Современная японская новелла 1945–1978 - Осаму Дадзай

Через день его не стало. После смерти в храме поселились другие люди. Все разъехались кто куда. Брат поступил на фабрику по изготовлению щеток. Сестры перебрались к дальним родственникам. А Сино я увозил с собой.

На пятьдесят седьмой день после смерти отца мы последовали его совету — «женились по любви».

В канун Нового года мы с Сино отправились ночным поездом с вокзала Уэно. Когда мы подъехали к станции, шел мелкий снег. Платформа была открытой, снег серебряной пылью ложился на блестящие волосы Сино.

Мать, увидев нас, не могла скрыть радости. Ее морщинистое лицо расплылось в улыбке. Она еще издали протянула к нам руки, словно обнимая нас. Сино, нисколько не смущаясь, подошла к ней и поклонилась. Мать в ответ поклонилась еще ниже и начала нараспев, как принято в наших местах, произносить слова приветствия.

— Вот, радость-то какая! Приехали в такую даль, в наши снежные края.

Приветствуя нас, мать тем временем стряхивала снег с пальто Сино. Та немного смутилась, но не возражала.

— Зря ты в такую погоду пришла встречать! — упрекнул я мать, но она только руками всплеснула:

— Что ты такое говоришь! Сын привез невесту, а я не встречу. Вот! И машину заказала!

Машина с трудом двигалась по заснеженной дороге. Переехав кое-как через промерзшую реку, мы свернули направо и стали подниматься по такой узкой дороге, что встреться нам другая машина, мы бы не разъехались. Шофер даже усомнился:

— В такой снег вряд ли проедем.

Но мать сказала:

— Постарайся. Ведь ты невесту везешь.

— Невесту? Ну тогда другое дело. Если в первый день Нового года везешь невесту, это к счастью. В пути останавливаться нельзя — плохая примета. Надо ехать.

Возле дома, у обочины дороги, под одним зонтиком «Змеиный глаз» стояли рядом отец с сестрой. Шофер, дурачась, загудел им, и отец радостно замахал деревянной лопаткой для расчистки снега.

— Приехали! Наконец-то! — обрадовался старик.

Сестра обняла Сино и, прикрывая зонтом, проводила в дом.

— Со вчерашнего вечера идет снег, и конца не видно. Всю дорогу замело, — пожаловался отец.

— А может быть, к лучшему, — пошутил я.

Я оглядел отца. По сравнению с прошлым годом он заметно сдал и еще больше сгорбился. Увидев мое беспокойство, он засмеялся и стал уверять, что все в порядке.

— Говорю ему: побереги себя, а он не слушает, — пожаловалась мать.

Стемнело рано. Мы впятером уселись в чайной комнате возле жаровни и принялись за печенье. Отец, в который уж раз, просил меня рассказать все по порядку, и его любопытству не было конца. Включили свет.

Мать с сестрой поднялись, чтобы приготовить ужин. Сино встала за ними и вынула из чемодана свой передник. Заметив это, мать переполошилась:

— Что вы, Сино-сан! Вы же невеста! А невесте положено сидеть и ждать.

— Но я только немножко помогу.

— И не думайте. Мы с Коё и сами справимся. А вы отдыхайте.

Наблюдая, как они отнимают друг у друга передник, мы с отцом расхохотались.

— Мама, ну раз Сино хочется помочь, ты уж ей не мешай.

Мать искренне удивилась и обрушилась на меня:

— Что ты такое говоришь! Жених, называется! Невеста не успела приехать, а ее заставляют заниматься кухонными делами! И думать не смей! Увидит кто-нибудь, что скажет?

— А ничего! Она же не такая, как другие невесты. Ей и в голову не придет, что невеста не должна работать. И разве не все равно, что скажут? Вы так натерпелись от всяких толков! Возьмите Сино с собой. Я думаю, вам будет приятно похозяйничать вместе.

— Ну, как хотите!

Мать засмеялась, словно заплакала, и послушно повязала Сино фартук.

Мы отправили Сино спать пораньше, — в поезде она не сомкнула глаз, — а сами собрались в чайной комнате обсудить свадебные дела. Решено было устроить свадьбу завтра вечером в семейном кругу. Родные далеко, а близких друзей в этом городе не было. Да я и не думал о пышной свадьбе. Мне просто хотелось доставить удовольствие старикам, у которых было когда-то шестеро детей, но которые впервые, хотя им уже за шестьдесят, женят сына. И потому решил ни в чем им не перечить и делать все, как они хотят.

Отец и сестра пошли спать, мы с матерью остались в чайной комнате одни. Некоторое время мы сидели молча, слушая, как булькает вода в котелке.

— Ну, сынок, тебя можно поздравить! — нежно сказала мать.

Я не возражал.

— Ты писал кое-что об этом, и я очень беспокоилась. Все-таки женщина из ресторана. Она мне даже снилась. Беспокоилась, пока не увидела. Много пережила, потому и не похожа на других. Ты уж береги ее.

Я кивнул.

— А как Коё-сан? — спросил я у матери.

— Она рада за тебя.

У меня отлегло от сердца.

Одно меня смущало в моей женитьбе — как к этому отнесется сестра. Она была болезненной, у нее было плохо с глазами, и потому она всегда носила синие очки. В этом году ей исполнилось тридцать пять. Она уже не думала о замужестве. Из шестерых нас осталось двое. Кто теперь, кроме меня, защитит ее от горестей жизни? И я не имел права загасить тот маленький огонек, который теплился еще в ее трепетной душе. Моя женитьба могла потрясти Коё. Зная о нашей склонности к одиночеству, я боялся, что сестра еще больше уйдет в себя.

Этой ночью мы с сестрой спали на втором этаже. Мать и Сино расположились на первом. Когда я проходил мимо кухни, мне показалось, что сестра как-то уж очень шумно умывается. Я знал о ее привычке умываться перед сном, но тут мне показалось, что она плакала и пыталась скрыть свои слезы. Сестра настолько чувствительный человек, что она принимала близко к сердцу и радость, и горе. Понравилась ей Сино или нет?

Если бы на моем месте был кто-нибудь из умерших братьев, он бы тихонько поднялся на второй этаж, подумал я, — и, нарочно шумно ступая, подошел к ней сзади и окликнул: «Эй!» Она обернулась, ее мокрое лицо было красным. Словно бы полушутя я спросил у нее:

— Ну, как моя невеста?

Моргая ресницами, на которых повисли капельки воды, сестра улыбнулась:

— По-моему, хорошая.

— Вот у тебя и сестренка. Будь с ней ласкова.

Она ничего не ответила и, засмеявшись, как кошка лапой, похлопала меня по груди. Такое могут позволить себе только близкие люди.

— Ну, спасибо!

Я подумал, что с женитьбой мне повезло.

На следующий день снегопад прекратился. Вечером вышла луна «тринадцатой ночи»[36].

Я надел старинное праздничное платье. Мать и отец были в кимоно с фамильными гербами. Отец лет десять не надевал праздничного платья, поэтому воротник хаори помялся, и он попросил отгладить его. У Сино не было свадебного наряда, и она надела свое единственное выходное кимоно. Сестра повязала его праздничным оби, расшитым по белому золотыми нитками.

Сквозь стеклянную дверь гостиной виднелось заснеженное поле. Мы с Сино сидели в центре, по бокам — отец и мать, рядом с матерью — сестра. На маленьких столиках красовались крупные запеченные окуни. Ни посредников, ни гостей — это была совсем скромная свадьба. Наверное, во всем мире не было более скромной свадьбы, но не было, наверное, и более теплой, более сердечной.

Мы троекратно обменялись чашечками сакэ[37]. В нашем доме водилась красивая посуда — остатки прежних прекрасных времен, предназначенная для гостей, но свадеб в нашем доме не бывало, и поэтому для церемонии троекратного обмена мы воспользовались обыкновенными чашками. Сестра разливала сакэ. Она плохо видела, и, переливая каждый раз через край, она смущенно охала, а мы прыскали со смеху.

Когда кончилась традиционная церемония, отец, раскрасневшись от выпитого сакэ, вдруг, всем на удивление, предложил:

— А не спеть ли нам «Такасаго»?[38]

Мы никогда не слышали, чтобы отец пел, и подумали, что он шутит. Но он не шутил. Приняв торжественную позу, отец громко откашлялся. Его сжатая в кулак правая рука, лежавшая на колене, дрожала так сильно, что край столика вибрировал ей в такт. Это у него началось после одного из приступов: стоит ему понервничать, как пальцы начинают дрожать.

— Таа-каа-саа-гоо, — тряся головой, пел отец. И не то чтобы пел. Язык его заплетался, голос застревал где-то в горле, и лишь свистящее дыхание прорывалось сквозь редкие зубы.

— Отец, отец, довольно, перестань! — умоляла его мать со слезами на глазах.

Но отец не унимался. Сестра попыталась придержать его дрожащую руку, а он все продолжал петь, и край столика сотрясался все больше.

Я молча наблюдал за ними. Отец и мать, которые тихо пережили измену своих детей, — каждый из них по-своему обманул их надежды, — были до смерти рады этой встрече. Все наконец собрались, и по такому радостному случаю. Может быть, впервые они были по-настоящему счастливы. Мне было больно смотреть на них. Сино же, ничего не подозревая, смеялась до слез.

На сей раз второй этаж был отведен для нас с Сино. Я быстро убрал один из футонов, оставил только подушку.