На сопках маньчжурии - Павел Далецкий

Хлебников приехал днем. Первое, что он увидел, — окровавленный винчестер. Распахнул дверь в балаган и со страхом крикнул:

— Леонтий!

— Еще жив! — услышал он голос.

23

Аджентай снова перешел границу. Рано утром его лодки пристали к берегам Старой Манзовки. Опять он увидел обширные поля, зеленые сопки, добротные фанзы, опять увидел людей, озлоблявших его одной своей внешностью; всеми силами будут они скрывать от него меха, женьшень, панты, а он проигрался вдребезги. Кроме того, он всегда не любил китайских поселенцев в Уссурийском крае: если они покинули родину, значит, они были недовольны маньчжурами. Наконец, они совершили чудовищное преступление: пожаловались на него русским!

Совсем плохо встретили на этот раз Аджентая!

Часть крестьян бежала через поля в сопки, женщины прятались в хлевах, иные — в лесной чаще за фанзами.

Никто не встретил, даже Цянь!

Где этот подлый старик?

Аджентай вошел во двор Цяня, старик стоял у порога. Он поклонился, но не упал на колени.

Аджентай прошел в фанзу и сел на каны. То, что люди разбежались, привело его в бешенство. Он спросил Цяня:

— Куда все убежали? Чтобы не дать мне моего? А это ты жаловался на меня русским? Ты пожаловался, а я вот перед тобой!

Он пошел по фанзам. Обыскал всё. Пыль заполняла помещения, потому что солдаты поднимались на крышу и разворачивали ее. В тайгу убежало сорок человек!

За этих сорок человек Цяня били долго и мучительно. Еще никогда в жизни не били его так. Старик лежал на земле окровавленный, со вздувшимися ногами, в забытьи. Открывая глаза, он видел начальника маньчжурского знамени, пересчитывавшего награбленные богатства, курившего трубку, разговаривавшего с солдатами.

Время шло. Цянь попросил воды; ему не дали, никто не обращал на него внимания. А он чувствовал себя так, точно был не измученным, избитым стариком, а судьей всех.

— Вот приедет русский охотник Леонтий, — говорил он, — и вы увидите, что он с вами сделает! Ты, маньчжур Аджентай, гвардеец богдыхана, увидишь, что он с тобой сделает! Он стреляет так, что от него не ушел еще ни один кабан, ни один медведь, ни один тигр…

Голос старика хрипел. Аджентай наклонился к нему, рассмотрел страшный блеск зрачков и решил, что старик обезумел.

Сейчас же он приказал перенести свои вещи в другую фанзу.

Страшное чувство ненависти и мести поднимало Цяня. Он даже не чувствовал боли. Что боль?

Су Пу-тин написал прошение, а где это прошение? Неужели сильнее всех Аджентай?

Но он не сильнее Цяня.

Цянь подполз к кадке с водой, припал к ней. Было тихо, темно: ночь. Он выполз во двор. Звезды светят. Облака то приходят, то уходят. Неподалеку развлекаются солдаты, отняв у крестьян жен.

Вокруг пояса Цянь обмотал веревку. На коленях добрался он до фанзы, где ночевал Аджентай. Тихо, темно. Звезды.

Приспособил веревку на косяке двери. В ту минуту, когда он надевал на шею петлю, он почувствовал невыразимое облегчение: теперь несчастье за несчастьем обрушатся на Аджентая и погубят его. Такова месть справедливости.

24

Постель Леонтию стелили на широком деревянном диване против окна. Зима окончилась, началась неприятная мозглая весна. На деревьях в холодном воздухе медленно набухали, медленно раскрывались и так и не могли раскрыться почки. Из низких толстых туч сеялся надоедливый дождь. Все вокруг мокрое, сырое. Марья не снимала ватной куртки и, выходя на крыльцо и оглядывая серую пелену воздуха и такую же безрадостную серую пелену равнины и тайги, в тысячный раз спрашивала: «Господи, когда же это кончится?» И всем казалось, что это не кончится никогда.

И, как всегда, это кончилось вдруг, и ночью. И когда Глаша на заре выскочила во двор, она закричала, как закричал когда-то Леонтий:

— Сеня, Семен!

Семен испуганно выскочил во двор и увидел, что пришло лето. Туч не было. Из высокого бездонного неба, перепоясанного алыми полосами зари, от чистых, ясных и высоких сопок несся горячий западный ветер.

Марья торопливо распахивала окна:

— Леонтий, лето пришло!

Леонтий мог уже сидеть. Более десятка ран покрывало тело, самой неблагополучной была правая нога. В первое время ее хотели отнять. Врач настаивал, говорил Марье:

— Если не ампутируем, ваш муж умрет, и вы будете отвечать. Даете согласие на операцию?

Но Марья не давала.

В эти тяжелые минуты пришел Седанка. Поставил в угол винтовку, сказал:

— Леонтий живой, а мне говорили, ты уже помирал!

Осмотрел раненого, велел наломать омелы, напарить ее в кипятке и остуженной обложить на ночь ногу.

По онемевшей, ничего не чувствовавшей ноге прошла волна боли, заныла рана.

— Теперь здоровая будет, — обрадовался Седанка.

В эти месяцы, когда Леонтий ничего не мог делать, он думал. Впервые оказался он в положении человека, которому не предоставлялось иного труда, кроме размышления.

Он вспоминал первые годы жизни в крае. Он полюбил край. Все ему здесь пришлось по сердцу. Даже тайфуны, даже длинная мозглая весна… Море, тайга, упорство, с которым нужно было здесь определять себя человеку!

Дикий виноград тайги ведь может стать культурным! Жирные виноградные лозы покроют долину!

Питомник пятнистых оленей… Когда он думал, как прекрасный зверь пойдет навстречу к нему, на зов его, он чувствовал, что это правильнее, нежели преследовать и убивать оленя. Охотник еще не хозяин. Охотник — участник природной жизни на равных условиях со всеми…

Глаша, Марья и Семен работают в поле… Скоро у Леонтия будет внук или внучка.

…Цзюнь-жуй, сын повесившегося Цяня, появился в Раздольном тогда, когда Леонтий уже вставал с постели и сидел на крыльце. Оба, русский и манза, обрадовались друг другу.

— Ты думал, что меня уж и на свете нет?! Почему на пантовку нынче не пошел? Беда стряслась?

Цзюнь-жуй стал рассказывать о страшной беде. Никто не в силах помочь, кроме русских. Ездили в прошлом году к Су Пу-тину. Су Пу-тин писал бумагу, Цзюнь-жуй был у него сейчас в Никольском. Он говорит, что бумага пошла, но будет еще очень долго идти. Надо ждать. Как можно ждать, чего ждать? Отец умер. Чего же еще ждать? Когда в деревню повадился ходить великий Ван, тогда Леонтий не говорил «ждать», он помог. Неужели ничего нельзя сделать с Аджентаем?

До вечера Леонтий писал письмо Миронову. На склоне сопки раскорчевывали новый участок, горький душистый дым тянул по двору. Пели песни. Спокойная ровная песня плыла над двором, над долиной.

Цзюнь-жуй не остался ночевать. Как только письмо было готово, он собрался в путь

25

Докладную записку генерал-губернатору Миронов писал пространную.

Владивосток, вначале пост — несколько домишек да палаток, поставленных среди дубовых рощ, — теперь представляет населенный, быстро растущий город. Город, вызывающий к себе пристальное внимание иностранцев, как тех, которые хотят приложить свои силы на русском Дальнем Востоке, пользуясь слабостью русского отечественного капитала, так и тех, у кого более далекие и не столь мирные цели. Стоит, например, в связи с этим вспомнить статьи английского путешественника. Кэмбеля, проехавшего в Европу через Владивосток. Он пишет: «Я чрезвычайно интересовался Владивостоком. Это место казалось мне вроде логовища пиратов, из которого русские крейсера могут налетать на нашу коммерцию и бомбардировать наши суда. Я считал Владивосток русским Гибралтаром. Но, к великому моему удовольствию, я воочию убедился, что Владивосток — место, которое вполне возможно взять или истребить флотом».

Поэтому русским людям, имея таких упорных завистников и недоброжелателей, нужно быть всегда настороже.

Но не только нужно думать о посягательствах англичан, нужно пресекать всякое умаление прав и достоинства России.

Разве терпи́м факт, что на территорию Уссурийского края проникают чиновники маньчжурского правительства и наводят суд и расправу среди манз, проживающих под защитой русского флага? Разве терпимо то обстоятельство, что маньчжурские чиновники собирают налоги с русскоподданных племен?

Далее Миронов подробно сообщал о зверствах Аджентая и о сборах этим чиновником богдыхана налогов с китайского и туземного населения.

Осенью Миронов узнал, что его докладная записка возымела действие. Генерал-губернатор послал отряд для задержания Аджентая.

26

Лэй провел зиму во Владивостоке, играл в кости и карты. Сначала настроение у него было скверное: он считал, что потерял свою реку… Пил ханшин и спирт, в карты и кости играл неудачно. Думал открыть во Владивостоке мелочную лавочку.

Но однажды утром в помещение склада товаров, где у Су Пу-тина собирались его компаньоны и клиенты, вошел зверовщик Хун. Оглядел тех, кто спал, и тех, кто еще, одержимый азартом, не ложился, увидел Су Пу-тина, пьющего за столиком утренний чай, и сказал: