Формула всего - Евгения Варенкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брандмейстер смеялся. Семинарист окончательно спутался и сказал совсем не то, что на протяжении нескольких лет вынашивалось у него в мозгах с тайным трепетом и терпением. Он бросил брандмейстеру:
– Вы пьяны!
– Ну так и что же?! Я люблю жизнь! Всякую жизнь!
– Правда, любишь? – Драго просто шагнул вперед.
– Да! – подтвердил брандмейстер.
Удар кулака повалил его с ног. Из носа брызнула кровь. Брандмейстер заорал. Драго круто развернулся и пошел прочь.
Оба военных вели себя так, как будто цыган ничего не сделал.
– Что это с ним? – спросил есаул.
Антощ ответил:
– У него горе.
Брандмейстер, так и не встав с земли, ощупывал лицо, сунул пальцы в рот – один зуб качался.
– Это ему так не пройдет, – пробормотал брандмейстер.
– Лучше не лезь, – предупредил салахор. – Ты проиграешь. Он не прав, но я – за него. Он мне как брат.
Драго между тем, проходя через зал, бросил Марине, даже не повернувшись в ее сторону:
– Девок зови!
При таком заведении, как «Разгуляй», обязательно должны были дежурить какие-нибудь потаскухи, однако хозяйка рассудила по-своему:
– Иди спать.
– Не с тобой ли?
– На черта ты мне сдался?
– Да ведь я тебе нравлюсь.
– Ты?!
– А-а… – Драго обреченно махнул рукой и позвал. – Антощ! Пошли отсюда. Куда угодно. Здесь нам не рады.
Салахор застучал сапогами вверх – за вещами.
На конюшне было людно.
Драго запрягал, когда сзади услышал – голос был незнакомым:
– Чего шумишь?
Цыган обернулся.
– Ты чего хороших людей обижаешь? – говоривший мужик был под стать цыгану, только постарше и излишне упитан, но сразу понятно – тертый калач. Голос его звучал мягко, движения – плавные, несуетливые. Этот крепыш знал свою силу и, если надо, был готов ее продемонстрировать в любую секунду.
Брандмейстер вертелся у него за спиной. Они были друзья, или сослуживцы, или, может быть, родственники.
Что ж. Драго этого и хотел.
– Где же я шумлю? – ответил он дерзко.
– Шумишь, – мужик утвердительно улыбнулся. – Некрасиво как-то.
– А я не нанимался тебе красиво делать.
– Давно не били?
– Давненько. Я уж и соскучился.
– Отойдем? – крепыш указал на калитку в заборе. Драго не знал, куда она ведет. Там могли ждать еще…
Из «Разгуляя» показался Антощ и бесшумно встал позади гажей.
– Так отойдем? – повторил мужик, не замечая присутствия Выдры, который глазами спрашивал у друга, как поступить.
– С удовольствием, – решил Драго. – Антощ, я недолго.
– Хорошо, – ответил Выдра, и только сейчас, на прозвучавший голос, крепыш повернул крупную голову с перебитым носом. Антощ ухмыльнулся ему в лицо.
– Запряжешь? – Драго передал салахору хомут и легонько кивнул, так что Антощ понял: если друг оплошает, его долг – отплатить. Это легко! У Выдры с собой было два ножа, а вот был ли нож у Драго?
Гаже первым зашел в калитку. Драго – за ним. Почти сейчас же послышался шум молчаливой схватки – никто не кричал. Вдруг об забор что-то сильно ударилось – тот пошатнулся. Из раскрытой калитки выскользнул Драго – с разбитой губой и горящим взглядом.
Брандмейстера сдуло ветром.
– Нно! – пошла цыганская бричка, и косматый конюх, облегченно перекрестившись, захлопнул за ней деревянные ворота.
– Нас искать не будут? – спросил Антощ по дороге.
– На что им? – Драго пожал плечами. – Нормальный мужик. Отлежится – скажет: «Пьяное дело». Так ведь и есть.
Он немного протрезвел. Разбитая губа быстро распухла, но зубы были целы.
Солнце погасло давно и бессвязно.
На новое место цыгане наткнулись без долгих розысков. Названия у него не было, как не было и горничной в чистом переднике, и услужливых коридорных. За крайним столом резались в карты. На лавке, у стенки, не сняв башмаков, спал лохматый старик. Рот его был открыт, и оттуда выпячивался толстый язык цвета недоспевшей сливы. Небольшой зал слабо освещался лампой с захватанным пальцами шаром. У хозяина были шныряющие глаза бывшего уголовника – как будто пустые, но на самом деле непроницаемые. Он провел гостей в комнаты – гроб с окошком, а не жилье. Драго расплатился за себя и за Выдру. Хозяин даже не стал спрашивать, как их зовут. Он привык, что его постояльцы этого не любят, и напоследок, уже в дверях, поинтересовался:
– Кушать-то надо? Можно и сюда.
– А девок сюда можно?
– Когда?
– Сейчас.
Хозяин ухмыльнулся, ухмылка выражала: «Понял. Будет». Минут через десять раздался стук. Девки, как нарочно, все были в теле. Их сопровождала бойкая жидовка – уже в летах, простоволосая, с длинным носом и быстрой речью. Девки молчали. Драго выбрал одну, у которой кожа была сметанно-белой, глаза – голубые, а волосы падали – пшеничными струями – на плечи и ниже, почти до пояса. Остальные удалились – так же безмолвно, но стоило двери за ними закрыться, как узкий коридор наполнил шепот неясных впечатлений и пересудов. Драго сбросил рубашку и завалился на продавленную кровать с пятнистым бельем. Девушка стукнула массивным запором и повернулась к цыгану лицом, но не сделала ни шагу. Взгляд ее был приметливый и равнодушный.
Драго, не вставая, стянул сапоги и только тогда посмотрел в ее сторону:
– Тебе сколько лет?
– Двадцать два.
– Старуха. Жизнь любишь?
– Могу любить, а могу и нет.
Он поманил ее пальцем, но она сперва затушила керосинку. В маленьком окне была безлунная ночь. Зашуршала одежда.
– Чего ты копаешься?
Она – уже голая – прильнула к нему, не зная, как ему больше нравится, и поэтому не решаясь прижаться крепче – просто прилегла, сбоку, на краю.
– Лампу-то зажги. Зачем погасила?
– Я стесняюсь.
– Вам нельзя стесняться. Зажги, я сказал.
Она исполнила. Ей на самом деле было все равно, а слова про стыд – цыган угадал – просто из кокетства; потаскухи любят корчить недотрог.
Драго привстал на локте и обвел ее белые изгибы ладонью – смуглой, цыганской.
– Смотри, – он провел еще раз. – Парно муй мэ чюмидав, а кало мэ на камам.
– Что ты говоришь? – она нервно засмеялась.
– Этой рукой, – он присвоил ее грудь, – я убил человека.
– Правда?
– Нет.
Потом она покорно дождалась конца, и трезвый бы Драго остался недоволен, но в этот раз ему было не до нюансов. После вялого повтора его связал сон.
…Утром все было против шерсти. Не умывшись, не поев, позабывши про Выдру, он пропустил в зале целый стакан и вышел на крыльцо, огляделся исподлобья и не узнал ни одной приметы. Память его была обморочно-черной.
– Глашка!
Окно напротив.
Вдруг как прорвало: одна за другой перед мысленным взором появились картины: вот он с брандмейстером, вот – с Мариной, подзаборная драка, белобрысая шлюха…
«Что со мною стало», – Драго хмуро побрел вперед, инстинктивно надеясь, что в этом движении развеется муть, но время текло, а
