Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Евгения Марлитт

Фрау фон Берг снова остановилась и повернулась к соседней комнате, откуда доносился жалобный детский плач. Горькое и злое выражение появилось на ее полном белом лице. «О Господи! Я хотела бы…» – пробормотала она и встала.

– Фрау фон Берг, малютка беспокоится, – доложила няня.

– Так дайте ей молока. Она голодна, вот и все.

– Она не пьет, сударыня.

– Так поносите ее, она должна успокоиться.

– Я не смею вынимать ребенка, пока лежит мокрая повязка, доктор особенно приказал…

Дама бросила перо и с шумом вошла в детскую.

– Тише, тише! – воскликнула она своим звонким голосом и захлопала в ладоши.

Ее глаза смотрели так грозно, почти злобно, что ребенок замолчал, но через несколько секунд стал кричать еще громче. Плач звучал так беспомощно и жалобно, что няня бросила спиртовую горелку, на которой подогревала прописанный доктором суп, и кинулась к девочке. В это время в коридоре послышались шаги и барон Лотарь появился на пороге.

– Что, Леони больна? – Омрачившимся взглядом он отыскал на постели малютку, которая протянула к нему ручки и замолчала.

Фрау фон Берг смутилась, но осталась стоять около кроватки девочки.

– Нет, – ответила она. – Леони или голодна, или упрямится.

– То не был плач упрямого ребенка, – отозвался барон коротко и решительно.

– Возможно, она себя плохо чувствует, – сказала женщина. – Мне уже давно приходило в голову, что ребенок не выносит здешнего воздуха. Невольно задумываешься: из мягкого климата Ривьеры девочку перенесли в лесной климат Германии, в этот резкий, холодный горный воздух.

Барон серьезно посмотрел на нее.

– Вы думаете? – спросил он.

Его тон заставил даму покраснеть. Она всегда боялась сарказма.

– Я сожалею, – продолжал он, – что бедная малютка была послана первым врачом Ниццы в резкий, холодный воздух. К сожалению, она должна привыкать к нему. Да и нечего говорить о Ницце, потому что отец ребенка принужден теперь быть здесь. Впрочем, милая фрау фон Берг, «холодный резкий воздух», кажется, даже полезен: вчера я видел, как девочка живо ползала по комнате и сама поднималась возле каждого стула.

Воспитательница пожала плечами:

– Что за достижение для двухлетнего ребенка?

– Будьте логичны, сударыня: речь идет о том, улучшилось здоровье малютки или нет. Возраст ее здесь ни при чем. Я хочу сделать еще одно сообщение, которое, вероятно, заинтересует вас. Их светлости, принцессы Текла и Елена, скоро приедут на несколько недель в Нейгауз, чтобы лично увидеть состояние здоровья девочки. Откуда ее светлость может знать, что Рейхсен, наш врач, лечит мою дочь? Не знаете ли вы?

Фрау фон Берг переменилась в лице.

– В своих письмах к ее светлости я ничего не говорил об этом, – продолжил он, отходя от детской постели к окну. – Я не люблю, когда вмешиваются в мои распоряжения. Кроме того, принцесса Текла гомеопатка, и у нее карманы полны крупинок и капель. Вы на самом деле не знаете, фрау фон Берг?

Она отрицательно покачала головой и ответила:

– Нет.

Но барон, не обратив внимания на ее ответ, вдруг прижался лбом к стеклу и стал пристально всматриваться в дорогу, тянувшуюся через лес длинной белой полосой.

По дороге быстро проехала герцогская карета, в ее окне на мгновение показалось женское лицо. Клодина ехала в Альтенштейн. Когда Лотарь обернулся, он был бледен. Фрау фон Берг посмотрела на него со злой усмешкой – она тоже видела карету.

Но он не заметил этого, подошел к уснувшему наконец ребенку и долго стоял у кроватки.

Фрау фон Берг тихо вышла из комнаты.

Барон продолжал стоять. Горькая складка образовалась около его рта.

Старая няня удивленно выглядывала из-за голубых занавесок кроватки: вероятно, барон не любил ребенка, потому что его рождение стоило жизни обожаемой им женщине. Да, так часто случается, что маленькое невинное создание должно страдать из-за этого. Бедный ребенок, родившийся для того, чтобы на него вечно глядели с укоризной… Несчастное дитя!

Вдруг он отвернулся от кроватки и поспешно вышел. Няня боязливо сжалась и протянула руки над спящим ребенком: она ожидала, судя по его взволнованному лицу, что дверь с шумом захлопнется.

Слава Богу! Хотя он и довольно резко закрыл дверь, малютка не проснулась…

Глава 11

Да, Клодина ехала ко двору. Она сидела в карете, как обычно спокойная и гордая. Утром она управилась с хозяйственными делами и после обеда сменила одежду Золушки на простой, но элегантный туалет из мягкого синего шелка, присланный ей портным перед самым отпуском. То не было тщеславием с ее стороны – она надела это платье, потому что накануне ее высочество заметила, что не любит черного цвета.

Когда Клодина вошла к брату проститься, он с изумлением и гордостью посмотрел на сестру.

– Как ты хороша! – сказал он, целуя ее в лоб.

Она ответила ему смущенным взглядом.

– У меня нет другого платья, и при такой плохой погоде…

– Я не упрекаю тебя, – ласково возразил он, – а только любуюсь тобой, сочетанием твоих светлых волос и густой синевы платья. Будь спокойна, сестрица, иди без забот. Эльзе очень хорошо под присмотром фрейлейн Линденмейер, а я пишу. От чего ты в нерешительности? У тебя какая-нибудь неприятность?

Клодина неуверенно подошла к брату, губы ее дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, но потом быстро повернулась, промолвила: «Прощай» и вышла.

Девушка не могла искать решения своих проблем у него, мечтателя с мягким характером. Единственный верный путь был в самостоятельных действиях. Она села в герцогскую карету с чувством неудовольствия, присущим благородным натурам, когда вокруг них не все ясно и понятно, но с твердым намерением выпутаться из лабиринта забот своими силами.

Что следовало сделать прежде всего? Герцогиня звала ее, и она должна была ехать. Если она в действительности была здорова, то не имела права отказывать больному человеку – лгать ей не хотелось, а сказать правду не могла.

Да и не была ли Клодина в безопасности вблизи герцогини, в будуаре, где ни один жгучий и молящий взгляд не смел преследовать ее? В присутствии этой милой женщины должно было исчезнуть всякое эгоистичное желание.

Она прижала к вискам носовой платок, как будто так могла унять головную боль, мучившую ее целый день.

Внизу, перед лесом, показались высокие крыши Альтенштейна, и в то же мгновение сквозь поредевшие облака прорвался первый после долгого ненастья луч солнца и заблестел на позолоченном карнизе башни, как будто родной дом приветствовал Клодину.

– Ее высочество с нетерпением ждала вас, – сообщила ей еще в передней старая фрейлина фон Катценштейн. – Она желала, чтобы вы спели новую песню Брамса, и сама играла два часа на рояле. Герцогиня ужасно нервна и возбуждена, милая Герольд, – она немного поспорила с его высочеством.