотком головку снаряда или обивающего гильзу, и вокруг него других казаков, с любопытством следивших за ним. О том, что снаряд может каждую секунду взорваться, конечно, не думалось. Видно, Господь хранил казаков, что за все время взорвалось только несколько снарядов.
Вот из этих-то гильз от снарядов и делались кружки, котелки, чайники, кофейники, письменные приборы и даже разные украшения и безделушки. В выделках этих казаки обнаруживали много искусства и художественного вкуса. Глазам не верилось, глядя на все эти поделки, что они сделаны не специалистами мастерами, а воинами-казаками, лишь временно выпустившими оружие из рук, и притом сделаны самыми примитивными инструментами.
В окрестностях лагеря, по болотам, водилось немало дичи, и некоторые казаки занимались охотой; порох и свинец добывали из снарядов, ружья покупались, но у многих были привезенные с собою из Крыма. Дичь охотно раскупалась местным населением и французами. Часто можно было видеть на станции Хадем-Киой казаков, продающих битую дичь. Большое количество дичи сплавлялось в Константинополь особо предприимчивыми казаками – посредниками. Некоторые занимались рыболовством на озере Деркос, находящемся в пяти-шести километрах от лагеря.
Жизнь в Санджак-Тепе, как и в других лагерях, текла, в общем, монотонно, лишь изредка нарушаясь каким-либо событием. 6 января лагерь посетил Донской атаман. Был парад войскам. После парада атаман обратился к казакам с речью такого же приблизительно содержания, как и в Чилингире. Так же восторженно встречали его казаки, то же громкое раскатистое «Ура!», те же разговоры о «Ломоносе».
И вот он наконец пододвинулся, страшный и таинственный «Ломонос», и встал перед казаками бытием завтрашнего дня. Приказом Донскому корпусу от 10 января предписывалось, согласно распоряжению французского командования, лагерь Донского корпуса и беженцев, перешедших на это положение по эвакуации армии из Крыма, переселить на остров Лемнос. Первым днем перевозки было назначено 11 января, причем с первым эшелоном должны были отправиться штаб корпуса и часть Санджакского лагеря, при погрузке указывалось брать с собою лопаты, топоры, пилы, кухни, котлы, бочки, печи, доски и перекрытия, выданные для оборудования землянок и бараков.
Обычное течение лагерной жизни было нарушено, выбито из своей колеи. На все лады обсуждали взволнованные казаки создавшееся положение. Лемнос, бывший все время темой бесконечных разговоров, страшной сказкой, сделался явью.
Еще в декабре, когда казаки впервые узнали о существовании на земле Лемноса и о возможности поездки туда, самые фантастические, нелепые слухи ходили об этом острове. Главной темой разговоров было отсутствие воды на острове. «А остров-то этот, братцы, – говорили казаки, – голый, каменистый, среди моря, и нет там ни деревца, ни травы. И воды питьевой нет. Воду на пароходах привозят, и каждому человеку полстакана в сутки выдается». Некоторые шли еще дальше: «А как непогода, то волны через остров перекатываются и людей в море смывают, а уж кубанцы почти перемерли все: даже закапывать некому, так покойники по острову и валяются, гниют. Французы говорят, вот приедут донцы – закопают». – «А потом, значит, и донцам помирать», – вставлялось чье-либо замечание. «А вот таких-то, – называли, обыкновенно, ряд фамилий станичников, – американцы в Константинополь в больницу свезли. Выздоровели, французы
