Испанские поэты XX века - Хуан Хименес

Из книги

«ЧЕЛОВЕК В ЗАСАДЕ» (1937–1939){230}

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Перевод О. Савича

Поля отступили, увидев,как судорожно человекбросается на человека.

Какая бездна открыласьмеж оливою и человеком!

Животное, что поет,животное, что умеети плакать, и корни пускать,вспомнило про свои лапы.

Оно одолевало ихи нежностью и цветами,но вот наконец обнажилос жестокостью бесконечной,как я обнажил свои руки.

Беги и бойся их, сын мой!Когтями готов я впитьсяв легкое тело твое.

Назад я вернулся, к тигру.Беги, не то уничтожу!Сегодня любовь — это смерть,человек человеку охотник.

ВЗЫВАЮ К БЫКУ ИСПАНИИ

Перевод П. Грушко

Испанский бык, пробудись, с коленей встань, пробудись!Очнись от бескрайнего сна, волна чернопенная — бык!Ты вдыхаешь свет, ты покрыт испариной темноты,под шкурой твоей могучий плещется океан.

Проснись!

Очнись от долгого сна, ты слышишь меня — очнись,немая скала груди, немая скала головы.Ты все еще спишь. Проснись, как просыпается бык,который застигнут врасплох коварной стаей волков.

Поднимись!

Всю силу вложи в свой рев, расправь могучий костяк,рога свои подними — два выгнутых топора,два орудья, способные звезды повергнуть в страх,два трагических рога, нацеленных в небеса.

Насторожись!

Бык, который весною мужествен, как никогда,бык, который в Испании, как нигде на планете, — бык;ты слышишь, горячий бык, яростный бык-вулкан,остов и свет огня, ты слышишь меня — поднимись!

Цепи порви!

Сердцем своим восстань, которое носит тебяпо шумным аренам Испании, по звездному их песку,где волки тебя — живого — освежевать хотят:не по душе им, что ты красивый, как твой народ.

Распрямись!

Не дай себя охолостить, не дай дотянуться, бык,до твоих тайников плодовитых, до мужественности быкаэтой кошачьей лапе, которая хочет, бык,сделать тебя волом. Растопчи, ее, растопчи!

Содрогнись!

Им не удастся высосать твою обильную кровь,не удастся вырвать глава из глубин твоей головы,им не удастся снять темную шкуру твою,блестящий от пота бык — ртути водоворот.

Восстань!

Разве удастся хищникам солнце освежевать,клювами и когтями пену сорвать с волны!Разве удастся им охолостить тебя —силу, способную даже камни оплодотворить!

Взреви!

Бык не отступит! А если отступит, то для того,чтобы кровь затоптать в песок и, вырыв гнев из песка,все силы свои собрав, от самых своих копытс решимостью грозной молнии обрушиться на врагов!

Напади!

Вспоенный бронзовым выменем, грозный бык-исполин,на суровых гранитных выпасах нашедший свирепость свою,распрямись в душе у людей, которые в первый разнад истерзанным полуостровом увидали солнца восход.

Распрямись!

Разъятый на две скалы, этот бык, рожденный в веках,этот бык, который живет в каждом из нас и во всех,разъятый на две половины, пусть он одной из нихумрет, сражаясь, но пусть убивает врагов — другой.

Восстань!

Из яростной головы, охраняющей этот мир,из шеи литой, похожей на титанов, сплетенных в борьбе,родится победа, похожая на вольный протяжный рев, —и мрамор побагровеет, и зазвенят пески.

Спасись!

Бык, проснись, напрягись, цепи порви, напрягись,бык, восстань, зареви, напади, разъяренный бык,вихрем стань, ураганом, встрепенись, рога подними,спасись, горячий и чистый бык испанской земли!

Спасись!

РАНЕНЫЙ

Перевод Юнны Мориц

Раненые распростерлись на полях, где мы воевали.И там, где груда распластанных тел к долине прилипла,торчат пшеничные струнки, ручьями бегущие в дали,поющие хрипло.

Кровь дождит непременно снизу вверх, к небосводам.И раны гудят, как раковины океанские, если тольков них уцелела жажда взлета и, сытая йодом,волн голубых настойка.

У крови запах морской, вкус моря и погреба винного.Погреб морской и винный взрывается именно здесь,где раненый кровью захлебывается и в стебель растенья длинногоот смерти уходит весь.

Я ранен, и мне не хватит этой короткой жизни,чтоб выполнить все заказы и выплатить все долгина кровь, которой готов истечь, изойти на тризне.Нераненый, помоги.

Моя судьба — это рана счастливой юности ранней.Жалею тех, кто ни разу еще не лежал пластом,навылет раненный жизнью, великолепно раненный,блаженствующий притом.

И госпиталь, где на белом наши тела нагие,это — сад ослепительный, с красными гроздьями роз,который перед кровавыми воротами хирургиисквозь мякоть мою возрос.

Я весь в крови, свобода. Я — огненная масса.Тебе одной, свобода, мои глаза и руки.Я — дерево из мяса. Как дерево из мяса,я к вам иду, хирурги.

Из-за тебя, свобода, под кожей синеватойношу сердец я больше, чем на ладони линий.Слепящей красной пеной вхожу я в мякоть ваты,как в здание из лилий.

Из-за тебя, свобода, я отрываюсь долгоот тех, кто изваянья свои не удержали.Отталкиваюсь пулей, ногами, домом, долгомот этой страшной жатвы.

Ты молодец, свобода. Люблю твой блеск в работе —вернуть пустым глазницам всю достоверность взгляда,вернуть безруким пальцы, ступни — безногой плоти,а землям — запах грядок.

И кровеносным соком ты плоть лозы наполнишь,воскресшую из тела, возросшую из раны.Я — дерево из мяса. Приди ко мне на помощь.Я выжил, как ни странно.

ПИСЬМО

Перевод О. Савича

Голубиная стая писемневозможный полет начинаетс дрожащих столов, — на нихопираются воспоминанье,значенье и тяжесть разлуки,и сердце, и ночь, и молчанье.

Я слышу биение писем —плывут они, выплыть силясь.Где б ни был, всюду встречаюмужчин и женщин унылых,что разлукой ранены тяжкои от времени истомились.

Сообщения, письма, письма,открытки, записки, мечтанья,частички нежности горькой —их мечут к небу в страданье,посылают от крови к кровии от желанья к желанью.

Пусть в землю опустят тело,которым люблю и дышу,но ты напиши мне в землю,и я тебе напишу.

Немеют где-то в углуконверты старые, письма,и возраст свой цвет на почерккладет с немой укоризной.

Там гибнут старые письма,хранящие дрожь тоски,чернила там умирают,там в обмороке листки,бумага в дырах, как кладбище,короткое и бестравное,страстей, что были давно,любовей, что были недавно.

Пусть в землю опустят тело,которым люблю и дышу,но ты напиши мне в землю,и я тебе напишу.

Когда я пишу тебе,в волненье чернила впадают, —холодные, черные вдругкраснеют, дрожат, изнывают,и ясный цвет человечийсо дна чернильниц всплывает.Когда я пишу тебе,то кости мои тебе пишут:несмываемы те чернила,под которыми чувства дышат.

В огне закаленной голубкойлетит письмо над пустынейсо сложенными крыламии с адресом посередине.

Не воздух, гнездо или небонужны этой птице, а тело,а руки твои, глаза,дыхания все пределы.Ты будешь ждать обнаженнойсреди твоих чувств, как в колодце,чтоб чувствовать каждою клеткой,как к сердцу она прижмется.

Пусть в землю опустят тело,которым люблю и дышу,но ты напиши мне в землю,и я тебе напишу.

Вчера осталось письмоодиноким и без хозяина,пролетев над глазами того,кто ждал его жарко и тайно.Говоря и с мертвыми, письмав живых остаются тоже:они человечны, хоть ихпрочесть адресат не может.

Пусть где-то клыки отрастают,мне с каждым днем все дорожеписьма твоего легкий голос,как зов необъятный, тревожный.Во сне его получу я,когда наяву невозможно.И станут раны моичернильницами, тоскуя,губами, что нежно дрожатот памяти о поцелуях;неслыханным голосом раныпусть скажут: тебя люблю я.

ТЮРЬМЫ