На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

—   Кто сделал эту фотографию?

 — Это мое любительское хобби, — сказал Мерль. — Здесь вокруг много серебра и золота, кислот и солей и так далее, а мне нравится забавляться с разными возможностями.

  — Подлый маленький скунс, да?

 — Он всё время ходил за Бобом Мелдрумом, чтобы тот сделал его своим протеже. Даже Боб, у которого домашние питомцы — гремучие змеи, не мог терпеть этого парня больше пяти минут.

   Словно имя Боба было каким-то паролем, Далли появилась в дверях подобно маленькому взрыву, всё ее внимание было сосредоточено на Фрэнке.

— Сапоги надел? Причесался? Время отъезда может наступить для тебя прямо сейчас.

—   Что случилось, Далия? — спросил Мерль.

 —  Боб и Руди в здании шахты, и кривой улыбается.

— Они пришли за мной? Но прошлой ночью Боб казался таким дружелюбным.

 — Иди сюда..., — Мерль отодвинул с дороги свой стол и открыл тайный люк, до сих пор остававшийся невидимым. — Наш собственный альтернативный способ эвакуации. Там внизу туннель, который выведет тебя к пункту загрузки руды, если повезет, словишь пустую вагонетку до города.

  — Моя лошадь.

— Братья Роджерс держат маленькую конюшню на шахте «Томбой», просто привяжи повод к передней луке седла и отпусти его — они все находят обратную дорогу. Тебе могут понадобиться эти фотографии, у меня есть негативы. О, и вот еще.

  — Что это?

  — А на что это похоже.

   — Какой-то...сендвич с мясом... Для чего это?

 —  Может быть, ты узнаешь.

  — Возможно, я его съем.

  — А возможно — и нет. Далия, лучше проведи его до города.

В туннеле Фрэнк заметил странное копошение, наполовину видимое, наполовину слышимое. Далли остановилась и прислушалась.

—  Черт. Они пустили пар. — Она крикнула что-то на особенном мелодичном перкусионном языке. Из тьмы туннеля, хотя Фрэнк не мог, как ни странно, определить направление, пришел ответ.

  — Ты достал сендвич, Фрэнк?

   Они бросили его посреди туннеля и пустились бежать.

  — Почему мы...

  — Ты с ума сошел? Разве не знаешь, кто они?

Они ворвались в сумерки, почти уравновешенные электрическим светом ярче полной луны, круги загробной темноты обволакивали верхушки столбов у дороги до линии горного хребта.

—   Поторопись, смена почти закончилась, нас затопчет это стадо болванов...

Они залезли в вагонетку, погрузившись в железные тени и не поддающийся выветриванию запах теллура.

  — Хуже, чем в техасском сортире, да? — весело сказала она.

 Фрэнк что-то проворчал в ответ, едва не теряя сознание. Где-то ударили в колокол, вагонетка вздрогнула и начала движение. Хотя они сидели, склонив головы, Фрэнк почувствовал тот момент, когда они пересекли хребет и долина пошла вниз, они остались высоко над огнями города, под ними не было ничего, кроме глубокого невидимого воздуха. Именно в этот момент на оставшейся позади шахте прозвучал свисток окончания смены, они скользили вниз по тангажу, словно мчались в темную бухту. Девушка радостно крикнула: «Мы летим в Ад! Эй, Фрэнк!».

 Спуск обратно в город не был для него оптимальным вариантом. Он лучше остался бы на горе, спустился с нее обратно на дорогу к Силвертону, возможно, свернул бы к Дуранго и, если повезет, сел бы на поезд, или просто ехал бы, пока не добрался в Сангре-де-Кристос, где, как он знал, у него. по крайней мере, был шанс. Проехать мимо призрачного бизона к этим большим дюнам, и пусть духи защитят его.

Вскоре они услышали дробный стук толчеи для измельчения руды, сначала глухой, как группа перкуссии в далеком брасс-банде, флейты и корнеты готовы вступить в любую минуту, репетируя для какого-то необьявленного национального праздника, который может никогда не наступить, они казались скрытыми, как и многое другое в этих горах.

 В какой-то момент шум пресса был заглушен городским шумом, и тогда Фрэнк вспомнил, что сегодня ночь субботы.

 Пандемониум — уже не размытое пятно, к ним приближалась, разбухая и поглощая их, затопившая всю долину симфония: выстрелы, крики, гром духовых инструментов, шум грузовых вагонов, колоратурный смех тротуарных нимф, битье стаканов, удары в китайские гонги, лошадиное ржание, звон лошадиной упряжи, скрип шарниров створчатых дверей, поскольку Фрэнк и Далли как раз зашли в салун «Надшахтный копёр» на полпути к Колорадо-Стрит.

 — Ты уверена, что тебе разрешат сюда зайти? — спросил Фрэнк как можно более мягко.

   Девушка издала короткий смешок:

— Оглянись вокруг, Фрэнк. Найди мне хоть одно лицо, выражающее неравнодушие к делам окружающих.

Она провела его мимо бара, за которым сидели в ряд чернорабочие, шахтеры, измеряющие глубину, и мужчины, отсылающие свой заработок, сквозь табачный дым, мимо суматохи столов, где играли в карты и кости, звучали возражения, оскорбления и проклятия. Кто-то играл на пианино какую-то мелодию, которая могла бы быть маршем, если бы не определенные ритмические запинки, из-за которых Фрэнк, обычно избегавший танцев, вдруг пожалел, что не умеет танцевать.

   Конечно, она заметила.

 — Это рэгтайм. Ты никогда не слышал рэг? Да зачем я спрашиваю. Повтори, откуда ты? Неважно, я всё равно не смогу это выговорить.

 Она протянула руки определенным образом, и он догадался, что попал в ловушку, но это оказалось не так уж и плохо, поскольку Фрэнк был изрядным чечеточником, на фоне некоторых шахтеров, с которыми здесь танцевали девушки, особенно, финнов.

  — Пляшут с притопами, словно они на лыжах, — сказала Далли.

Некоторое время спустя Фрэнк действительно заметил нескольких человек на лыжах, а еще даже не зима.

 — О, там Чарли, оставайся здесь, я вернусь.

 Это нормально для Фрэнка, которому стало интересно, когда появятся Боб и Руди, и понадобилось немного времени, чтобы расколоть грецкий орех. Он был на полпути поглощения своего первого за вечер пива, когда вернулась Далли.

— Я поговорила с Чарли Фэн Дин, который стирает в прачечной одежду девочек из борделя. Есть помещение в «Серебряной орхидее», я знаю это место, там безопасно, там есть тайный туннель...

  — Ты знаешь это место?

— Ха, глядите-ка, он шокирован. Чарли хотел держать пари. Могла бы питаться неделю, если бы поставила против твоего характера.

  — «Серебряная орхидея», Далли?

—  Это вина моего папы.

В свое время Мерль решил, что им нужно обратить внимание на деликатный вопрос сексуальных контактов, или нередких, поскольку это был шахтерский город, сексуальных сходок. При содействии Калифорнии Пег, бандерши в «Серебряной орхидее», где он был в числе постоянных посетителей, Мерль договорился о программе обучения, короткой и тайной, «определенно предлагающей возможность», как сформулировал Мерль, «грандескного визга, но думать об этом не хуже, чем дать ребенку стаканчик разбавленного вина во время обеда, так что она вырастет, понимая разницу между вином за обедом и вином на обед. Ты уже достаточно взрослая, — говорил он ей уже не один год, — и чертовски лучше услышать тебе это от меня, рано или поздно тебя зацепит прекрасный молодой джентльмен, и если ты узнаешь обо всем сейчас, тебя это убережет от невыразимой сердечной боли...

— Не говоря уж о том, что ты будешь избавлен от уймы работы, — подчеркнула она.

— Ты увидишь мужчин в наилучших и наихудших ситуациях, — добавила Пег, — и в промежуточных ситуациях, в которых ты увидишь большинство из них, но никогда не трать деньги на нужды мужчин, которые попали в слишком серьезную передрягу, по крайней мере, не трать больше, чем того требуют правила блэкджека.

Так что Далли, прежде всего — девушка выдающегося благоразумия, собрала в окрестностях переулка Попкорн-Эллей много полезной информации. Она выяснила, что помада для потрескавшихся губ составляет интересную альтернативу ушной сере. Откладывая свой ежемясячный заработок на шахте, она купила у шарманщицы револьвер 22-го калибра, который носила на всеобщем обозрении, главным образом из-за того, что у нее не было платья или юбки, под которой его можно было спрятать, но также из-за его простой конструкции, он не так подавляюще очевидно выделялся на ее худощавой фигуре, как полноразмерное оружие, но ни у кого не оставалось сомнений, что она способна его достать, прицелиться и выстрелить, она истово практиковалась при любой возможности на различных терриконах, со временем она могла выигрывать мелочь, споря с шахтерами, претендующими на звание метких стрелков. «Энни Оукли!» — начинали кричать финны, когда она появлялась в поле зрения, подбрасывали в воздух мелкие монеты в надежде, что она продырявит одну из них, иногда она была рада это сделать, предоставляя многим будущим возвращенцам в Финляндию амулет на счастье, который помогал им в грядущие дни гражданской войны и Белого Террора, разгрома и резни, обещание, что иногда неравенство можно преодолеть и гипотетическое проявит себя в этой зимней стране, ожидающей их.