Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

может диктовать свою волю собственным подручным-фашистам. Министерства его правительства были разбросаны по региону Венето, а вилла служила ему и домом, и канцелярией. Он долго купался в лучах народного обожания и наслаждался зрелищем людского моря, взволнованного его воинственными речами. Теперь же чувствовал себя одиноким, всеми покинутым. Муссолини редко выбирался за пределы своей виллы и не вполне доверял тем, кто его охранял. Он так и не был в Риме с тех пор, как король столь внезапно и стремительно отправил его в отставку. На балконе палаццо Венеция, с которого он произнес так много пафосных речей, надолго оставшихся в памяти многих, сохранилось лишь одно свидетельство его былого присутствия: на балюстраде висела фотография дуче (с вскинутой в римском салюте рукой). Вход в палаццо теперь охраняли не его собственные войска, а немецкий танк и четыре немецких же броневика. Но, пожалуй, унизительнее всего были ходившие по Риму слухи о том, что он мертв[805].

На протяжении первых недель немецкой оккупации отношения между Ватиканом и немецкими властями оставались довольно безоблачными, к немалому облегчению папы[806]. Вайцзеккер 8 октября попросил понтифика выпустить заявление с опровержением россказней союзников о том, что немцы дурно обращаются с Ватиканом. Но папа колебался. По его словам, если он выпустит такое заявление, то сможет лишь подтвердить, что пока немцы ведут себя должным образом. На его взгляд, лучше было выпустить заявление немецких оккупационных властей, так как оно могло не только констатировать прошлое, но и давать гарантии на будущее[807].

В конце концов папа согласился на совместное заявление, которое подписали немецкий посол и кардинал Мальоне. Это заявление опубликовала 30 октября ватиканская газета L'Osservatore Romano, а затем его перепечатал журнал La Civiltà Cattolica. Вот что прочли читатели:

В стремлении положить конец циркулирующим ныне, в особенности за рубежом, безосновательным слухам об отношении немецких частей к Ватикану Его превосходительство немецкий посол по поручению своего правительства проинформировал Святой престол о том, что Германия, до настоящего времени проявлявшая уважение к учреждениям и деятельности Римской курии, а также к суверенным правам и целостности города-государства Ватикан, и впредь твердо намерена относиться к ним с должным почтением. Святой престол, признавая, что немецкие войска с должным уважением относятся к Римской курии и Ватикану, с удовлетворением принял заверения, данные немецким послом относительно будущего[808].

В поддержании хороших отношений между Ватиканом и немецкими военными властями в Риме самую активную роль играл отец Панкрациус (Панкрацио) Пфайффер, генеральный настоятель религиозного ордена сальваторианцев, немец по национальности. Он сочувствовал гитлеровской коалиции и поэтому с готовностью стал посредником в контактах Ватикана с оккупационными властями. У папы состоялось не меньше полудюжины встреч с ним за девять месяцев пребывания немецких войск в Риме[809].

Отец Пфайффер быстро примелькался в обществе офицеров из немецкого командования в Риме, и 30 октября его пригласили на званый обед в честь ухода генерала Штаэля с поста командующего немецким контингентом в Риме. Пфайфферу досталось место между двумя послами Германии – при итальянском правительстве и при Святом престоле. Описывая затем это мероприятие, он отмечал: «Вайцзеккер похвалил меня за то, что я оказываю такие важные услуги в столь непростые времена. На это посол Ран отозвался, что он также всегда готов помочь, если у него будет хоть малейшая возможность. Достаточно лишь прислать ему краткую записку».

Выступая на этом обеде, генерал Штаэль говорил о том, как он гордится своим назначением на пост командующего римским контингентом в столь тяжелые времена, и выражал особое удовлетворение тем, что ему удалось сделать для обеспечения благополучия Ватикана[810].

С тех пор как король и Бадольо покинули Рим, представитель Италии при Святом престоле находился в неловком положении. Новый «республиканский» фашистский режим требовал, чтобы ему присягнули на верность все члены итальянского правительства. Хотя Франческо Бабушио много лет верой и правдой служил дуче, он всегда считал, что эта служба гармонично сочетается с его привязанностью к итальянской монархии. Кроме того, присягнуть вновь созданному фашистскому правительству мешало понимание того, что войну, скорее всего, выиграют союзники. Находясь между двух огней, он не особенно хотел привлекать к себе внимание[811].

В середине октября отрезанный от связи с королевским правительством в изгнании Бабушио попросил кардинала Мальоне помочь ему наладить контакты. Но Мальоне отказался из-за риска вызвать раздражение немцев или спровоцировать республиканское правительство Муссолини на неприятные действия, к тому же он был не уверен, что такие контакты удастся сохранить в секрете[812].

Пий XII тоже не стремился привлекать внимание к неловкой ситуации, возникшей вокруг его собственного нунция при итальянском правительстве – Франческо Боргоньини. Папа даже не пытался попросить Боргоньини связаться с королевским правительством, пребывающим на юге. На протяжении всей немецкой оккупации понтифик старался не создавать впечатления, что он имеет какое-то отношение к этому правительству. При этом ему не хотелось, чтобы его нунций имел дело с республикой Муссолини, так как подобные контакты были бы равнозначны официальному признанию. Лучше, если нунций вообще ничего не будет предпринимать[813].

Условия перемирия, которое Италия заключила с союзниками, предусматривали отмену итальянских расовых законов. Через два месяца, в ноябре 1943 г., администрация Неаполя осознала, что государство не предприняло никаких шагов для аннулирования этих законов, и по собственной инициативе объявила, что на территории города они больше не действуют. Месяц назад в Неаполь вошли союзники. Рассерженный этим односторонним решением, премьер-министр Бадольо обратился с жалобой в Союзническую контрольную комиссию в Бриндизи.

Генеральный секретарь Министерства иностранных дел правительства Бадольо написал: узнав о решении Неаполя «считать утратившими силу все фашистские антисемитские законы», министерство сообщает англо-американской администрации, что королевское правительство «в настоящее время рассматривает» вопрос об отмене этих законов… «пока же я был бы признателен, если бы вы, информируя англо-американскую администрацию в Италии о вышеупомянутых событиях, постарались убедить ее не поощрять изолированные действия в данной сфере со стороны властей провинций или городов»[814].

Отвечая на это обращение три дня спустя, союзнические власти подчеркивали необходимость срочно положить конец расовым законам и напоминали Бадольо, что его правительство обязано сделать это согласно подписанному договору о перемирии. Чиновники союзнической администрации воспользовались случаем, чтобы задать ряд вопросов. Действуют ли антисемитские меры до сих пор? Освобождены ли евреи, отправленные в итальянские концентрационные лагеря? Получают ли евреи поддержку правительства в возврате утраченной собственности и рабочих мест? Получили ли теперь итальянские евреи возможность возобновить обычную жизнь и воссоздать свои общественные учреждения? Союзнические власти наверняка видели, что никто из основных фигур королевского правительства не проявлял ни малейшего интереса к этим вопросам[815].

Хотя расовые законы по-прежнему оставались частью законодательства Королевства Юга (как стали называть область, формально находившуюся под властью королевского правительства), проживавшие там евреи по крайней мере находились в безопасности благодаря присутствию союзнических войск. Этого нельзя было сказать о подавляющем большинстве итальянских евреев, которые оказались в регионах, подконтрольных немцам и их итальянским коллаборантам[816]. В Риме, как и повсюду в оккупированных немцами районах Италии, евреи пытались отыскать убежище где только возможно. Многие находили его в женских и мужских монастырях. Так произошло с Энцо Финци. Скрываясь вместе с женой и детьми от облавы 16 октября, он обратился в римский монастырь Кариссими, где находился кто-то из знакомых семьи. Хотя этот мужской монастырь был уже полон беглецов (политических диссидентов, итальянских солдат и карабинеров, не желавших служить нацистско-фашистскому делу), монахи приняли эту еврейскую семью.

Многим евреям удалось спастись таким образом, но некоторым повезло меньше. Когда они появлялись на пороге католических религиозных учреждений, их соглашались впустить лишь при условии перехода в католичество. Кому-то просто давали от ворот поворот. Вот всего один пример. Эмму Фиорентино, римскую еврейку, 16 октября по телефону предупредили, что началась облава. Пытаясь найти убежище для себя и детей, она бросилась в находящийся рядом женский монастырь, где служили две