На сопках маньчжурии - Павел Далецкий

Корень лежал в ящике, широко разбросав толстые и тонкие свои отростки, и представлялся сутулым человечком.

Корень был стар и действительно ценен.

— Три тысячи возьму! Эх вы, со своими кабанами.

Взглянул на Леонтия и подмигнул ему. Леонтий задумался.

— Давно он у тебя?

— За неделю перед свадьбой притащил манза.

— Ну, манза в женьшене понимает, — заметил Леонтий, — а ты сказал: продал несведущий человек.

Над сопками разгоралась утренняя заря. Суйфун черной полосой повернулся между берегами. Вспомнилась тайга, манза, убитый пулей в затылок. Вот за каким кабанчиком охотился Аносов!

Прошелся по двору, заглянул в окошко, окликнул:

— Еремей Савельевич, выдь на минуту, тут ветерок, хорошо!

Аносов вышел.

— Тут и в самом деле ветерок, — сказал он, расстегивая ворот рубахи навстречу ветру.

— Еремей… ведь это ты застрелил того манзу!

— Какого манзу?

— Это ты застрелил, там, за Ушогоу, где мы тебя повстречали!

Аносов вздохнул, еще ниже расстегнул ворот и заговорил поучительно:

— Что это ты, Леонтий, как бы не в себе? Лишнего хватил? Что ты ко мне с такими разговорами… увидел меня в тайге и сразу с допросом! А что такого? Во всяком случае, манза есть манза… ходит по нашей земле, а все в Маньчжурию тащит.

— Значит, ты! — уверенно сказал Леонтий.

Аносов засмеялся:

— Пьян ты, Леонтий Юстинович, иди кваску хлебни.

Он потоптался, посмотрел вокруг себя, на широкую алую полосу зари и пошел в комнату.

22

Зимой к Леонтию приехали старый Цянь и его сын. Приехали на нартах, гнали собак, и теперь собаки лежали на снегу, высунув языки.

— Капитана Леонтий дома? — спросили китайцы Глашу, встретившую их во дворе. — Большая беда, шибко большая беда.

Две недели назад около деревни обнаружили тигриные следы. Обеспокоились: тигр прошел не мимо деревни по своим делам, а кружил вокруг нее. На следующую ночь разломал хлев и унес быка. Охотники решили устроить с вечера засаду. Однако тигр не ждал вечера, он днем вошел во двор Цяня, где в это время была его сноха. Работящая, веселая тазка, серебряные серьги в ушах, звонкие монеты на подоле. Муж ее Цзюнь услышал вопль, выскочил из фанзы и увидел на снегу тигриные следы и кровь. Должно быть, схватил за живот и потащил… Сбежалась вся деревня, дошли по следам до осыпей и там, в яме за большим камнем, увидели лужицу крови и волосы. Всю съел, а волосы не съел; втоптал в землю.

Цянь рассказывал тихим голосом, и старые глаза его тускло блестели от слез.

— Очень была веселая молодая женщина! Охотники думают, что это сам великий Ван пришел. Плохо, все боятся. Очень большие следы, такого тигра никогда не видали; может быть, в самом деле пришел великий Ван; зачем простому тигру есть женщину, разве мало в тайге коз и кабанов? Пришли к тебе, Леонтий, — как ты думаешь, Ван или не Ван?

— Если тигр попробовал человеческого мяса, он всю деревню перетаскает…

— Значит, Ван, — безнадежно сказал Цянь.

Позвали Хлебникова, Бармина, пришел Аносов.

Снова Цянь рассказывал про несчастье, постигшее его семью.

— Пожалуй, я пойду добывать этого великого Вана, — сказал Леонтий. — Надо же помочь людям, соседи ведь!

— Манза русскому не сосед! — заметил Аносов. — Если пойдешь на такого тигра — дурак будешь. Девку манзовскую сожрал, пусть манзы с ним и расправляются. Что же ты, Цянь, идешь к русским, ваших же китайцев здесь видимо-невидимо. У Су Пу-тина были?

— Су Пу-тин говорит: «Что я могу сделать? Надо молиться!»

— Молиться! — захохотал Аносов. — Много ты у тигра вымолишь… Ишь как манза манзе помогает в беде! А русский уж готов — «иду», говорит!

— Пойду, — сказал Леонтий. — Пришли ко мне за помощью — я не откажу…

— Твое дело, — вздохнул Аносов, — но, если пойдешь, дам тебе совет: начини патроны стрихнином. Я, когда иду в тайгу, всегда так делаю.

— Спасибо, Еремей Савельевич, за совет, но в своем деле я не употребляю стрихнина.

— И я пойду, — решил Хлебников,

По Старой Манзовке разнеслась новая весть: тигр унес десятилетнего сына Фу Нью-дина. Мальчик присел около порога фанзы, отец стоял рядом тигр прыгнул с крыши и подхватил ребенка.

Теперь все окончательно уверились, что в деревню приходит великий Ван, а с ним борьба невозможна.

Русский приехал, Леонтий!

В фанзу к Цяню собрались все охотники, рассказывали, как выглядит тигр, какие у него повадки, длина прыжка. Большой, как маньчжурская корова!

В течение нескольких дней Леонтий и Хлебников ходили на лыжах по окрестностям, неутомимо искали тигриные следы; следы попадались, но старые.

Это был четвертый вечер, когда они, обходя засыпанный снегом колодник, поднялись на вершину сопки. Дул ветер, сметая снег. Отсюда далеко было видно по долине реки.

Охотники заскользили вниз по склону в полусотне шагов друг от друга. Леонтий первым вышел к большой скале, откуда выбивался ключ, — круглая купель прозрачной воды лежала среди снегов. У ключа Леонтий увидел два свежих кабаньих следа. Кабаны по руслу ключа пошли к Даубихэ.

Ясные, отчетливые следы сильных, тяжелых животных. Леонтий решил пройти мимо кленовой рощи и пересечь кабанам дорогу в полуверсте от реки.

Он миновал рощу, спустился в падь, притаился и тут же увидел двух кабанов. Они вышли из рощи, заходящее солнце осветило их багровыми лучами, отчего, буро-черные, они казались еще тяжелее. Они шли, опустив на коротких широких шеях головы, и при виде этого мерного и спокойного шага трудно было предположить, на какую яростную стремительность они были способны.

Леонтий подпустил кабанов на сто шагов и двумя выстрелами убил обоих.

Когда показался Хлебников, Леонтий уже успел выпотрошить их. Вдвоем они пригнули кабанам к груди передние лапы, вставили между задних распорки, придавили туши колодником и старательно загребли снегом.

Солнце село, сизые сумерки быстро сменяли сияние неба и снегов.

Охотники вернулись в деревню, а утром отправились за добычей. На полпути выпрягли коней из розвальней, и Хлебников верхом поехал к кабанам напрямик, а Леонтий решил обойти сопку.

Склон ее порос дубняком, выше — лиственницей и кедром. Леонтий выбрался на небольшую елань и на той стороне, в редколесье, заметил четырех изюбрих.

Они кормились, выгребая из-под снега желуди. Леонтий присел в кустах и стал соображать, как бы взять всех четырех. На изюбров хорошо охотиться вдвоем: один охотник в засаде, второй гонит на него животных.

Но все было тихо, никто не пугал изюбрих, и они спокойно улеглись отдыхать.

Шагов триста до животных! Леонтий прицепился в переднюю и первым же выстрелом убил наповал.

Покатилось эхо. Отраженное скалами, оно гремело повсюду и мешало изюбрихам определить местонахождение врага. Высоко прыгая из снега, они бросились прямо на Леонтия.

Он выжидал их в своей засаде и в каждую послал по пуле — и по второй на всякий случай. Все три изюбрихи упали одна около другой.

Снял куртку, выпотрошил животных, обложил дубовыми ветвями, загреб снегом. Мяса теперь будет не только для семьи, но и для продажи.

Окончив работу, сел поджидать Хлебникова, который, по заведенному обычаю, должен был прийти на выстрелы.

И Хлебников появился. Леонтий увидел в чаще его желто-серую нерпичью куртку и тихонько свистнул.

Решили изюбрих и кабанов отвезти к балагану, в глухой распадок по ту сторону сопки, переночевать там, а рано утром приняться за перевозку добычи в деревню.

Кабанам вставили в пасти деревянные чекушки, в чекушки вдели веревки и поволокли туши на постромках. Изюбрих цепляли под лопатки.

На это ушел весь день. Балаган был теплый, коня устроили за ним под навесом. Сварили рисовую похлебку, зажарили по куску кабанины.

Орион висел на южном склоне неба, тишина охватывала тайгу и, казалось, всю землю. Зеленые и голубые искры вспыхивали на снегу, а самый гребень распадка пылал зеленым пламенем.

Говорили с Хлебниковым о манзах и тазах, об Аносове и Алексее Ивановиче.

— Вот манзы и тазы. Если в это дело не вмешаться, Хлебников, одни люди начисто съедят других, даром что не тигры. Русский человек всегда любит помочь.

— Аносов-то не очень любит…

— Ну, Аносов! Аносов — торгаш, ему дорога мошна.

Говорили об оленьем заповеднике, о том, сколько пустить туда на первых порах самцов и самок.

Ночью налетел ветер и громко шумел в тополях, Леонтию чудилось сквозь сон, будто кто-то ходит по крыше балагана, топчется у двери. Он просыпался, прислушивался, но конь стоял спокойно, и Леонтии снова засыпал.

Утром, выйдя из балагана, он увидел следы тигра. Тигр действительно топтался у двери и, должно быть, обнюхивал винтовки, которые всегда оставлялись снаружи, потому что, запотевая в тепле, требовали немедленной чистки.