Современная японская новелла 1945–1978 - Осаму Дадзай

Я остановился. Остановилась и она.

— Откажи ему!

— Да!

— Забудь о нем! Как будто его не было.

— Да!

— Скажи отцу, что выходишь замуж по любви.

Сино смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Жаркое дыхание завихрилось между нашими лицами и соединило нас своим кружением. Сино обхватила себя руками. У меня от волнения пересохло в горле:

— А я не назойлив?

— О нет!

И она тихо улыбнулась.

К концу осени отцу Сино стало совсем плохо. Он смолоду пристрастился к вину, и после переезда в Тотиги у него все время болела печень. После смерти жены ему стало хуже. Денег, которые посылала Сино, и заработка ее брата не хватало на лечение; он совсем отчаялся.

Из писем брата Сино узнала о состоянии отца и с грустью приговаривала: «Что ни делай, ему уже ничем не поможешь. На раскаленных камнях вода не держится».

Однажды утром на ее имя пришла телеграмма: «Отец при смерти». Мне сообщила об этом посыльная. Я сразу же бросился в «Синобугава». Сино была бледна. Она уже собралась и ждала меня.

— Отцу плохо! Я еду, — проговорила она и, не спеша развернув телеграмму, протянула мне.

У меня сжалось сердце.

— Я провожу.

— Спасибо, но…

— Пойдем же!

— Прямо так?

Действительно, я был одет в домашнее кимоно из касури, наспех схваченное поясом, и небрит.

— А тебе стыдно?

— Нет, если вам ничего…

— Тогда пошли. Надо торопиться.

Мы доехали на трамвае до Китасэндзю. Отсюда шла электричка до Тобу. От Тобу до городка, где жил ее больной отец, два часа пути.

Пока мы стояли на платформе в ожидании поезда, Сино говорила с обреченностью в голосе:

— У отца, знаете, какая болезнь: печень все время сжимается, делается все меньше и меньше, потом станет совсем маленькой, как камешек. И ничего не поделаешь.

Мне очень хотелось ее подбодрить, но я не находил нужных слов.

— Зачем отчаиваться. Не падай духом, — твердил я.

В общем, пока я нес всякий вздор, подошла электричка. Сино вынула из-за пояса сложенную в несколько раз записку и сунула мне в руку:

— Когда поезд отойдет, прочитайте, пожалуйста.

— Если буду нужен, дай телеграмму.

— Хорошо.

Она легким движением прикоснулась к моей руке и исчезла в вагоне.

Поезд отошел. Не сходя с места, прямо на платформе, устало опустившись на скамейку, я развернул записку. Записка была написана карандашом, на скорую руку:

«Умоляю Вас хотя бы одним глазком взглянуть на отца. Так будет обидно, если он умрет, не увидев Вас. И тогда уж никто из моих родителей не будет Вас знать. Если он Вас увидит, то умрет спокойно, не волнуясь за свою Сино.

Простите мою навязчивость, но если бы Вы смогли выехать завтра часовым поездом, моя сестренка Тами встретила бы Вас на станции.

Да, я никак не решалась сказать Вам, что мы живем в помещении храма. Дом наш в Фукагава сгорел, и мы остались без крова, а в Тотиги у нас не было жилья, вот нам и позволили поселиться в этом храме, на веранде. Там мы и живем. Вы уж не удивляйтесь.

Умоляю Вас, приезжайте! До завтра! Только бы успели! Если не застанете в живых, посмотрите хотя бы на мертвого.

Сино».

На следующий день я отправился часовым поездом из Асакуса и через три часа прибыл в город М., префектуры Тотиги. Не успел я выйти из вагона, как ко мне подбежала улыбающаяся девчурка с коротко подстриженными волосами. По прямому носу и слегка раскосым глазам я сразу понял, что это сестренка Сино:

— Тами-тян?

Она кивнула и громко, как на уроке, произнесла мое имя.

— Отец жив?

— Врач уже давно сказал, что кончается, а он еще живет.

Девочка говорила на местном диалекте, повышая окончания слов.

— Это хорошо, — сказал я, имея в виду желание Сино.

— Сестра сказала, что отец ни за что не умрет, пока вы не приедете.

Сино, видимо, очень хотелось успокоить родных и самого отца, от которого и врач уже отказался. И все же от одной только мысли, что такой слабый человек, как я, способен хотя бы на несколько часов задержать уход в небытие другого человека, невольно обретаешь силы!

Пройдя немного по узкой тропе вдоль путей, мы свернули в поле. То там, то тут на нем виднелись островки сусуки. В небе, затянутом кучевыми облаками, носились красные стрекозы.

— Мы идем ближней дорогой? — спросил я у спутницы.

— Нет, дальней.

— Почему же дальней?

— Но ведь отец не умрет, пока вы не придете. Вот придете, тогда может и умереть.

Тами сказала это вполне серьезно, и я невольно замедлил шаг, а она бежала вприпрыжку впереди меня.

Вскоре показалась небольшая роща криптомерий, над которой взлетела стая ворон, словно горсть кунжутного семени, брошенная в небо.

— Ну вот, опять прилетели! — сердито прикрикнула на них Тами.

Но, подойдя поближе, я убедился, что это вовсе не роща, а лишь полоска рощи, внутри она была вырублена. Мы прошли через накренившиеся, полусгнившие храмовые ворота. В глубине бывшей рощи, где торчали одни пни, стояло совсем уже ветхое, хотя и довольно большое здание заброшенного храма. За храмом желтело поле.

Тами побежала вперед. Навстречу спешила Сино, она была в темно-синих с редким узором момпэ. Она сразу подошла ко мне.

— Ну вот и я!

— Прошу вас! Мы очень ждали.

Стянув повязку с головы, Сино теребила ее в руках. За одну ночь ее глаза ввалились, губы пересохли и побелели:

— Как хорошо, что вы успели!

— Боялся опоздать.

Я направился к храму. Сино стояла в нерешительности, закусив губу. Храм, видимо, давно перестал быть действующим, и из утвари ничего не осталось. Только у входа висел обрывок выцветшего шнурка от колокольчика. Я хотел было войти под веранду, откуда только что появилась Сино, но она остановила меня:

— Там мастерская брата. Сюда, пожалуйста.

Опустив голову, я поднялся по ступенькам. За дверью в полумраке светила единственная, желтая, как персимон, лампа. Комната делилась на две половины. Во второй — пол был на ступеньку выше, чем в первой. Там валялись в беспорядке деревянные ящики разной величины, в которых хранилась, видимо, храмовая утварь. В первой половине пол был застлан потрепанными татами. Возле старинного черного комода на тонком футоне лежал отец Сино. У изголовья стояли на коленях брат, сестра лет пятнадцати и Тами.

— Отец! Он приехал! Приехал! — тормошила его Сино.

Лицо отца настолько высохло, что стало маленьким, как у мумии. Даже не верилось, что это лицо взрослого человека. Сино теребила его за плечи, и голова с закрытыми глазами беспомощно перекатывалась из стороны в сторону. Сино трясла его изо всех сил, выкрикивая мое имя. Он только стонал. Ни говорить, ни открыть глаза он уже, верно, был не в силах.

— Отец, он же нарочно приехал! Ты не понимаешь? — чуть не плача, повторяла Сино и, как бы ища поддержки, оглядела своих.

И тут Тами, наклонившись к самому уху отца, закричала:

— Жених Сино приехал! Жених Сино!

Не успел затихнуть ее голос, как глаза отца приоткрылись. Улучив момент, Тами закричала еще раз:

— Жених Сино приехал! Мы здесь все около тебя собрались.

Освещенные красноватым светом лампы глаза отца медленно повернулись в мою сторону, как будто высвобождались из глазниц. Опершись руками о пол, я наклонился над ним и тихо произнес:

— Отец!

— А… это вы? А я — отец Сино, — сказал он, еле шевеля губами, но удивительно ясным голосом. Напрягаясь, он хотел приподнять голову, но я остановил его, придержав за сухие, как доски, плечи:

— Что вы! Лежите.

— Я — глупец. Не смог воспитать детей! Прошу вас, позаботьтесь хотя бы о Сино.

Не успел он проговорить, как впал в беспамятство.

— Отец, ты его видел? Видел? — всполошилась Сино. Она не могла смириться с мыслью, что отец умирает, так и не увидев меня, и в каком-то отчаянии тормошила его.

— Видел, — прохрипел он в полузабытьи, совсем уж другим голосом.

Но Сино не унималась:

— Ну как? Как он тебе показался?

— Хороший человек!

Веки отца тяжело сомкнулись. Он продолжал еще шевелить губами, но голоса не было слышно.

— Отец видел вас. Он говорит: «хороший человек».

Сино опустила глаза. На заостренный кадык отца закапали слезы.

Через день его не стало. После смерти в храме поселились другие люди. Все разъехались кто куда. Брат поступил на фабрику по изготовлению щеток. Сестры перебрались к дальним родственникам. А Сино я увозил с собой.

На пятьдесят седьмой день после смерти отца мы последовали его совету — «женились по любви».

В канун Нового года мы с Сино отправились ночным поездом с вокзала Уэно. Когда мы подъехали к станции, шел мелкий снег. Платформа была открытой, снег серебряной пылью ложился на блестящие волосы Сино.