Елизавета I - Кэролли Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В городах же жители, стремясь произвести впечатление, встречали королеву со всевозможной пышностью. Главную улицу чистили до блеска, нищих и девиц легкого поведения либо изолировали, либо сурово предупреждали, чтобы на время визита королевы они убирались куда-нибудь подальше. Виселицы разбирали. Рабочие драили фронтоны жилых домов, церквей, учреждений; домохозяева убирали дворы и загоняли кур да гусей в клетки либо куда-нибудь на зады. Маляры красили рыночные ворота, звонари стояли наготове, чтобы приветствовать появление процессии мощными ударами колоколов. Плотники поспешно сбивали помосты для костюмированных представлений и приветственных речей, а школьники героически заучивали цветистые строки, написанные учителем по случаю визита государыни. И вот — столы ломятся от яств, музыканты настроили инструменты, самые почетные жители города собраны — появляется более или менее в назначенное время королева, и разом звучат фанфары, начинаются речи.
Однажды, это было в 1575 году, Елизавета остановилась в одном из городов по пути — в Ворчестере. Все было как обычно: при появлении королевы зазвучали фанфары, и навстречу ей, превращая убранные только накануне улицы в настоящее месиво, хлынула толпа возбужденных горожан. Шел дождь, но Елизавета не обращала на него ни малейшего внимания, ласково отвечая на приветствия и выказывая немалый интерес к протоколу встречи. Пока она смотрела на представление школьников, дождь превратился чуть ли не в бурю, но и тут королева не дрогнула, попросив всего лишь, чтобы ей принесли плащ и шляпу. Такое отношение к детям не осталось незамеченным, и горожане еще больше возлюбили свою повелительницу. Казалось, Елизавета не упускает ничего: ни довольно неуклюжих куплетов, сочиненных директором школы, ни красоты грушевого дерева, которое только нынешней ночью пересадили в честь прибытия королевы на рыночную площадь, ни затянувшейся речи оратора, некоего мистера Белла, чьи разглагольствования напоминали скорее не оду во здравие королевы, но едва прикрытую просьбу облегчить городу налоговое бремя.
Ворчестер, торжественно вещал мистер Белл, всегда служил английским властителям могучим оплотом против угрозы с запада, из Уэльса; ему благоволили отец Елизаветы, «славнопамятный» король Генрих VIII, и ее брат, «принц, с которым связывали величайшие надежды», Эдуард VI (не отважившись на хвалу, покойную королеву Марию мистер Белл назвал всего лишь «дражайшей сестрой Вашего Величества»).
Увы, процветавшее некогда ткацкое дело, составляющее единственный источник городских доходов, ныне пришло в совершенный упадок. Раньше, и людям еще хорошо памятны эти времена, тут вовсю крутились триста восемьдесят ткацких станков, обеспечивая работой и куском хлеба восемь тысяч ткачей с семьями, а теперь количество это сократилось вдвое. Преуспеянию, продолжал сетовать мистер Белл, пришел конец, «красота города поблекла, дома рассыпаются на глазах». Потеряли работу пять тысяч ткачей, их семьи голодают. «Единственное, что осталось, — оратор драматически обвел рукой поливаемый струями дождя город, — так это развалины да памятники старины, также разрушающиеся».
Во всем виноваты купцы-скупердяи, и еще уменьшение государственных заказов, и еще «морские разбойники», из-за которых сокращается экспорт и станки стоят без дела. Исправить положение может только ее величество — с нею связаны все наши надежды, на нее устремлены наши взоры. На этой торжественной ноте оратор умолк.
Визит Елизаветы в Ворчестер был недолог. Остановилась она в лучшем особняке города под названием «Дама в белом», где заняла небольшую и довольно невзрачную комнату, а сопровождающим так и вовсе пришлось устраиваться на тюфяках. Кое-как удалось обеспечить корм полутора тысячам лошадей из королевского каравана, да и то отцы города потом сетовали, что казна не заплатила им ни копейки.
Тем не менее, уезжая из города, королева сумела сгладить неприятное впечатление. Пришел ее черед произносить речь, и сказала она слова памятные.
«Господа, — начала она, — от души благодарю вас за все заботы и гостеприимство, оказанное моим сопровождающим, — они всем довольны. Прошу вас также от моего имени выразить признательность всем жителям города за труды и добрые пожелания». Собравшиеся встречали каждую фразу бурными излияниями любви и пожеланиями долгой жизни и благополучия своей монархине. «Вы так добры, — заключила Елизавета, — что благодаря вашим молитвам я и впрямь, наверное, проживу долго, может быть, слишком долго».
«Боже, храни королеву! Боже, храни королеву!» — эти возгласы долго еще сопровождали Елизавету, когда она, покидая город, махала на прощание затянутой в перчатку рукой и благодарила жителей за встречу. «Я полюбила их, как люблю и весь свой народ», — делилась она впоследствии с епископом Ворчестерским, и чувство ее было вознаграждено любовью взаимной, граничащей с обожанием. Комнатка в «Даме в белом», где она провела ночь, кубок, из которого пила, кувшин, которым пользовалась, — все это бережно хранилось столетиями и демонстрировалось гостям города как самое дорогое сокровище. А грушевое дерево, столь понравившееся королеве, украсили городскими штандартами.
Мудрый и достойный ответ Елизаветы на прием, оказанный ей в Ворчестере, продиктован был скорее политическим инстинктом, нежели искренними чувствами, ибо на самом деле прием этот должен был показаться ей на фоне всего предыдущего достаточно прохладным. То был август 1575 года, а в течение всего июля ее безудержно развлекали, чествовали, окружали всевозможной роскошью в одном из самых богатых поместий всего королевства — замке Кенилворт, принадлежавшем графу Лестеру.
Трехнедельное королевское пребывание тут оказалось таким пышным, что написанные в честь Елизаветы стихи, проза, мадригалы и сочинения иных жанров составили опубликованную в следующем году книгу под названием «Королевские радости в Кенилворте». Все пришлось но нраву королеве, начиная с погоды — лето выдалось сухим и нежарким — и кончая оленьей охотой; силами местного населения в замке и вокруг давались бесконечные спектакли, музыкальные представления, словом, вся жизнь превратилась в сплошной праздник. Затратив несметные деньги, Лестер превратил Кенилворт в мир фантазии, где его дама сердца и повелительница могла наслаждаться красотами сельской Англии.
Кенилворт — старинный замок. Традиция связывает его со временем царствования короля Артура, хотя на самом деле впервые возник он как норманнская крепость. Джон Гонт переделал ее под жилище, красиво декорировал, расширил, а Генрих V пристроил летний дом на берегу большого пруда, тянущегося вдоль всей западной границы замковых земель. Лестер, в свою очередь, возвел несколько крупных, с высокими окнами домов в том легком, ажурном стиле, что вошел в моду в 70-е годы. В целом поместье производило потрясающее впечатление. Роберт Лейнхэм, церемониймейстер при дворе Елизаветы, оспаривавший у Лестера положение ее фаворита, описывает замок графа в самых восторженных тонах:
