Меч Тристана - Ант Скаландис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо, я все понял…
А Смит уже смотрел пристально-пристально вверх, не прошло и трех секунд, как неведомая теплая волна подхватила его и унесла к выходу, к дневному свету, в тысяча девятьсот девяносто седьмой год.
— А я смогу так же? — спросил человек с факелом, обращаясь неизвестно к кому.
Словно в ответ на его вопрос в подземелье вспыхнул яркий электрический свет и рыцари загрохотали доспехами. Снимая их, они отдувались и крякали.
— Мужики, пивка дайте! Только из холодильника, пожалуйста! — взмолился кто-то, кажется, это был Персиваль.
А Ланселот крикнул из дальнего угла:
— Тристан! Слышишь меня, Тристан! Ты так не сможешь. Посмотри наверх.
И Тристан, все еще с коптящим и дурно пахнущим факелом в левой руке, рассеянно оглянулся на крик, а потом перевел взгляд наверх и увидел, что не было там никакой норы, никакого хода в другой мир — только сплошной довольно низкий потолок из ноздреватого рыхлого пластика.
* * *Когда Тристан очнулся после смерти, он долго не мог понять, где он и что с ним. После Моздока и даже в Ирландском море было гораздо проще. Воспоминания, конечно, тоже путались, но по крайней мере вокруг все было понятно. Теперь же его долго-долго окружала кромешная тьма. Полная тьма, как будто он ослеп.
«Ну и что? — спрашивал Тристан то ли себя, то ли некоего абстрактного Бога. — И сколько еще я буду так лежать?»
Он бы и сам не объяснил, почему выбрал слово «лежать». Ощущение собственного тела было слишком зыбким, чтобы определить его положение в пространстве. Строго говоря, и насчет самого пространства никакой уверенности не было — оно могло запросто свернуться в точку. Просто последнее, что Тристан помнил конкретно и четко — это его скрюченная поза на каменистом берегу, и крики чаек, и жуткая боль, и окровавленные пальцы Изольды, такие же липкие, как его собственные, только почему-то очень холодные…
Потом ничего этого не стало, и теперь он лежал (вот привязалось-то!) в абсолютном мраке.
Вдруг из темноты начали вырастать золотистые радужные нити. Симпатичные такие. За них можно было уцепиться и вылезти на поверхность. Поверхность чего? Но это было совершенно ясно — за нити надо хвататься! Но едва он пытался сделать это своими невидимыми (несуществующими?) руками, нити куда-то исчезали. Так повторялось несколько раз, а затем все сразу удалось. Он почувствовал, как с другой стороны его тянут все сильнее, все увереннее, ему помогали, он даже знал кто, только боялся произнести вслух, потому что был счастлив, а счастье — так мимолетно! И тогда мрак исчез, все вокруг затопил яркий, светящийся, оранжевый туман…
И все. Он сидел на берегу один, тихая вода плескала о камни, впереди клубился очень густой, но нормальный белый туман, и невозможно было разобрать, море перед ним или озеро. Далеко-далеко звучала приятная мелодия. Увертюра к опере Вагнера «Тристан и Изольда». Никогда он этой оперы не слышал, но сейчас узнал великую музыку и с любопытством оглянулся. За спиной, на расстоянии полмили, не меньше, возвышался дворец Дудаева в мятежной чеченской столице. Красивый, белый — такой, каким он был до самого первого штурма, до всех проклятых событий. Дворец был хорош, как на открытке, фоном ему служило ослепительно голубое, чистое, глубокое небо, вот только вокруг раскинулся не город Грозный. Что-то совсем другое было вокруг, и идти в ту сторону не хотелось.
Почти возле самых ног Тристана в берег ткнулась легкая барка. Никого в ней не оказалось, и Тристан понял: это подают ему, как машину к подъезду. Он смело переступил через борт, и барка поплыла быстро-быстро, словно к днищу ее приделали мотор или дельфины под водой толкали носами. Он решил прилечь, смотреть все равно не на что — туман да туман, — и очень скоро лодка доставила его к другому берегу (а может, и к тому же самому — что он, следил?).
Тристан спрыгнул на камни и увидел широкий грот. В него надо было войти, и он вошел. Пол гигантской пещеры плавно уходил вниз, в глубину скалы, и Тристан спускался до тех пор, пока не сделалось совсем темно. Тогда он остановился, и перед ним раскрылись двери. В огромной зале, словно на поле брани, лежали вповалку рыцари, много рыцарей, не меньше сотни, уж это точно. Некоторых он узнал, потому что они еще не улеглись, а ходили между спящими и задували последние факелы. Становилось все темнее и темнее. Подскочил откуда-то суетливый и бестолковый, как всегда, Куй Длинный и зашептал, словно заговорщик:
— Держи факел, Тристан. Мы сейчас все ляжем, а ты стой тут. Войдешь, как только услышишь шум. Здесь появится незнакомый человек. Беседовать с ним будет Артур, а ты молчи, пока разговор не кончится. Когда же человек соберется уходить, объяснишь ему, как найти выход.
— А как? — простодушно поинтересовался Тристан.
— Смотри внимательно и сам все поймешь, — отмахнулся вредный Куй и скрылся во тьме.
И ведь что удивительно, он и впрямь понял, где выход. Только не понял, почему потом не стало.
* * *Что-то по-прежнему не в порядке было с логикой в этом мире. В этом… В каком еще в «этом»? Ведь ты же, братец, на том свете! Разве нет?
Друзья Тристана по Камелоту не обращали ровно никакого внимания на его растерянность. Кто-то предложил пива «Гиннес» из маленькой рыжей бутылочки, кто-то спросил, не собирается ли он в тренажерный зал, кто-то звал вместе перекусить… Он даже не видел кто, потом начал присматриваться. Ивейн и Увейн увлеченно обсуждали достоинства рыбной ловли в озере Лох-Найси; Персиваль, нацепив наушники, прикрыл глаза и откровенно балдел под тяжелый рок, даже издалека были слышны басовые аккорды; Флягис потягивал из большой пластиковой бутылки с надписью по-русски очаковский джин-тоник; и все, все поголовно, свалив в углу пыльные, начавшие ржаветь доспехи, переодевались или уже переоделись в цветастые спортивные костюмы с эмблемами «Найк», «Риббок» и «Пума». Ну просто какая-то сборная по баскетболу, а не Рыцари Круглого Стола!
Наконец Тристан снова нашел глазами Ланселота и в отчаянии обратился к нему:
— Лэн, подойди ко мне!
Господи, откуда же выскочила такая жаргонная кличка? Влияние обстановки, не иначе.
Ланселот откликнулся:
— Ты чего, как пыльным мешком трахнутый?
— Лэн, ответь на один вопрос. Вы тоже все из двадцатого века?
— Да ты что?! Никогда мы не жили в твоем дурацком веке и ни за какие коврижки жить в нем не будем. Лично я, честное слово, ни за что не соглашусь.
— Ну а как же тогда все это? — Тристан беспомощно развел руками. — Вы же пользуетесь…
— Приятель, — перебил его Ланселот. — Успокойся, оглядись, погуляй по этому миру. И ты все поймешь сам. Мы с тобою на Авалоне, или, как говорит этот чудак Мырддин, на Втором Уровне Бытия. А здесь возможно все: и десятый век, и двадцатый, и сто двадцать пятый…
Тристан вздохнул и, вытирая со лба внезапно выступивший пот, спросил:
— А Мырддин-то где?
— Там где-то, в тренерской, — небрежно махнул Ланселот.
И Тристан пошел в тренерскую.
* * *— Привет. Давай поговорим на свежем воздухе.
Мырддин открыл малозаметную маленькую дверь в стене, и они сразу оказались на морском берегу.
— Здорово! — сказал Тристан. — А распогодилось-то как!
Тумана и след простыл, над синими водами сияло солнце, легкий теплый ветерок ерошил волосы.
Мырддин посмотрел на Тристана долгим печальным взглядом и поинтересовался:
— Относительно чего распогодилось?
— Относительно всего! — обозлился Тристан. — Просто мне было грустно и плохо, а стало весело и хорошо.
— И это правильно! — заметил Мырддин с интонацией и энтузиазмом Михаила Горбачева. — Послушай теперь меня, дружище. Во-первых, ты больше не Тристан. Скажем так, имеешь право не быть Тристаном. Во-вторых, здесь, на Авалоне, никаких ограничений материального порядка не существует. Ты можешь наслаждаться жизнью как угодно, где угодно и сколько угодно. Заметь: в этом мире все без исключения физически бессмертны. Ну а в-третьих, хочу лично от себя преподнести тебе небольшой сюрприз.
Мырддин резким движением стряхнул просторный рукав своего летнего пиджака с левого запястья, словно собирался узнать, который час, но широкий черный браслет с экранчиком оказался не часами, а неким прибором связи, на котором он быстро набрал определенную комбинацию цифр. Не прошло и минуты, как в небе застрекотала вертушка.
— Ложись! — крикнул Тристан по привычке, но совсем тихо.
Он уже в следующую секунду понял, что нет ничего глупее, чем отдавать волшебнику Мырддину подобный приказ, однако сам упал и вжался в камни, закрывая руками голову: инстинкт оказался сильнее разума.
Вертолет меж тем приземлился буквально в десяти метрах от них, и пропеллер его еще вращался, с оглушительным свистом разрезая воздух, когда Иван, отряхиваясь, встал и проорал Мырддину на ухо:
