Страсти по Фоме. Книга 1 - Сергей Викторович Осипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что вы говорите!.. — Фомин всплеснул руками. — Стабилизируется?
— Боли, возможно, еще будут, но не такие сильные и не так часто. Хотя…
Тут Лев Андреевич пожал плечами.
— Сколько я вам должен, доктор? — упрямо повторил Фомин.
Лев Андреевич вздохнул, но сияние его все-таки не угасло, казалось, невозможно, чтобы такой светильник врачевания вдруг угас. Фомин, во всяком случае, не мог себе представить. «Да что же это такое? — поражался он. — Прямо, витрина супермаркета!»
— Не дешево, Андрей Андреевич, не дешево!
Доктор взглянул на Ирину.
— Я полагаю, что вы все-таки придете ко мне еще. Последний раз! — добавил он поспешно. — И там мы в спокойной обстановке все обсудим.
— Ирина, ты не сделаешь нам кофе? — попросил Фомин. — Покрепче!..
— Я не приду к вам, доктор, — сказал он, когда Ирина вышла. — Так что скажите, сколько?
— Вопрос не в Ирине. Я должен узнать, во сколько мне этот аппарат обойдется сейчас. Ему уже несколько лет. Инфляция…
— Вы хоть порядок назовите, Лев Андреевич, — смягчился Фомин. — Может, мне тоже придется учитывать кое-что, помимо инфляции?
— Придется вам выложить за свое гусарство что-то около десяти тысяч, а то и более!
— Долларов? Да вы что? — рассмеялся Фомин от неожиданности. — Вот эта проволока?
— Которая, учтите, снимала боль у сотен людей!
— У меня таких денег сейчас нет, доктор! Сразу могу отдать только треть, может, чуть больше.
— А я подожду, я же вас знаю. Отдадите, как сможете.
— Спасибо, — усмехнулся Фомин. — У меня к вам остался только один вопрос: почему вы все время сияете?
— Я? — удивился Лев Андреевич. — А что, я сияю?
— Да… Причем ненормально.
— Я подумаю над этим, — сказал доктор.
— Подумайте, подумайте, — разрешил Фомин с улыбкой, и перевел разговор. — Так как, вы говорите, работает ваша система?
— А я разве говорил? — улыбнулся Лев Андреевич. — Впрочем, тайны здесь нет. Она работает от меня. В этом ее главный секрет и сложность. Сонастройка аппарата со мной займет уйму времени, вот что жалко!
— Право слово, доктор, мне жаль, что так получилось! Вы, пожалуйста, включите в стоимость и упущенную выгоду, и сонастройку. Так будет справедливо…
Говоря все это, Фомин не испытывал на самом деле ни капли раскаяния и даже не пытался делать соответствующий вид, словно кто-то другой произносил эти ничего не значащие слова. Он сам удивлялся этой странности, но не пытался понять, в чем дело. Не хотелось. Деньги, конечно, были немалые, но и это его не расстраивало. Его словно несла огромная волна покоя. Такого с ним еще не было. Было хорошо и просторно плыть в себе без боли, без огорчений — куда, зачем? — не все ли равно.
Он включил телевизор, там был теннис.
— Благодарю вас, Андрей Андреевич!
Лев Андреевич, похоже, плавал в тех же водах, что и Фомин, и его тоже нисколько не расстроило и не удивило произошедшее. Неплохая у нас компания, подумал Фомин. Только вошедшая Ирина казалась огорченной, но и она быстро успокоилась, видя как по-домашнему обсуждается Большой шлем Сампроса.
Уходя, Лев Андреевич незаметно сунул Ирине свою визитку.
— Чтобы никто не сошел с ума, — шепнул он…
20. Питие. Абсурд
После этого Фомину стали сниться сны, странные: на него нападали, избивали, похищали. Все это он выдавал Ирине, которая сходила с ума от его навязчивых кошмаров. Но страдала не только она, но и все кто его слушали, когда он надирался, как матрос на берегу по самую ватерлинию. Его давно считали психом и старались держаться подальше, чтобы случайно не обидеть недоверием. Только Леша его понимал: четыре ящика коньяка в месяц, тут и Гегеля будешь понимать.
Ирина, казалось, забыла о своем намерении уйти от него и он с болезненной тревогой ждал, когда она об этом вспомнит, потому что пить он меньше не стал, тем более, что находились пока еще собутыльники готовые слушать его бредни. Но было еще нечто другое, что заставляло его пить.
После визита Льва Андреевича открылась вдруг Фоме тоска невиданная, то есть она была и раньше, и тоже не сладкая, но то, что творилось с ним сейчас, казалось настоящим концом света — смертным концом, не видимым им ранее то ли из-за боли, то ли еще от чего. Теперь Фома столкнулся с чем-то совершенно запредельным, страшным и пустым, и ужаснулся. Тоска представала перед ним либо бессмысленной странно знакомой старой каргой, вызывающей физическую тошноту, — либо головокружительной бездной, черной дырой, куда его неудержимо тянуло, несмотря на ужас, как тянет самоубийцу петля, подарившая однажды сладкую смертную истому.
Что это такое? Зачем все это? зачем я? — вставали перед ним мучительные вопросы, и их вопросительные крючки казалось рвали его изнутри. Он искал любые способы, но помогало только беспробудное пьянство, как раньше — от головы, и хотя она болела все реже, пить теперь приходилось до положения риз, иначе старуха в самый неподходящий момент высовывала свое мурло из-за чьей-нибудь спины и усаживалась за стол.
— Появилась, образина! — обреченно вздыхал Фома.
— Lookatyourself! — отвечала она, как правило по-английски, тем самым подтверждая, что скука и тоска пришли оттуда — развезли ее сыны Альбиона в период великой империи из своих родовых гнезд по всему миру.
Впрочем, карга, словно издеваясь над ним, продолжала уже мешая языки и понятия: гамарджоба, ген швали! Камон сава, майн тухес? Омниа тристи эними — не так ли?.. Фома бросал в нее бутылки, посреди нешумного уютного бара, и Леша придумал ему стол подальше от клиентов.
Пить с Тоской все равно что справлять собственные поминки, и Фома спешил надраться как
