На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

 Эротическая утонченность не входила в число соблазнов Теллурид-Роу — Далли пришла к выводу, что для этого нужно ехать в Денвер, но, по крайней мере, благодаря базовому курсу в «Серебряной орхидее» она приобрела иммунитет, если не начала чувствовать себя действительно комфортно в связи с обычными грубыми сюрпризами, которые столь часто омрачают брак, и, больше всего, «Любовь», как ее определяли поколения несчастных и опухших здешних ковбойских Казанов, запутавшись в вопросах, которые с легкостью могли отвратить ее от любви. «Любовь», чем бы она ни оказалась, имела совсем другой радиус обстрела.

 — О таких вещах девушка должна говорить с матерью, — сказала она Фрэнку, — это ее мать рядом, а не спряталась где-то в многомиллионном городе, который с таким же успехом мог бы находиться на другой планете. Еще одна причина для того, чтобы я уехала отсюда и нашла ее, лучше раньше, чем позже, не говоря уж о том, что половину времени Мерль, кажется, не хочет, чтобы я находилась рядом, и, честно говоря, мне скучно рядом с ним, а шахтеры — не лучшие в мире кавалеры, и мне определенно нужно сменить обстановку. Дай подумать, было что-то еще, но я забыла.

 — Надеюсь, ты не думаешь, что несешь за него ответственность.

  — Конечно, думаю. Иногда он тоже — мой ребенок.

   Фрэнк кивнул.

 —  Называется «свалить из дома». Одна из тех вещей, на которую решаются все.

  — Спасибо, Фред.

  — Фрэнк.

 — Снова ошиблась! Теперь ты должен купить мне пиво.

«Помещение» в «Серебряной орхидее» оказалось пространством между двумя стенами, тайный ход через фальшивый камин. Места хватало только Фрэнку и сигарете, если он отламывал половину.

У него была оплачена еще одна ночь в отеле «Шеридан», но решил не испытывать судьбу и забрать деньги обратно.

 Клиенты вторгались и вываливались. Девушки слишком много смеялись, и без радости. Часто билось стекло. Пианино даже Фрэнку, у которого не было музыкального слуха, казалось серьезно расстроенным. Фрэнк лег между двумя стенами, свернув в трубочку пиджак вместо подушки, и погрузился в сон. Около полуночи его разбудил Мерль Ридо, стучавший в стену.

 — Забрал твои вещи из отеля. Хорошо, что ты туда не пошел. Боб Мелдрум ходил туда-сюда и заставлял всех нервничать. Выйди, если у тебя есть минутка, хочу тебе что-то показать.

Он вывел Фрэнка под холодный неуловимый рожок электрической лампочки, висевшей на высоком столбе, и они пошли, погружаясь в одичавший дискурс хижин, вдруг на Пасифик-Стрит раздался выстрел, кто-то залез на крышу и начал декламировать «Расстрел Дэна Макгрю», неподалеку домкратчики разгоняли нахохлившихся голубей, и вот они подошли к реке, где улица втискивалась в более респектабельные формы коммерции, за твоей спиной был неуправляемый электрический город, впереди — нетореная ночь, между ними — Сан-Мигель, только что с гор, метавший молнии света, как декларации невинности.

 — В Нью-Йорке, — сказал Мерль, — есть некий д-р Стивен Эмменс. Многие сбрасывают его со счетов как психа, но пусть тебя это не вводит в заблуждение, это — личность. Он берет серебро с малейшей частицей золота и начинает его бомбардировать при очень низкой температуре, устраивает ванну жидкого углерода, чтобы поддерживать холод, продолжает наседать, наседает день и ночь, пока мало-помалу содержание золота каким-то странным и неведомым образом не начинает расти. Минимум до трехсотой пробы, а иногда даже до девятьсот девяносто седьмой.

 — «Неведомым образом» — так говорят спекулирующие секретами.

— Ладно. Для меня не «неведомым», я просто не люблю будоражить людей без необходимости. Вы слышали о трансмутации?

 — Слышал.

— Это может быть она. Серебро преобразуется в золото, и не делайте такое лицо. Д-р Эмменс называет этот материал «аргентаурум», — Мерль достал самородок размером с яйцо. — Вот этот материал, аргентаурум, соотношение примерно пятьдесят на пятьдесят. А это..., — в другой руке возник туманный кристалл размером с карманную Библию, но тонкий, как зеркало нимфы, — это кальцит, именно в этой форме известный некоторым приезжим рабочим как Schieferspath, известковый шпат, хороший чистый образец, который мне удалось достать однажды ночью в Криде, да, ночь периодически возвращается в Крид, у суеверного шотландца, у него было девять идеальных бриллиантов, которые он не мог взять с собой и не мог выбросить. Представьте, что этот кусок шпата — кухонное окно, и посмотрите сквозь него.

— Боже мой! — некоторое время спустя воскликнул Фрэнк.

— Не видели такого в горной школе?

Окружающий пейзаж не только вырос вдвое и стал необычайно ярким, но, кроме того, перед ним было два словно накладывающихся изображения самородка, один золотой, а другой, несомненно, серебряный... В какой-то момент Мерль был вынужден забрать тончайший ромбоид из цепких рук Фрэнка.

— Так некоторые, — заметил Мерль, — отказываются от всего, кроме этого блуждающего огонька.

— Откуда это? — Фрэнк говорил медленно и ошеломленно, словно начисто забыл о самородке.

 — Этот кусок шпата? Не из здешних мест, скорее всего, из Мексики, из «Вета-Мадре» где-то в окрестностях Гуанахуато, Гуанахуато, где серебряные копи и шпат неотделимы друг от друга, как фасоль и рис, говорят. Достаточно странно, но еще там добывают серебро для мексиканских серебряных долларов, которое брат Эмменс использует исключительно в этом тайном процессе. К югу от границы просто кладезь этого преаргентарного серебра, весь этот шпат по соседству, понимаешь, к чему я клоню?

—  На самом деле нет. Если вы не хотите сказать, что двойное преломление каким-то образом является причиной этого...

— Да, но каким образом что-то столь слабое и невесомое, как свет, может преобразовывать твердые металлы? Звучит безумно, не так ли, во всяком случае, здесь, на твоем скромном нулевом уровне и ниже, где всё — вес и непрозрачность. Но представь высшие сферы, светоносный Эфир, проникающий всюду, как медиум, если возможно такое сравнение, где сходятся в одной точке алхимия и электромагнитная наука, представь двойное преломление — один луч для золота, другой для серебра, скажем так.

  — Ким мог бы.

  — Ты только что сам это видел.

— Это выходит далеко за пределы того, что ребята в «Голден» хотели бы довести до сведения своих горных инженеров, простите. Я доверяю вам и надеюсь, что вы не воспользуетесь моим невежеством.

—  Ценю твое доверие, — подмигнул Мерль, — так что я тебе кое-что расскажу. Этот процесс, разработанный Эмменсом, даже учитывая его стоимость — а упоминалась сумма в десять тысяч долларов за один заход, но это сейчас, рано или поздно подешевеет — этот материал может сбить с ног Золотой Стандарт прямо на его прославленную задницу. И что тогда произойдет с ценами на металл? Неужели Закон о Серебре со всей сопутствующей показухой был отменен зря? Окажется, что золото стоит не дороже серебра, плюс стоимость этого процесса, и тогда на каком кресте распинать человечество? Не говоря уж о Банке Англии, и Британской империи, и Европе, и всех этих империях, и всех, кому они одалживают деньги — а совсем скоро это будет весь мир, понимаешь?

— «А я продам тебе все подробности процесса Эмменса всего за пятьдесят центов» — к этому вы клоните? Мой мозг еще не превратился в пудинг, Профессор, и даже если это всё честно, кто будет таким простаком, чтобы купить одну из этих Аргентина-во-что-бы-то-ни-стало...

 —  Управление монетного двора, начнем с того.

 —  Подумать только!

— Не верь мне на слово, порасспрашивай. Док Эмменс продает слитки аргентаурума Управлению монетного двора США с 97-го года или около того, со времен правления Лаймана Гейджа, этого старого подручного Золотого Стандарта и директора банка, ты не мог так свихнуться на цинке, чтобы не слышать о том, что известно всем. Большая доля нашей чертовой американской экономики опирается непосредственно на это, как тебе?

 — Мерль. Зачем вы вообще мне это показали?

 — Потому что, возможно, то, что ты ищешь, является не тем, что ты ищешь на самом деле. Может быть, это что-то другое.