Проклятие лорда Фаула - Стивен Дональдсон

Кавинант с содроганием вспомнил свою краткую встречу с Друлом в пещере Кирил Френдор. Подобно своим спутникам, он чувствовал уже прикосновение ночной пелены и невольно думал о том, что может за ней скрываться.

Лишь Вариоля и Тамаранты, казалось, не коснулось общее настроение. Тамаранта выглядела полусонной и совершенно не правила своей лошадью, которая сама выбирала путь. Ее супруг сидел в седле прямо, твердо держа поводья, но рот его был расслаблен, а взгляд рассеян. Они выглядели немощными. Кавинант чувствовал, что может увидеть хрупкость их костей. Но лишь они одни из всего отряда были безучастны к наступлению ночи — казалось, они даже рады ее приближению. Быть может, они просто не понимали.

Еще до наступления темноты отряд остановился на северном склоне неровного холма, частично защищавшего от юго-западного ветра. Воздух стал холодным, словно вернулась зима, и ветер леденил сердца путешественников. Несколько воинов молча кормили лошадей, остальные готовили скромную пищу на огне, который Биринайр высек из прута лиллианрилл. Ранихины галопом умчались, чтобы заночевать в каком-то укромном месте или совершить какой-то обряд. Остальные скакуны остались на месте, стреноженные. Стражи Крови выставили вокруг лагеря часовых, а остальные устроились возле огня, завернувшись в плащи. Как только остатки дневного света окончательно рассеялись, ветерок окреп и превратился в довольно сильный постоянный ветер.

Кавинант обнаружил, что он сейчас был бы не прочь ощутить товарищеское участие, с которого начался день. Но сам же и понимал, что это невозможно, и ему пришлось ждать, пока Высокий Лорд Протхолл поднимется, чтобы встретить мрачные предчувствия членов отряда. Твердо уперев посох в землю, он запел гимн Ревлстону, который Кавинант слышал во время вечерней службы. К нему присоединился Морэм, затем Вариоль и Тамаранта, и вскоре весь Дозор был уже на ногах, добавив к пению мощь своих голосов. Они стояли под мрачным небом — двадцать пять человек, поющих словно пророки:

Семь Проклятий для отрицающих веру,Для предателей Страны, людей и духов,И один храбрый Лорд, чтобыПротивостоять судьбе и беречьЦветок красоты от черноты порчи.

Они смело возвысили голоса, и контрапунктом этой мелодии был раскатистый тенор великана, певшего свою песню. Когда гимн был спет до конца, они сели и заговорили все вместе низкими голосами, словно гимн — это все, что им было необходимо, чтобы восстановить свое мужество.

Кавинант сидел и глядел на свои узловатые руки. Не поднимая взгляда, он чувствовал восход луны: он ощутил вокруг странное напряжение, когда первый красный отблеск появился на горизонте. Но он закусил губу и не поднял глаз. Его спутники тяжело дышали; красноватый отблеск постепенно сгущался в сердце огня, но Кавинант все не отрывал взгляда от своих рук, словно изучал, как белеют костяшки его пальцев. Потом он услышал мучительный шепот Лорда Морэма:

«Меленкурион!», И понял, что луна была полностью красной, запятнанной так, будто ее осквернение было закончено, — такая кровавая, словно ночное небо прорезали до самого сердца. Кавинант ощутил, как ее свет коснулся его лица, и щеку перекосило от отвращения.

В следующее мгновение раздался отдаленный вой, словно плач протеста. В холодном воздухе он пульсировал, словно само отчаяние. Вопреки своей воле Кавинант посмотрел на окрашенные в кровавый цвет равнины; на мгновение ему показалось, что люди должны были вцепиться в этот звук. Но никто не шевелился. Крик, вероятно, издавало какое-нибудь животное. Быстро взглянув на обезображенную луну, Кавинант вновь опустил глаза.

И тут он с ужасом увидел, что лунный свет придал его кольцу красноватый оттенок — металл выглядел так, словно его погружали в кровь. Серебро изнутри старалось пробиться сквозь алый отблеск, но тот, казалось, просачивался внутрь, постепенно погашая и извращая Белое Золото.

Инстинктивно он понял. Несмотря на то, что сердце его готово было выпрыгнуть из груди, он сидел неподвижно, внушая себе молчаливые и бесполезные предупреждения. Затем он вскочил, прямой и непреклонный, словно сама луна заставила его сделать это — руки прижаты плотно к бокам, кулаки сжаты.

Сзади раздался голос Баннора:

— Не пугайся, Юр-Лорд. Ранихины предупредят нас, если волки будут представлять угрозу.

Кавинант повернул голову. Страж Крови протянул к нему руку успокаивающим жестом.

— Не прикасайся ко мне! — прошипел Кавинант.

Он рывком отодвинулся от Баннора. На мгновение он с бьющимся сердцем увидел, что кровавый цвет луны сделал лицо Баннора похожим на кусок застывшей лавы. Затем под ногами, словно взрыв, возникло ужасное ощущение зла, и он упал рядом с огнем. Ударившись, он бросил тело вперед, не думая ни о чем, ощущая лишь непреодолимое желание избежать нападения. Перекатившись через голову, он почувствовал, что ноги ударились о тлеющие головешки костра.

Но едва Кавинант упал, Баннор прыгнул вперед. Когда Кавинант задел костер, Стражу Крови оставался до него всего лишь шаг. Почти в то же мгновение он схватил Кавинанта за запястье и, легко выдернув из огня, поставил на ноги.

Еще не успев твердо встать, Кавинант обернулся к Баннору и прокричал ему в лицо:

— Не прикасайся ко мне!

Баннор отпустил руку Кавинанта и сделал шаг назад.

Протхолл, Морэм, великан и все воины были уже на ногах. Они смотрели на Кавинанта с удивлением, замешательством и возмущением.

Он ощутил внезапную слабость. Ноги дрожали, и он опустился на колени возле костра.

«Проклятый Фаул подстроил это, он хочет меня погубить» — думал Кавинант, указывая трясущимся пальцем на землю в том месте, где только что стоял.

— Вот, — прошептал он. — Это было здесь. Я это почувствовал.

Реакция Лордов была мгновенная. Пока Морэм кричал Биринайру, Протхолл быстро шагнул вперед и наклонился над местом, которое указал Кавинант.

Тихо бормоча что-то под нос, он коснулся земли кончиками пальцев, словно исследующий рану врач. Затем к нему присоединились Морэм и Биринайр. Биринайр отодвинул Высокого Лорда, взял свой посох лиллианрилл и прикоснулся концом к подозрительному месту. Вращая посох между ладонями, он повелительно сосредоточил взгляд на своем любимом дереве.

— На какое-то мгновение, — пробормотал Протхолл, — я кое-что почувствовал — какую-то память в земле. Затем она ускользнула от меня, — он вздохнул. — Это было ужасно.

Биринайр эхом отозвался: «Ужасно», продолжая сосредоточенно свои действия и разговаривая сам с собой. Протхолл и Морэм смотрели на его руки, дрожавшие от старости или от какого-то другого ощущения. Вдруг он закричал: