Сговор остолопов - Джон Тул

Как смеет его мать обдумывать замужество? Только такая недалекая персона, как она, может оказаться столь вероломной. Престарелый фашист будет развязывать одну охоту на ведьм за другой, покуда от некогда полноценного Игнациуса Ж.Райлли не останется нашинкованный болбочущий овощ. Престарелый фашист даст мистеру Леви любые показания, чтобы только будущего пасынка заперли подальше, и он мог бы удовлетворять свои извращенные архаические прихоти с ни о чем не подозревающей Ирэной Райлли, мог бы осуществлять с Ирэной Райлли свои консервативные практики с полностью развязанными руками. На проституток не распространяется защита социального обеспечения и система компенсации по безработице. Вне сомнения, roue Робишо они столь сильно влекли. Лишь Фортуне ведомо, чему он научился в их руках.

Миссис Райлли прислушивалась к скрипу и отрыжке, извергавшимся из комнаты сына: вот не было печали, так у него еще что — припадок? Однако, на Игнациуса смореть ей не хотелось. Всякий раз заслышав, как открывается его дверь, она спешила укрыться в своей комнате и с ним не встречаться. Пятьсот тысяч долларов — такой суммы она и представить себе не могла. Она едва ли могла вообразить то наказание, которое заслуживал бы человек, совершивший что-то столь ужасное, что оно стоило бы пятисот тысяч. Если даже у мистера Леви возник повод к подозрениям, то ей все было предельно ясно. Что бы там ни оказалось, Игнациус это написал. Какая же была бы красота, а? Игнациус с тюрьме. Спасти его можно только одним способом. Она перенесла телефон в дальний угол прихожей, насколько позволял шнур, и уже в четвертый раз за сегодняшний день набрала номер Санты Баттальи.

— Хспти, голуба моя, как ты дёргаисси, — сказала Санта. — Ну что там у тебя опять стряслось?

— Ой, боюсь, Игнациус в такую передрягу запопал, что еще хуже, чем фытография в газете, — прошептала миссис Райлли. — Я в чилифон не могу говорить. Санта, ты как же ж ты права была с самого начала. Игнациуса надо сдать в Благодарительнось.

— Ну, наконец-то. Я уж осипла вся тебе доказывать. Мне тут Клод недавно позвонил. Грит, Игнациус такую сцену в больнице закатил, когда они встретились. Клод грит, он его прям боицца, такой Игнациус здоровый.

— Ай, ну какой же ж ужыс. В больнице сущий кошмар был. Я уже тебе рассказывала, как Игнациус начал орать. При всех сестрах прямо, при всех больных. Я чуть сквозь землю не провалилась. Клод не сильно сердится, а?

— Он не сердится, но грит, боицца за тебя, что ты одна с ним в этом доме. Спрашивал, может, нам с ним приехать, да с тобой посидеть?

— Ой, только не надо, дорогуша, — поспешно ответила миссис Райлли.

— А теперь еще в какую передрягу он у тебя попал?

— Потом расскажу. Щас могу тебе сказать тока, что про эту Благодарительнось весь день думала и наконец решила. Время пришло. Он мое единственное чадо, но мы должны его вылечить ради его же блага. — Миссис Райлли напряглась, пытаясь вспомнить ту фразу, которую постоянно произносили в судебных постановках по телевизору. — Мы объявим его временно самашетшим.

—  Временно? — фыркнула Санта.

— Нам надо ему помочь, пока за ним не приехали и не уволокли.

— Да кто ж его уволокёт-то?

— Он, кажется, сильно нашалил, пока в «Штанах Леви» работал.

— Ох ты ж Хоссподи! Только этого не хватало. Ирэна! Положь трубку и позвони в Благодарительнось сейчас же, голуба.

— Нет, послушай. Я не хочу тут быть, когда они приедут. То есть, Игнациус — он же такой здоровый. С ним хлопотно будет. Я этого не вынесу. У меня невры и так ни к черту.

— Здоровый — это уж точно. Это как дикого слона ловить. Пусть тогда лучше толстую крепкую сетку захватят, — увлеченно заявила Санта. — Ирэна, лучше ты ничо придумать не могла. Я тебе так скажу. Я щас сама в Благодарительнось позвоню. А ты приежжай суда. Я и Клоду скажу, чтобы приехал. Уж как он обрадуецца, када узнает. Ууу! Уже через неделю на свадьбу приглашать всех будешь. Еще год не кончицца, а у тебя своя недвижнось заведецца, лапуся. И железодорожная пензия.

Миссис Райлли все это нравилось, но она все же спросила с легким сомнением:

— А как же эти камунясты?

В ответ Санта лишь баритонально расхохоталась.

— Мисс Энни позеленеет от зависти, как увидит, как я тут все подлатаю.

— Так ты и скажи этой тетке тогда, ну, например: «Ты тоже выйди, да мясцо свое растряси. Авось и себе недвижнось подлатаешь». — Санта гоготнула. — А таперь ложь трубку, малыша, и давай сюда. Я Благорительноси звоню. Живо давай из дому!

Санта шваркнула трубкой о рычаг прямо в самое ухо миссис Райлли.

Та выглянула в проем передних ставень. Уже было очень темно — это хорошо. Соседи немного увидят, если Игнациуса заберут среди ночи. Миссис Райлли заскочила в ванную, быстро напудрила лицо и фасад платья, нарисовала себе под носом сюрреалистическое изображение рта и кинулась в спальню за пальто. И только дойдя уже до входной двери, остановилась. Нельзя вот так вот расстаться с Игнациусом. Он ее единственное чадо.

Она подкралась к двери спальни и прислушалась к неистовому лязгу кроватных пружин — финальное крещендо, достойное «Пещеры Горного Короля» Грига. Он постучала, но ответа не последовало.

— Игнациус, — печально позвала она.

— Чего вам угодно? — наконец, донесся запыхавшийся голос.

— Я ухожу, Игнациус. Хотела до свиданья сказать.

Тот не ответил.

— Игнациус, открой дверь, — умоляюще попросила миссис Райлли. — Поцелуя же ж меня на прощанье, дуся.

— Я себя ощущаю далеко не лучшим образом. Я едва могу пошевелить членами.

— Скорее, сынок.

Дверь медленно отворилась. Игнациус высунул в прихожую жирную серую физиономию. На материнские глаза навернулись слезы, когда она снова увидела бинты.

— Поцелуй меня, дуся. Жалко же ж, что все должно так закончиться.

— И что означают все эти слезливые клише? — с подозрением осведгомился Игнациус. — С чего это вдруг вы стали так любезны? Неужели вас нигде не поджидает никакой пенсионер?

— Ты был прав, Игнациус. Ты не можешь ходить на работу. Мне надо было раньше догадаться. Надо было попробовать этот долг как-то по-другому заплатить. — По щеке миссис Райлли скользнула слеза, оставив в пудре дорожку чистой кожи. — Если позвонит этот мистер Леви, чилифон не бери. Я о тебе позаботюсь.

— О мой Бог! — взревел Игнациус. — Только этого мне еще не хватало. Одному провидению известно, что вы планируете. Куда вы собрались?

— Сиди дома и не бери чилифон.

— Это еще почему? В чем дело? — В налитых кровью буркалах сверкнул испуг. — С кем это вы там шептались по телефону?

— Об мистере Леви волновацца не надо, сынок. Я все сама тебе сделаю. Помни только, что твоя бедная мамуля тебя близко с серцу берегёт.

— Вот этого я как раз и опасаюсь.

— И никогда — никогда не злись на меня, дуся, — сказала миссис Райлли и, подпрыгнув в туфлях для кегельбана, которых не снимала с прошлого вечера, когда ей позвонил Анджело, обняла сына и чмокнула его в усы.

Потом отпустила его и поспешила к двери. На пороге она обернулась и выкрикнула на прощанье:

— Прости, что я в тот дом въехала, Игнациус. Я тебя люблю.

Ставни хлопнули. Она ушла.

— Вернитесь, — загромыхал ей вслед Игнациус. Он рванул ставни, но ископаемый «плимут», лишившийся крыла и обнаживший одно колесо, точно гоночный автомобиль, с ревом уже приходил в себя. — Вернитесь, прошу вас. Мамаша!

— Ай, да заткнись же ты, — заверещала из тьмы мисс Энни.

Мать определенно что-то задумала — некий неуклюжий план, некий тайный замысел, призванный погубить его навсегда. Почему ей так хотелось, чтобы он сидел дома? Она ведь и без того знала, что в нынешнем состоянии он никуда пойти не в силах. Игнациус нашел номер Санты Баттальи и набрал его. Он должен поговорить с матерью.

— Это Игнациус Райлли, — произнес он, когда Санта подошла к телефону. — Ожидаете ли вы сегодня вечером у себя мою родительницу?

— Нет, не поджидаю, — холодно ответила та. — Я с твоей мамочкой сёдни весь день не говорила.

Игнациус повесил трубку. Что-то затевается. Он же слышал, как мать по крайней мере два или три раза за день по телефону называла ее по имени. А последний звонок, эти переговоры шепотом сразу перед тем, как она так поспешно выскочила из дому. Мать шепталась только с потаскуньей Баттальей — да то лишь когда они секретничали. И Игнациус немедленно заподозрил, в чем истинная причина столь душераздирающе окончательного материнского прощания. Она ведь уже проболталась, что сводня Батталья порекомендовала устроить ему каникулы в психиатрическом отделении Благотворительной больницы. Все сходится. В клинике ни Абельман, ни Леви не смогут привлечь его к суду — или кто там закрутил все это дело. А может быть, подадут оба: Абельман — за диффамацию личности, а Леви — за подлог. Ограниченному разуму матери психиатрическая лечебница представлялась бы привлекательной альтернативой. Очень на нее похоже — с наилучшими намерениями обуздать сына смирительной рубашкой и испечь ему мозги электро-судорожной терапией. Разумеется, мамаша могла обо всем этом и не помышлять. Тем не менее, имея с нею дело, лучше всего быть готовым к самому худшему. Сама по себе ложь батской ткачихи[76] Баттальи его не слишком успокоила.