Избавление - Василий Соколов

Роман Семенович догадался, что сказано это было для него, и ответил загадочной фразой:

- Готов служить. Куда игла, туда и нитка!

- Вы что имеете в виду?

- Захотите в деревню или в город, туда и я помчусь.

- Ах, вон вы о чем! - рассмеялась Наталья. - Ну, Роман Семенович, вы просто какой-то неувядаемый!

- Вот именно!.. Могу похвалиться, никакая хворь меня не берет, никакие недуги... А ведь две войны дюжил на своем горбу. Две! И выжил, как говорится, всем смертям назло.

- Между прочим, в начале войны мне Алексей писал, что он не верит в смерть, и это спасало... Я тоже, по его примеру, не верю ни в какие опасности, грозящие жизни.

- Вера - великая вещь, - поддержал хирург и осторожно спросил: - Кто такой Алексей?

"Ревнует", - подумала Наталья, видя, как лицо у хирурга потускнело, и ответила нехотя:

- Мой бывший муж.

- Бывший... - шепотом повторил Роман Семенович и ощутил, как от сердца у него отлегло, понял, что возврата к прежнему не может быть, а высказался так, словно бы заверял ее, Наталью, в своей убежденности: - Не люблю, когда люди сходятся, а потом расходятся.

- Что же, этим людям прикажете всю жизнь казнить себя, живя разными интересами или, более того, во вражде, как чужие?

- Надо выбирать осмотрительнее, постоянство ценить!

Он почему-то думал, что разлад в семье у них произошел по вине мужа, и, говоря о постоянстве, хотел лишний раз польстить Наталье.

- Я тоже так думаю, - медленно ответила она.

- А что же случилось с вашим Алексеем... в смысле разлада? К другой переметнулся? От такой красивой женщины и бежать - преступно!

И опять в его словах слышалась нескрываемая похвала в ее адрес.

Между тем на лице у Натальи появилась хмурость, будто пережитое по сей день не давало ей покоя, и Роман Семенович уже пожалел, что затеял этот разговор. Наталья же, коль спросили у нее, с горечью в голосе проговорила:

- Долгая история - ворошить прошлое. Скажу только: не он виноват. По моей глупости...

Роман Семенович посочувствовал ей, пытался даже успокоить:

- Что было, то быльем поросло, и тужить не надо, раз такое случилось.

Оба умолкли, испытывая неловкость.

Тягостную паузу нарушила сама Наталья.

- Хотите чаю? - поднимаясь со стула, проговорила она. - Угощу вас айвовым вареньем, нет, лучше из инжира, помните, который мы нарвали? Прелесть, скажу вам! - и Наталья провела ладонями по лицу, как бы стирая усталость, потом запрокинула за плечи сползшие на грудь длинные, разметавшиеся пряди иссиня-черных волос, повернулась и медленно пошла на кухню. Роман Семенович краешком глаз сопроводил ее, откровенно любуясь и покачивающейся походкой, и фигурой, - боже мой, какая стать! - и заулыбался, испытывая возбуждение. И когда Наталья вернулась, держа перед собой поднос с вареньем в вазочке, с фаянсовыми чашками, он все еще улыбался, и она не удержалась, спросила:

- Вы чему-то очень рады?

- Ты, Наталья-свет, неудобно как-то, но признаюсь, очень... очень мила! - отвечал Роман Семенович. - Такая женщина - прелесть, и... одинокая. Нет, этого нельзя представить! Ты должна быть счастлива. Имеешь на это право. Тебе бы нужно выйти замуж...

- Муж не находится... - усмехнулась Наталья. Усмехнулась притворно, тогда как сама была уверена в себе, знала себе цену, и своей красоте, и своему живому уму.

Романа Семеновича так и подмывало сказать: "Как нет мужа? А я... Чем не муж?" - но он этого не сказал. Мог сказать, возможно, какой-то другой женщине, но не ей, Наталье, перед которой тушевался, просто-напросто пасовал, не мог говорить об интимных чувствах прямо, открыто, как подобает мужчинам в его возрасте. С ней, Натальей, все было для него иначе, совсем по-другому - намного сложнее. Для него это, может быть, последний случай, когда судьба посылает ему счастье, и брать его нужно крайне осторожно.

С того времени, когда Роман Семенович увидел ее, Наталья жила в нем. И он, если бы откровенно мог сознаться кому-то в этом, наговорил бы массу восторженных слов о ней, потому что ходил, не чувствуя ног, будто летал на крыльях, и все в нем пело, играло. Все вокруг казалось радужно-милым. И если раньше страдания людей, их искаженные лица, их душераздирающие крики, запекшаяся кровь на повязках действовали на него угнетающе, расшатывали и без того подорванные нервы, то теперь, приходя в госпиталь, он переносил все это гораздо проще.

Роман Семенович брался за каждую операцию с такой же готовностью облегчить страдания бойцов. Но он - улыбался... Раненые, глядя на улыбающееся лицо хирурга, приободрялись. Ведь настроение передавалось и им, подопечным его. И эту радость, душевный подъем незримо, даже на расстоянии давала ему только она, Наталья. Теперь же, когда они сидели рядом, Роман Семенович настолько волновался, что порой становился рассеянным.

- Чай остывает, пейте. Варенье вот... - проговорила Наталья, чем вывела его из состояния радостной задумчивости, и положила ему на блюдечко варенье с янтарными дольками инжира.

Ему ничего иного не оставалось, как взять ложечку, помешать в чашке, попробовать варенье.

- Приятно. Очень приятно! - машинально похвалил Роман Семенович и опять размечтался. Близость Натальи, от которой он был без ума, мешала ему и думать и говорить связно.

- Но возможно ли такое? - сорвалось с его уст, сорвалось непроизвольно, сам того не хотел сказать Роман Семенович.

- Что возможно? Вы, Роман Семенович, что-то недоговариваете? Наталья посмотрела на него пристально.

- Так себе... Между прочим...

- Ну, вот и прячете. А я люблю все начистоту. Прямо...

Он хотел сознаться, открыться в своих чувствах, но чей-то чужой голос шептал ему другое, запрещал делать этот опрометчивый шаг, и все в нем будто немело - и лицо, и ноги, и руки.

- Роман Семенович, вы что-то хотите сказать и не решаетесь, ну признайтесь?

- В чем именно... требует признаний? - невпопад спросил он и, чувствуя ненужность этих слов, добавил: - Моя душа тоже перед вами нараспашку...

- Тогда скажите, ваша вторая половина где проживает? - щурясь и жеманно передернув плечами, спросила Наталья. - Простите, это к слову.

Хирург был внутренне рад этому вопросу, хотя и не подал вида. Он полагал, что своим вопросом, который рано или поздно должен был последовать, Наталья подходила к тому главному, что еще удерживало ее дать свое согласие, но коль он одинок, то и трудное в таком случае объяснение отпадало само собой.

- Хвост за мной не тянется, - отшутился Роман Семенович и серьезно добавил: - Была жена... Давно забытая...

Он глядел на Наталью а надеялся, ждал, что этим в ней вызовет - нет, не сочувствие, а утешение, что это принесет чувство облегчения для обоих и, быть может, радость. Между тем Наталья не выразила ни сочувствия, ни радости и восприняла это буднично-просто, с каким-то даже безразличием.