Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на свои возможности, США были не единственной державой, которой предстоит сказать веское слово в войне. События показали, что пока в последующие годы в Лондоне пытались найти баланс между целями и ресурсами, а в Вашингтоне подсчитывали прибыли, захватнические планы Германии нашли конец на бескрайних просторах Советского Союза, где и ковалась будущая победа. Черчилль осознавал мощь СССР и давно начал смотреть на Москву как на потенциального союзника в борьбе с Третьим рейхом. Он считал необходимым объединить усилия еще до начала войны. После того как набат в 1939 году пробил, он был на удивление осторожен в своих высказываниях относительно советско-финляндской войны, отмечая, что этот конфликт позволяет решить стоящие перед СССР геополитические задачи, тем самым сохраняя британской дипломатии возможность установления партнерских отношений с коммунистическим гигантом в будущем. В июне 1940 года, воспользовавшись назначением в Москву нового посла – Криппса, Черчилль направил Сталину личное послание. В нем он выразил пожелание, чтобы несмотря на политические разногласия «отношения между нашими двумя странами в международной сфере были гармоничными и взаимно выгодными». Черчилль предложил Сталину «консультироваться друг с другом по тем европейским делам, которые неизбежно должны интересовать нас обоих».
Сталин на призыв не откликнулся. В апреле следующего года Черчилль повторил попытку. На этот раз поводом для обращения послужили разведданные о намерениях Гитлера напасть на СССР. Черчилль не раскрывал источник – «Ультра», сославшись на «сведения от надежного агента». Письмо было направлено Криппсу с требованием передать Сталину лично. Но посол не стал выполнять указание премьер-министра, посчитав, что он уже донес схожую мысль о немецких планах во время своей недавней беседы с руководством НКИД. Иден, который на тот момент возглавлял Форин-офис, поддержал своего подчиненного, вызвав у Черчилля ожидаемое раздражение. «Я придаю вручению этого послания Сталину особую важность, – заявил премьер-министр Идену. – Посол не может оценить должным образом военное значение того или иного факта. Прошу вас выполнить мою просьбу». После дополнительных увещеваний Криппса письмо было передано, правда, не Сталину и даже не наркому иностранных дел В. М. Молотову (1890–1986), а заместителю последнего А. Я. Вышинскому (1883–1954). Спустя четыре дня Вышинский сообщил, что телеграмма британского премьера передана адресату. Сталин вновь предпочел хранить молчание, а в целях демонстрации искренних отношений с фюрером направил копию письма Черчилля в Берлин{342}.
Пройдет всего два месяца, и предупреждения британского премьера подтвердятся – войска Третьего рейха и его союзников вторгнутся на территорию Советского Союза. На календаре – воскресенье, 22 июня. В тот солнечный теплый день Черчилль находился в Чекерсе вместе с Иденом и Бивербруком. Срочно в Чекерс также был вызван Криппс, который в этот момент находился в Англии. Обсудив с ними сложившееся положение, Черчилль заметил, что Советскому Союзу должна быть оказана всемерная помощь и он объявит об этом сегодня вечером в своем выступлении по радио. Оставшуюся часть дня Черчилль потратил на подготовку своего обращения. Текст был завершен за 20 минут до начала выступления, которое состоялось на Би-би-си в 9 часов вечера. Это была проникновенная речь, рассчитанная на эмоциональный отклик, который она и получила. Правда, не у всех британских политиков. Некоторые осуждали столь резкую смену внешнеполитического курса. Но Черчилль был неумолим в поиске союзников. «Если Гитлер вторгнется в ад, я прочитаю панегирик в честь дьявола!» – заявил он{343}.
В какой-то мере эти слова, сказанные личному секретарю, лучше передают логику рассуждений британского премьера, чем драматургически выверенная речь, в которой явно прослеживается различие в подходах к русскому народу и советскому правительству. Озвученные публично обещания помощи и объединения усилий на самом деле ничего не значили. Черчилль оценивал происходящие изменения с холодной головой, прорабатывая разные варианты и готовясь к разным исходам. «Почти все авторитетные военные специалисты полагали, что русские армии вскоре потерпят поражение и будут в основном уничтожены», – вспоминал Черчилль после войны. Четыре из пяти экспертов в Военном министерстве уверяли, что «Россия будет в нокауте через десять дней». Уэйвелл отводил СССР «несколько недель», Криппс – четыре недели, Дилл – семь. Руководствуясь эгоистическими соображениями, Черчилль считал, что если СССР проиграет, то вся помощь превратится в невосполнимые издержки. В неменьшей степени он опасался, что в случае успеха вермахта на востоке следующий удар немцев придется по Суэцкому каналу через Кавказ, Турцию, Сирию и Палестину. В этой связи он предлагал в июле 1941 года разбомбить нефтяные месторождения на Кавказе, чтобы этот ценный для танковых дивизий ресурс не достался противнику. Он предлагал это сделать Сталину и даже рассматривал возможность задействовать Королевские ВВС, «если русские сами не уничтожат их».
Красная армия и советские граждане своим беспримерным героизмом на полях сражений и самоотверженным трудом в тылу продемонстрировали несостоятельность оценок западных аналитиков, выдержав массированный удар в одиночку и поставив вопрос о помощи с новой силой. В конце августа 1941 года Черчилль сказал министру снабжения, что «наш долг и наши интересы требуют оказания всей возможной помощи русским, даже ценой серьезных жертв с нашей стороны». Несмотря на высокопарные слова, союзники не спешили облегчать страдания советского народа, бьющегося фактически в одиночку с общим врагом. Помимо ресурсов Сталин поставил вопрос об открытии «уже в этом году Второго фронта где-либо на Балканах или во Франции». Эта тема будет омрачать англо-советские отношения на протяжении следующих трех лет. Поддерживаемый военными, Черчилль будет ссылаться на отсутствие господства в воздухе в районе предполагаемой высадки, нехватку судов для переброски войск, а также отсутствие самих войск. Затем к этим объяснениям добавятся отсутствие специальных десантных барж, способных доставлять бронетехнику, проблемы концентрации на острове вооружений и людских ресурсов из-за разрушительных действий немецких подлодок на просторах Атлантики. Когда Криппс, транслируя посыл советского правительства, скажет о необходимости проявления «сверхчеловеческих усилий» в решении этой задачи, Черчилль ответит ему: «Когда вы говорите о “сверхчеловеческих усилиях”, то вы подразумеваете, как я полагаю, такие усилия, которые преодолевают пространство, время и географию. К сожалению, мы всем этим не располагаем». Британия не собиралась ложиться костьми ради спасения другого государства. В Лондоне решения тоже принимались исходя из обеспечения в первую очередь собственных интересов. Да и все события оценивались с позиции выгоды и убытков. И если подводить баланс, то в первый период войны на Восточном фронте он был отрицательным, по мнению Черчилля. В своих мемуарах он приводит на этот счет два замечания, одно циничнее другого. Сначала он утверждает, что «всё, что посылалось в Россию, урывалось из того, что было жизненно необходимо Британии». Затем отмечает, что больше года после вступления СССР в войну Британия воспринимала СССР как «обузу, а не подспорье». И это сказано про страну, которая в 1941–1942 годах вела борьбу с основными силами вермахта! «Дорогой Уинстон!.. Русские убивают сегодня больше
