Великий Ленин. «Вечно живой» - Владимир Поцелуев

6 февраля 1922 г. ВЦИК принял декрет «Об упразднении Всероссийской чрезвычайной комиссии и правилах производства обысков, выемок и арестов». На ее базе было создано Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД[582] (после образования СССР Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР). На местах его органами были политические отделы. В полномочия ГПУ не входили судебно-следственные функции, его задачи были ограничены областью «политической охраны» и охраны границ государства. Согласно декрету, любой человек, арестованный ГПУ, либо через два месяца должен быть освобожден, либо дело его передавалось в суд. Свыше двух месяцев без передачи в суд можно было держать под арестом только по особому разрешению Президиума ВЦИК. И хотя суженные полномочия ГПУ оставались еще обширными, все же появилась надежда, что с сокращением прерогатив власть «органов» не будет беспредельна. Однако уже в конце сентября Политбюро постановило расширить права ГПУ. 16 октября ВЦИК предоставил ГПУ право «внесудебной расправы вплоть до расстрела в отношении лиц, взятых с поличным на месте преступления при бандитских налетах и вооруженных ограблениях»[583]. Тем самым ВЦИК снова отступил от принципа осуждения только через суд. Руководителем ГПУ оставался Ф.Э. Дзержинский. Имеются свидетельства, что осенью 1923 г. он сказал К. Радеку: «Святые или негодяи могут служить в ГПУ, но святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями»[584].

Таким образом, была заменена лишь вывеска так необходимого РКП(б) карательного органа. Кадры и методы «работы» оставались прежними. Вседозволенность чекистов приводила ко все большей бесконтрольности, жестокости и изощренности их деятельности. Да и политическое руководство Советской России не отказалось от террора. 3 марта 1922 г. в письме Л.Б. Каменеву Ленин писал: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому»[585]. И это было не совсем верно, ибо террор экономический явно просматривался в финансовой базе большевиков.

Оценивая политическое состояние в России в начале 20-х гг., В.И. Вернадский, находясь в командировке от Российской Академии наук с целью прочтения лекций в Сорбонне, записал в дневнике 9 ноября 1922 г.: «Говорят о том, что сейчас реакция двинется «вправо», – но куда идти «вправо», идти дальше в существующей реакции, с точки зрения свободной научно творящей человеческой личности. Сейчас нет свободы слова и печати, нет свободы научного искания, нет самоуправления, нет не только политических, но даже и гражданских прав. Нет элементов уважения и обеспеченности личности»[586].

Действительно, «уважение» в советском обществе зависело от занимаемой должности и доходило до обоготворения вождей. Обеспеченность личности зависела не от трудолюбия и таланта, а от должности, ибо она определяла и финансовую обеспеченность партийной элиты.

Деньги вождя и партии

Самый естественный и самый загадочный вопрос проблемы борьбы за власть – финансовая деятельность большевиков. На протяжении всего периода существования Советского государства исследование этой темы было как бы неэтично, хотя и предпринимались попытки внести ясность по поводу «золота партии». Ленин представлялся простым бессребреником, живущим в бедности и нужде, готовым бескорыстно поделиться последним, аскетически прожившим свою недолгую жизнь во имя благосостояния всех трудящихся. И все же Ленин сам ответил о своем благосостоянии накануне Октябрьской революции, заявив, что он никогда не испытывал нужды.

На какие же деньги жил В.И. Ульянов, вся жизнь которого – карьера профессионального революционера? Революционная деятельность Владимира Ульянова начиналась за счет личных средств его родителей, точнее, семейного фонда, который формировали:

Отец – Ульянов Илья Николаевич умер 12(24).01. 1886 г. в 54,5 года, заслужив в 1882 г. звание потомственного дворянина в связи с награждением орденом Св. Владимира 3-й степени. Его должность – директор народных училищ Симбирской губернии – приравнивалась к чину генерала и соответственно оплачивалась, на что он мог содержать жену и шестерых детей.

Мать – Мария Александровна, урожденная – Бланк, в качестве вдовы действительного статского советника получала пенсию 100 рублей в месяц. На ее полном иждивении находились четверо детей, из которых только Володя потратил 74 рубля с 9/IX по 9/X 1893 г. В письме к матери в октябре 1893 г. он настаивает: «Попрошу прислать деньжонок: мои подходят к концу…» О финансовом состоянии Ленина тех лет можно судить по воспоминаниям его коллеги М.А. Сильвина, на вопрос которого, как идет юридическая практика, Владимир Ильич ответил: «Работы в сущности никакой нет». За год, если не считать обязательных выступлений в суде, он не заработал даже столько, сколько стоит помощнику присяжного поверенного выборка документов…»[587]

Как же пополнялся «расход чрезмерный», почему сын требует отчета матери: «Напиши, в каком положении твои финансы: получила ли сколько-нибудь от тети? получила ли сентябрьскую аренду от Крушвица? много ли осталось от задатка (500 р.) после расходов на переезд и устройство?»[588]Переезд, имеется в виду, семьи Ульяновых из Самары в Москву, на что использована часть средств от продажи дома в Самаре.

Тетя – Анна Александровна Веретенникова – была совладелицей казанского имения Ульяновых Кокушкино.

Крушвиц – арендатор хутора вблизи саратовской деревни Алакаевки, купленного Марией Александровной в декабре 1888 г. для ведения хозяйства Володей. В 1897 г. хутор был продан. Деньги положили в банк на проценты.

«Богатства, как видим, – констатировал хорошо знавший семью Ульяновых Н.В. Вольский (псевдоним Валентинов), – никогда не было, но в течение долгого времени был достаток, позволявший членам семьи Ульяновых многие годы не иметь заработка, производить траты вроде частых поездок за границу, которые были бы просто невозможны, если бы «вся семья жила на пенсию матери»[589].

В 1895 г. Владимир Ильич выезжает за границу. За четыре месяца он посещает Швейцарию, Париж, Берлин, любуется Европой, совершенствует социалистические познания, устанавливает связи с плехановской группой «Освобождение труда», знакомится с единомышленниками и поправляет здоровье. «Живу я в этом курорте уже несколько дней и чувствую себя недурно, – пишет он матери в июле из Швейцарии, – пансион прекрасный и лечение, видимо, дельное, так что надеюсь дня через 4–5 выбраться отсюда. Жизнь здесь обойдется, по всей видимости, очень дорого; лечение еще дороже, так что я уже вышел из своего бюджета и не надеюсь теперь обойтись своими ресурсами. Если можно, пошли мне еще рублей сто…»[590]