Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - Фаня Шифман

А вот иностранные корреспонденты — от концерна «Mushkhat-info» и сам синьор Мушхатти пожаловали! Вот какое значение придают в мире нашему Турниру!» Моти не выдержал и спросил сквозь зубы, глядя словно бы сквозь Тима: «А какое дело этому самому эм-ыс-ыс-у, или как-там-его, до нашего частного, очень местного и провинциального, по их просвещённому мнению, эранийского музыкального конкурса, или как-там-его?» — «Да ты что, Моти! Это очень важное, всемирного значения, мероприятие. От того, как, в общем и целом, настроены массы Арцены, какого культурного течения придерживаются, зависит очень многое в окружающем нас мире! И потом, заметь: мы уже далеко не глухая провинция, особенно наша Эрания.

Шалем… ну, где-то как-то… если судить по доминанте его населения. Но если судить по месту, занимаемому им в мировых приоритетах и притязаниях… Но не будем сейчас об этом… Эх, если бы ты смог взрастить в себе большую открытость… и поговорить с Ад-Малеком… Ад-Малек — это тебе не просто так! Он гений! А как его ценят во всём цивилизованном мире! Ты бы знал, в какие сферы он вхож!» — и Тим вскинул подбородок и высоко поднял палец. Тут Моти неожиданно задал вопрос, который мог бы показаться очень странным и неуместным: «А кто у вас нынче будет работать Ад-Малеком? Неужели он сам вынырнул из виртуала и вернулся к артистической деятельности, или всё-таки свой знаменитый плащ и чёрные очки на пол-морды передаст кому-то другому из родного клана?..» — «Я бы на твоём месте, Моти, воздержался! Я ничего не говорю, но и тебе лишнего тоже говорить не стоило бы…» — тихим, слишком ласковым голосом предостерёг его Тим. Моти, переглянувшись с испуганной Рути, отвернулся от Тима. Они уселись с Рути за столик и, сдвинув плечи, принялись изучать программу Турнира.

«Но вернёмся к нашим баранам. Этот Турнир призван продемонстрировать всему миру, что элитарии Арцены идут в ногу с цивилизованным человечеством по части отношения к современной культуре и искусству, к её всеобъемлющей космической и гуманистической направленности! Вот уж не думал я, что ты, Моти Блох, признанный интеллектуал, гений и умница, таких простых вещей не способен воспринять! Не ожидал, право же, не ожидал…» — сокрушённо качал головой Тим. Но сквозь слишком явное огорчение мерцали в его глазах высокомерные и насмешливые искорки.

«Нет… не могу поверить!.. Наверно, ты просто меня разыгрываешь!.. Как друг, тебе советую: не шути так больше. Я-то способен понять твои шутки, а кто другой услышит! А если ещё кое-что тут у вас увидит… Ой-ва-вой! Поверь мне — время таких шуток уходит навсегда!» — и Тим, посерьёзнев, снова многозначительно поднял палец. Рути подняла голову от программки, которую они с Моти читали, и осведомилась безразличным тоном, не глядя на Тима и обращаясь главным образом к мужу: «А что — нынче у нас Дов Бар-Зеэвув — великий художник? Тот самый, который изваял гениальный Фонтан, прыскающий на забитое навозом ослиное копыто?» — «Ты, Рути, всего лишь музыкант старой, до-струйной формации, тебе не стоило бы с таким апломбом судить об изобразительном искусстве вообще. Тем более — о прогрессивной, новейшей эстетике! Ваша дочь вообще, как мне доложили, непотребным дальтонизмом страдает. А кстати, где она?» — «Ширли?.. — не сразу нашёлся Моти, слегка побледнел, принялся нервно оглядываться, но быстро справился с собой и объяснил: — А… Она в туалет пошла, причесаться…» — «А-а-а… — неопределённо протянул Тим, тоже начав оглядываться по сторонам, — это мы проверим… Может, её не пустили в элитарный сектор из-за одежды? Далетарии нынче настроены по-боевому ко всему, что не вписывается в подобающую цветовую гамму…» — «Неужели? Новое достижение компенсирующей демократии — запрет на определённые оттенки?» — поднял брови Моти. — «Ну, дружище, ты уж скажешь!..

Никто никому ничего не запрещает! Поэтому не советую ехидничать…» — ласково проговорил Тим и наклонился к Рути, которая тут же отстранилась. Раздался голос Галя: «Предки, не заговаривайтесь! Мы говорим всем: малюйся любыми красками, какими хочешь! Хоть всего себя радугой распиши! Мы ж разве против?! Только к нам с чуждыми неподобающими цветами нечего соваться! Нечего нам навязывать унылый мракобесный фиолет!» Тим обернулся к начавшему впадать в ярость парню и, приобняв его за плечи, проговорил мягчайшим голоском, в котором за нежностью отчётливо звучали жёсткие металлические нотки: «Не кипятись, детка… Идите лучше к своим, я думаю, вам пора… Я скоро тоже подойду… — и повернулся снова к Рути, продолжая начатый разговор: — …А символы наши тебе не стоило бы задевать! Ты, как всегда, очень мила… И вот ведь — выбрала правильные тона своей одежды… Но даже моя симпатия к тебе лично не даёт тебе ни малейшего права на такой тон!» — веско и значительно произнёс он, всем своим тучным телом чуть не нависая над Рути и уставившись на неё многозначительно затуманенным взором. Рути ничего не ответила, упорно игнорируя пительмановский ласковый упрёк с намёком, тогда как Моти растерянно озирался по сторонам. Тим, постояв немного, счёл за лучшее ретироваться.

3. Брейк-контрапункт

В ночном полумраке, по одному ему известным тропкам чуть в стороне от весёлого буйства огней «Цедефошрии», Тим подобрался к Центропульту, расположенному за ложей Жюри. Он с трудом забрался вовнутрь маленького укрытого в густых зарослях шалаша, издали напоминавшего плотно и затейливо перевитый кокон, словно бы подвешенный изнутри четырёх толстых столбов, чем-то напоминающих слоновьи ноги.

При его грузной фигуре это выглядело почти подвигом.

Посреди крохотного помещеньица стоял маленький журнальный столик. На нём лежало нечто, очень похожее на красивый декоративный поднос, разрисованный разбросанными по всей плоскости выпуклыми разноцветными пятнами разных форм и размеров. Мало кто был осведомлён, что этот декоративный поднос — главный нерв Центропульта управления режимами Турнира. После основательных раскопок в груде старых патентов Тимми предложил для угишотрии использовать одну из хитро навороченых систем беспроводной связи. За основу была взята, после соответствующей обработки, уже упоминаемая идея Гидона Левина — виртуальные зеркала и линзы. Всем, кто готов был слушать, Тим туманно и многословно рассказывал про систему акустической связи, основанной, естественно, на новейших достижениях силонокулла. Непонятно, зато очень умно, а главное — красиво!..

Когда Коба Арпадофель попросил его растолковать, в чём суть его оригинальной системы связи, Тим, придав голосу солидности, туманно и многозначительно произнёс коронную фразу: «Вся сила в обертонах! А в особо сложных случаях — в унтертонах!.. — поднял он палец и выкатил глаза. — Не волнуйтесь, шеф, вы уже можете считать себя вписанным на первое место в авторской заявке. Вы и Миней…» — «А его-то зачем? Разве мало ему числиться во всех изобретениях Блоха на первом месте? И ва-аще… он теперь всего лишь советник… О-кей: нынче председатель счётной комиссии — и пусть будет доволен! А в патентах… Мы с тобой, и только мы! Понял-л-л?!» — «Тише-тише, адон Коба! Не фанфарируйте, ради Б-га! Не надо! В общем, я чего хотел сказать?.. Вы же знаете: мои фелио-эффекты, как и ваши фанфарисцирующие интонации, на обертонах держатся. У вас это природное, а в фелио я искусственно создал эффект вашего несравненного горлышка. Но есть одно важное отличие: ваше горлышко фанфарисцирует обертоны и унтертоны мощно и естественно, то есть имеет место естественный процесс многократного усиления, он же — квази-арифметическое сложение и возведение в степень. В фелио предусмотрена и обратная задача — гашение. Для этого я использую алгебраическое суммирование и логарифмирование, чтобы пригасить то, что нужно. И, конечно, закон окривевшего кольца. Принцип фелио, как я уже говорил, основан на хитрой системе виртуальных звуковых зеркал и линз — оригинальное творчество моего сектора!.. Но об этом — т-с-с!..» — «Вот сейчас и посмотрим… — прогудел Коба, он даже не пытался делать вид, что с интересом вслушивается в технические термины, которыми привычно сыпал Тим, и с трудом дождался конца его заумной речи. — Сегодня для тебя решающий день! Если, конечно, у твоего фелио всё выйдет, как задумано, наш Турнир это покажет. Давай, подключай своё фелио, куда следует… Но сначала я хочу посмотреть…» Тим огляделся по сторонам. Внутри кокона кипела бурная деятельность. Фанфаризаторы переговаривались тихим свистящим шёпотом, и Арпадофель, глядя на них, приглушил свои фанфарические интонации.