Птицелов - Юлия Остапенко

— Знаете, месстрес, — растягивая слова, проговорил Марвин, — когда я входил в этот зал, мне почудилось, будто я увидел кого-то на галерее… ребёнка, если не ошибаюсь. Мальчика. Лет тринадцати. Могу ли я спросить, отчего вы не соблаговолили представить меня мессеру Эдрику? Полагаю, ему следует присутствовать при нашем разговоре…

Ив не шелохнулась.

— Вот так, значит? — резко сказала она, и Марвин изумился горечи, внезапно прорвавшейся в её голосе. — Значит, вот что он приказал тебе сделать? Или ты сам так решил, а он позволил тебе поступать с нами, как вздумается?

— Кто… — начал было Марвин. У него было множество вопросов: кто это «он», и кто это «мы»; мгновение он был уверен, что она говорила о короле или, может быть, графе Алектио, и даже хотел спросить её об этом, но тут Ив шагнула вперёд и с неожиданной силой толкнула его в грудь. И ещё большей неожиданностью для Марвина стало то, что от этого толчка он упал — так, будто всё тело разом отказалось ему подчиняться. Он рухнул в кресло, больно ударившись затылком о деревянный подголовник. Хотел вскочить — и обнаружил, что не может. Он вцепился в подлокотники и попытался подняться, но его тело расползалось, как вата, опора уходила из-под ног и пальцев, конечности наливались свинцом и немели. Голова же оставалась совершенно ясной. Марвин видел, как Ив делает несколько нервных шагов у камина, видел её маленькие белые зубы, крепко прихватившие нижнюю губу, видел, как подрагивают ресницы, прикрывшие глаза, и их тени, отбрасываемые на её скулы. Она порывисто присела, так, что её юбки взметнулись над полом, и стащила с правой ноги Марвина сапог.

— И даже нож в сапоге! Этому тоже он тебя научил? — выкрикнула она и в ярости швырнула кинжал Марвина в камин. Лезвие звякнуло о камень и свалилось вниз, застряв в каминной решётке.

— Простите меня… — с трудом выговорил Марвин. Он понимал, что уже мёртв, и отчего-то впервые в жизни эта мысль не вызвала в нём злости — только сожаление. После неизменной безмятежности, после холодной вежливости в ярости этой женщины было столько отчаяния, что он вправду ощутил себя виноватым. Он чувствовал, что предал её, хотя никогда ей не присягал — более того, на деле предательницей, преступницей, укрывавшей у себя мятежную герцогиню, была именно она.

В ответ на его невнятные извинения Ив разъярилась ещё больше.

— Ты был прав, желая исповедаться. Вот только в Мекмиллене испокон веков чтили древних духов Хандл-Тера, а не бога захватчиков, поэтому на сто миль в округе ты не найдёшь патрицианца. Придётся тебе умереть без исповеди, единобожец. Если только ты не расскажешь мне немедленно, зачем Лукас подослал тебя ко мне.

— Лукас? — он задохнулся от изумления, и её глаза полыхнули яростью.

— Немедленно, я сказала! У тебя не так много времени. Я намазала твой кубок ядом. Пока он только парализовал тебя, но без противоядия ты умрёшь. Богам известно, я надеялась обойтись без этого… до последнего надеялась, хоть Притт меня и предупреждал. Да я и сама всё поняла, едва тебя принесли. Боги всеблагие, я даже сперва… я подумала, что это он сам… — её ладони сжались в кулаки — было странно видеть этот жест у женщины, в её тонких, слабых руках, неспособных нанести хоть какой-то вред. Марвин, с трудом пошевелив головой, посмотрел на собственные руки, безвольно обвисшие на подлокотниках. Мысли у него путались. Но он твёрдо знал одно: она никак не связывает его появление с Артеньей. Почему-то она решила, что он здесь по приказу Лукаса… Лукаса из Джейдри.

И почему-то это так потрясло её, что затмило все другие возможности.

Разум Марвина озарило яркой белой вспышкой — и только паралич спас его от торжествующей улыбки, которая выдала бы его окончательно и бесповоротно, со всеми потрохами. Воистину, его молитвы никогда не пропадали даром, и Единый по-прежнему не оставил его. «А тебя, глупая женщина, давно забыли и предали твои языческие демоны, не только впустившие меня в твой дом, но ещё и позволившие тебе так во мне обмануться… и так себя выдать. Себя и его, вас обоих».

О, Лукас из Джейдри, как же я был прав, что тебя не убил.

— Лукас… не подсылал меня… к вам, — с трудом выговорил Марвин. Паралич уже перекинулся на его лицо и понемногу сковывал губы, но, даже будучи тряпичной куклой, он знал, что победил.

— О, разумеется, — кивнула Ив. — Он подослал тебя к кому-то другому. А ко мне ты заглянул просто по дороге.

— Так вы… читали письмо, которое… — говорить становилось всё труднее. Марвин заторопился: его внезапная победа запросто рассыплется в прах, если он не успеет убедить Ив прежде, чем его парализует окончательно. — Это… не мне. Я… нашёл его… на теле убийцы… которого…

Она пристально смотрела на него. Марвину было трудно сфокусировать на ней взгляд, и он даже не пытался. Он знал только, что она должна ему сейчас поверить.

— Лукас подослал к тебе убийцу? — недоверчиво переспросила Ив. — К тебе? Зачем?

— Спросите… его… сами. Вы… кажется… знаете его лучше… чем… я…

Он опасался, что Ив не разобрала последних слов — но она разобрала. Ещё мгновение Ив стояла неподвижно, потом перед мутнеющим взглядом Марвина мелькнуло светлое пятно — это она метнулась в сторону. И снова он ощутил её ладонь под своим затылком, и опять это было прикосновение матери… его матери, которой он почти не помнил. Сквозь наползающую пелену беспамятства Марвин слышал, как она уговаривает его что-то проглотить. Горло ему свело судорогой, он уже едва мог дышать, но постарался сделать то, о чём она его просила. Да, просила… Она не хотела его смерти. Так же, как он не захотел убивать Рысь: потому, что у него было к ней множество вопросов…

Он всё-таки потерял сознание, хотя и знал, что за этим последует сон, а не смерть. И, засыпая, чувствовал ладони Ив на своих щеках — и ещё странное ощущение, будто всё это уже было с ним прежде.

Когда Лукас вернулся в особняк Наворнов, Селест командовала слугами, счищавшими с крыши снег. Она стояла на кухонном табурете посреди двора, почти у самых ворот, запрокинув голову, чтобы видеть происходящее наверху, и отдавала распоряжения зычным криком, подгоняя слуг выражениями столь крепкими, что Лукас приостановился, заслушавшись. Не то чтобы он никогда не слышал площадной брани из уст благородных месстрес, и не то чтобы это каждый раз приводило его в буйный восторг, но в этот миг он увидел в Селест служанку в грубом платье с глубоким вырезом, подававшую ужин ему и Дереку. И он понял, что именно такой она нравится ему сильнее всего.

И ещё он понял, что она действительно очень опасна.

— Рутгер, мать твою перемать, на кого ты этот сугроб оставил?! Левее! Левее, едрить твою!.. Да что ты делаешь, дармоед?! На задний двор сбрасывай!