История призрака - Джим Батчер

Врач должен иметь определенный уровень профессиональной отстранённости, если он собирается лучше служить своим пациентам, а у Баттерса просто…просто его не было. Малыш не мог заставить себя не чувствовать того же, что и люди, с которыми работал. Поэтому он стремился к карьере, где он практиковал медицину, не пытаясь кого-то исцелить – не сталкиваясь с настоящими пациентами.

Аристедес тоже видел это. Он, вероятно, не понял всего, но он заметил слабое место, и он давил на него безжалостно.

– Не надо, – выдохнул я. – Баттерс, не надо.

– Чёрт побери, – наконец сказал Баттерс, стиснув зубы. Он наклонился, чтобы помочь мужчине. – Не шевелись. Ты так повредишь её еще больше. Вот.

Он пытался держаться на безопасном расстоянии вытянутой руки, но было невозможно одновременно помочь ему и остаться вне досягаемости. Я видел по его лицу, что он это понял, и начал было отступать. Затем, когда мужчина продолжил низкие стоны боли, Баттерс потряс головой и двинулся, чтобы помочь Аристедесу выпрямить ногу.

Я увидел, что глаза чародея сузились в щёлочки, и в них светилось почти чувственное удовольствие.

– Проклятье! – сказал я. – Баттерс, подвинься!

Я исчез и появился рядом с Баттерсом, толкая его руками в грудь, отпихивая его усилием воли.

Я не сдвинул его с места, – мои руки просто прошли сквозь него, как сквозь иллюзию, – но внезапный трепет пробежал по нему, и он отшатнулся.

Слишком поздно.

Левая рука Ариседеса неуловимо быстрым движением ударила Баттерса прямо в подбородок. Если бы он не отпрянул назад, удар угодил бы ему прямо под ухом, и рука колдуна двигалась достаточно быстро, чтобы сломать Баттерсу шею. А так, резкий удар кулака врезал Баттерсу по скуле с одной стороны, достаточно сильно, чтобы отскочить, когда голову достаточно развернуло. Он изобразил китайского болванчика, пока летел на пол, и шмякнулся как мешок с костями.

Мне хотелось кричать от отчаяния. Вместо этого я дал пинка своему мозгу, требуя от него что-нибудь придумать.

К моему немалому удивлению, он придумал.

Я переместился прямо вверх, к потолку, и закрутился, оглядываясь. Ага. Я заметил Фитца, ползущего к одному из выходов из цеха, скрываясь от Аристедеса за небольшой кучей хлама.

– Фитц,- заорал я. Я исчез и вновь появился прямо над ним.- Ты должен вернуться!

– Тихо,- яростно прошипел он. Его лицо было бледным от страха. – Тихо. Нет, я не могу! Оставь меня в покое!

– Ты должен это сделать,- сказал я.- Фортхилл здесь, в лагере, он тяжело ранен. А над ним стоит гребаный ангел смерти. Отцу нужна помощь.

Фитц мне не ответил. Он продолжал ползти из цеха в один из коридоров за его пределами. Он издал отчаянные, негромкие звуки, как только добрался до двери и вышел из поля зрения Аристедеса.

– Фитц, – позвал я. – Фитц, ты должен сделать что-нибудь. Ты единственный, кто может помочь.

– Копы, – задыхаясь, произнес он. – Я позвоню в полицию. Они смогут помочь.

Он поднялся и поплёлся вниз, в холл, где, полагаю, был ближайший выход из здания.

– У Баттерса и Дэниела нет столько времени, – ответил я. – Полицейские получили наводку на сбежавших, и нам ещё повезет, если патрульная машина подъедет через полчаса. Все трое могут уже умереть к тому времени. Твой шеф не станет оставлять свидетелей.

– Вы же волшебник, – сказал Фитц. – Почему вы не можете ничего сделать? Я имею в виду, призраки могут вселяться в людей и вещи, правильно? Просто войдите в в Аристедеса и заставьте его спрыгнуть с крыши.

Я помолчал. Потом сказал:

– Послушай, я новичок в этих призрачных делах. Но это так не работает. Даже злобный призрак столетнего чародея, насколько я знаю, может овладеть лишь тем, кто согласится добровольно. Пока я был способен вселяться только в людей, которые были чувствительны к духам, – и они могли вышвырнуть меня в любое время, когда захотят. Аристедес не является ни чувствительным, ни согласным. Меня бы размазало, как жука о лобовое стекло, если бы я попытался забраться в него.

– Господи.

– Если ты захочешь стать добровольцем, я мог бы овладеть тобой, я полагаю. Я не думаю, что у тебя будет право использовать мою силу, и ты все равно будешь в опасности, конечно, но тебе не придётся принимать решения.

Фитц вздрогнул.

– Нет.

– Хорошо. Это чертовски странно. – Я остановился и перевел дыхание. – И кроме того… это может быть… неправильно.

– Неправильно? – спросил Фитц.

– Вселяясь в кого-то, ты полностью подчиняешь его себе. Всю его личность. Сотворить такое с кем-то ещё хуже, чем убийство; убийство просто избавит его от страданий.

– А кого это волнует? – сказал Фитц. – Этот тип просто животное. Кого волнует, если с ним случится что-то плохое? Он это заслужил.

– Что неправильно, то неправильно, даже если ты действительно, действительно не хотел ничего плохого, – тихо сказал я. – Я получил это знание трудным путём. Так легко бороться за правое дело, когда тебе это ничего не стоит. И совсем непросто, когда тебя припёрли спиной к стене.

Фитц встряхивал головой, все то время, что я говорил, его шаг ускорился.

– Я ничего не могу сделать. Я убегаю, чтобы спасти свою жизнь.

Я подавил рычание, чтобы мой голос оставался ровным. Время сменить тактику.

– Парень, ты плохо обдумал ситуацию,- сказал я. – Ты знаешь Аристедеса. Ты знаешь его.

– Какая часть спасения моей жизни тебе непонятна?

Я хмыкнул.

– Ту, где ты оставляешь своих друзей умирать.

– Что?

– Его репутация сильно пострадала. Слабый. Как думаешь, сколько времени ему понадобиться, чтобы сменить всю твою команду?

Шаги Фитца замерли.

– Сегодня они видели его слабым. Черт, он пострадал достаточно сильно, чтобы остаться калекой на всю жизнь. Как ты думаешь, что он сделает с теми, кто видел его поверженным? Теми, кто видел его окровавленным и размазанным по полу?

Фитц склонил голову.

– Звезды и камни, парень. Когда ты показал признаки независимости, он был настолько напуган, что направил тебя на верную смерть. Как ты думаешь, что он сделает с Зеро?

Фитц не отвечал.

– Ты сбегаешь сейчас, – сказал я спокойно. – и тогда будешь бегать всю оставшуюся жизнь. Это перепутье. Место, где определится твоя жизнь. Здесь. Сейчас. В этот момент.

Его лицо исказилось, как если бы он испытывал сильную боль. Он все еще не ответил.

Я хотел бы положить руку ему на плечо, дать ему утешение человеческого прикосновения. Но все что я мог сделать, это смягчить мой голос насколько это было возможно.

– Я знаю, о чем говорю, парень. Каждый раз, когда ты окажешься один в темноте, каждый раз, когда будешь проходить мимо зеркала, ты будешь вспоминать этот момент. Ты увидишь, кем ты стал. Ты будешь либо тем, кто сбежал, пока его команда и три хороших человека умирали, либо тем, кто выстоял и предпринял что-нибудь.