Волшебники - Лев Гроссман

Сказав это, она ушла. Квентин поплелся закрывать за ней дверь, хрустя обломками бывших часов.

Все хуже и хуже. Может, он уже добрался до самого дна? В последних проблесках света он посмотрел на тетрадь. Записка, улетевшая от него когда-то, так и лежала в ней. На листочке было всего одно слово:

СЮРПРИЗ!

Квентин снова сел на кровать. Выходит, они с Элис были просто статистами, которым не повезло вмешаться в чужую драку. В войну, которую вели между собой брат и сестра в своих кошмарных детских фантазиях. Никому нет дела, что Элис мертва, что Квентин пока еще жив.

Ответы, которые он наконец получил, ничего не сделали более простым или легким — а для чего еще ответы нужны? Он сидел на кровати и думал об Элис. И о бедном дурачке Пенни, и о несчастном Элиоте, и о злополучном Мартине Четуине. Он понял теперь, что все делал не так. Не надо было сюда приходить, не надо было влюбляться в Элис. Даже в Брекбиллс не надо было соваться. Сидел бы в Бруклине, нянчился со своей депрессией и злился на весь белый свет. Мелочи реального мира делают это занятие сравнительно безопасным. Да, он никогда не встретил бы Элис, зато она была бы жива. А он заполнял бы свою никчемную жизнь книжками, фильмами, мастурбацией и алкоголем, как все. Никогда бы не узнал, с каким ужасом связано осуществление твоих мнимых желаний. Избавил бы себя и других от расплаты за это. Вот она, мораль истории Мартина Четуина, если таковая вообще существует. Осуществишь свои мечты — станешь монстром. Сиди лучше дома и отрабатывай карточные фокусы в спальне.

Отчасти, конечно, и Джейн виновата. Это она его заманила, но больше уж он не клюнет ни на чью удочку. Сплав гнева и горя остывал, одевая Квентина защитным покрытием, прозрачным наплевательским лаком. Если нельзя вернуться обратно, он устроит все здесь так, как удобно ему. Это куда здоровее, чем ныть о прошлом. Вся фишка в том, чтобы ничего не хотеть. Это дает человеку силу и мужество. Никого не любить, ни на что не надеяться — чем не мужественная позиция?

Даже смешно, как легко тебе делается, когда плюнешь на все. В последовавшие за этим недели новый Мартин с белыми уорхоловскими волосами и деревянным пиноккиевским плечом снова взялся штудировать магию, решив сделать себя устойчивым против любых напастей.

В своей каморке он практиковал многое из того, на что раньше не хватало времени или смелости. Например, этюды Поппер высшей ступени, осуществимые только в теории. В Брекбиллсе он их не осилил, а теперь осваивал, шлифовал, изобретал новые варианты, еще круче старых. Выпускал свою боль из пальцев, заглатывал ее, пожирал. Его чары приобретали невиданную прежде силу, точность и беглость. Пальцы оставляли в воздухе искры и неоновые полосы цвета индиго; следы волшебства жужжали и светились так, что больно было смотреть. Холодные пузырьки триумфа вскипали в мозгу. Пенни пытался сделать в штате Мэн то, что он совершал на деле. Квентин, убив в себе все человеческие эмоции, становился настоящим сверхчеловеком.

Весенняя свежесть сменилась летней жарой. Квентин потел, глядя в окно на пробегающих мимо нелюбопытных кентавров. Теперь он стал понимать, как достиг Маяковский уровня, казавшегося недостижимым прежнему Квентину. Выходя на луг, где никого не было, он заново овладевал запуском огненных шаров Пенни. Нашел и исправил ошибки в своем лунном проекте. Завершил проект Элис: отловил отдельный фотон, бесконечно прекрасную, неистовую, раскаленную искроволну. К черту Гейзенберга.[48]

Сидя в позе лотоса на своем флоридском столе, он мысленно подчинял себе одну, потом трех, потом шесть полевых мышей, шмыгавших в траве под окном. Усаживал их перед собой и гасил в каждой электрический накал жизни, а потом с той же легкостью, словно газ спичкой, зажигал вновь.

Мыши в панике разбегались. Квентин, не удерживая их, втайне улыбался собственному величию. Он всесилен, он щедр. Он постиг священную тайну жизни и смерти. Что еще в этом мире — в любом из миров — достойно его внимания?

Миновал июнь. Июль отпылал, усох и сменил имя на август. Как-то утром Квентин проснулся рано. Над землей стлался холодный туман, а в нем, огромный и эфемерный, стоял белый олень. Склонив тяжелые рога, он щипал траву, и мускулы играли на его шее. Квентин удивился величине его висячих ушей. Заметив в окне человека, олень поднял голову и неторопливо убежал прочь. Квентин вернулся в постель, но больше уже не заснул.

Чуть позже он отыскал Астру Алфею Аканту. Она работала на громадном ткацком станке, используя как силу своих лошадиных ног, так и ловкость человеческих пальцев.

— Это Странствующий Зверь, — сказала она, продолжая ткать. — Редкое зрелище. Сюда его, конечно же, привлекла позитивная энергия наших высоких ценностей. Тебе повезло увидеть его, когда он пришел показаться кому-то из нас, кентавров.

Странствующий Зверь из «Службы времени». Вот он, значит, какой — Квентину представлялось нечто более дикое и свирепое. Он потрепал Астру по лоснящемуся черному крупу и вышел, поняв, что ему делать дальше.

Ночью он достал из стола ветку, которой Враг прикрывал лицо. Она засохла, но листья на ней остались живыми. Квентин воткнул ее в мокрую землю и притоптал, чтобы держалась прямо.

За ночь из ветки выросло большое тикающее дерево с циферблатом в стволе.

Квентин потрогал ствол с пыльной серой корой. Его время здесь вышло. Он взял кое-что из своих пожитков, стащил из сарая лук и колчан, умыкнул лошадь из кентаврийского секс-табуна и уехал.

БЕЛЫЙ ОЛЕНЬ

Охота на Странствующего Зверя привела Квентина на самый край огромного Северного болота; потом снова на юг, в обход Ежевичника, потом на запад через Темный лес и снова на север к булькающей Нижней Трясине. Он словно посещал места, виденные во сне. Пил из ручьев, спал на земле, жарил дичь на костре — из него получился неплохой лучник. Не попадая в цель обычным путем, он мошенничал и прибегал к магии.

Из своей смирной гнедой кобылы он выжимал все, что можно, но она как будто не жалела, что ее увели от кентавров. В лесах и полях не было ни единого человека, в голове у него — ни единой мысли. Пруд памяти затянулся льдом с добрый фут толщиной. Об Элис он порой часами не вспоминал.

Если он и думал, то лишь о Белом Олене — ведь тот был целью его личного рыцарского похода. Высматривал на горизонте рога, в чаще — белую шкуру. Квентин хорошо знал, что делает: он воплощал в жизнь свою старую бруклинскую мечту. Когда она сбудется, можно будет навсегда закрыть книгу.

Странствующий Зверь уходил все дальше на запад, через Складчатые холмы, через перевал в почти неприступных горах. Этих мест Квентин не узнавал и не помнил, чтобы о них говорилось в книгах, но имена горным пикам давать не трудился. Спустившись с белоснежного мелового утеса на черный вулканический пляж, он оказался на берегу незнакомого моря. Олень, видя, что погоня не отстает, прыгнул в волны и поскакал по ним, как по кочкам. Он тряс головой и отфыркивался, выдувая из ноздрей пену.