Великий Ленин. «Вечно живой» - Владимир Поцелуев

И так Ленин, юрист по образованию, выступает с типично политическими требованиями, нарушая сознательно главный принцип законотворчества – независимость судов и судей, упорно требуя «усиления репрессий», отвергая презумпцию невиновности.

Особое внимание Ленин уделял кадрам Наркомата юстиции. «Каждого члена коллегии НКЮста, каждого деятеля этого ведомства, – считал он, – надо бы оценивать по послужному списку, после справки: скольких коммунистов ты закатал в тюрьму втрое строже, чем беспартийных за те же проступки? скольких бюрократов ты закатал в тюрьму за бюрократизм и волокиту? сколько купцов за злоупотребление нэпа ты подвел под расстрел или под другое, неигрушечное (как в Москве, под носом у НКЮста, обычно бывает) наказание? Не можешь ответить на этот вопрос – значит, ты шалопай, которого надо гнать из партии за «комболтовню» и за «комчванство»[573].

Однако «закатать» коммуниста в тюрьму было трудно, так как по циркулярному письму, разработанному комиссией Оргбюро ЦК РКП(б) в составе Бухарина, Дзержинского, Курского, Молотова и Соколова, утвержденному ЦК РКП(б) 16 июня 1921 г., в случае ареста коммунистов судебно-следственные учреждения должны об этом немедленно извещать партийные комитеты и давать им для ознакомления само дело подследственного; они обязаны освобождать коммунистов под поручительство партийных комитетов за персональным поручительством трех членов РКП(б), уполномоченных на то партийным комитетом: «Мнение комитета о направлении и судебном решении по делу есть партийная директива работников-коммунистов судебно-следственного учреждения»[574].

Казалось бы, грозное требование Ленина спрашивать с коммунистов «втрое строже», чем с беспартийных, нивелирует всех перед законом, но партийные указания были выше каких-либо законов. Постановление Оргбюро ЦК от 16 марта 1923 г. предусматривало особый порядок привлечения к судебной ответственности секретарей губкомов и обкомов: прежде чем дать делу ход, губернский прокурор обязан был направить материалы и свое заключение прокурору республики для согласования с ЦК РКП(б)[575].

Таким образом, партийное окружение Ленина становилось сильнее своего вождя, который своими решениями еще больше укреплял его функции.

Ленин поясняет членам Наркомюста, Политбюро, Президиума ВЦИК, своим заместителям по СНК и СТО А.Д. Цюрупе и А.И. Рыкову: «…мы признали и будем признавать лишь государственный капитализм, а государство, это – мы, мы сознательные рабочие, мы коммунисты. Поэтому ни к черту не годными коммунистами надо признать тех коммунистов, кои не поняли своей задачи ограничить, обуздать, контролировать, ловить на месте преступления, карать внушительно всякий капитализм, выходящий за рамки государственного капитализма, как мы понимаем понятие и задачи государства»[576].

Ленин, не имея на то полномочий, вопреки общепринятому законодательству, дает указания: «…расширить применение государственного вмешательства в «частноправовые» отношения; расширить право государства отменять «частные» договоры; применять не corpus juris romeni (свод законов римского права. – В.П.) к «гражданским правоотношениям», а наше революционное правосознание; показывать систематически, упорно, настойчиво на ряде образцовых процессов, как это надо делать с умом и энергией; через партию шельмовать и выгонять тех членов ревтрибуналов и нарсудей, кои не учатся этому и не хотят понять этого»[577].

Вот так волюнтаристски признавался лишь государственный капитализм, который строил социализм, а под государством признавалась лишь небольшая часть его подданных, которые должны были управлять обществом не на основании правосудия, а исходя из революционного правосознания, т. е. политической конъюнктуры и, точнее, беззакония.

По мнению Ленина, Наркомюст должен «добиться того, чтобы у нас капитализм был «вышколенный», был «приличный»… и карать не позорно-глупым, «коммунистически-тупоумным» штрафом в 100–200 миллионов, а расстрелом…»[578]. Понимая, что это не просто «задачи Наркомюста», а политический наказ вождя РКП(б) и требования председателя СНК, Ленин после своей подписи сделал приписку: «P. S. и малейшего упоминания в печати о моем письме быть не должно. Пусть, кто хочет, выступает за своей подписью, не упоминая меня, и побольше конкретных данных!»[579] Что это – политическая дальновидность или просто трусость?

Ленин не мог найти выхода из кризисных моментов средствами и методами нормальных экономических отношений, общепринятыми законами. Главными методами социалистического строительства он продолжал считать диктатуру и террор, а основными орудиями – РКП(б) и ВЧК. Ленин предлагает ВЧК проект плана «работы по ликвидации белогвардейских организаций на вторую половину 1921 года и первую половину 1922 года». 21 апреля 1921 г. на имя Дзержинского была передана выписка из записки Ленина Молотову, в которой он требует включить в план ВЧК:

«1. Ликвидация с-р и усиление надзора.

2. То же меньшевиков.

3. Чистка партии: долой нестойких коммунистов.

4. Чистка Саратова и Самарской губернии.

5. Отряды особого назначения.

6. Курсанты в провинции.

7. Чистка аппарата государственной власти в деревне…»[580]

4 июня 1921 г. Ленину был представлен проект плана, адресованный также и членам Политбюро[581]. Он предусматривал «доликвидацию» партий меньшевиков и эсеров. Тщательно, детально указано, как это будет сделано, намечен график проведения «массовых операций». Речь в нем также идет об операциях против остатков других партий, о мерах борьбы с «черносотенным духовенством», подавлении рабочих и крестьянских волнений, о «чистке» ответственных работников милиции, кооперации, аппарата государственной власти в деревне и аппарата управления экономикой. Даны рекомендации ЦК РКП(б), как подключить к проведению репрессивных мероприятий партийные органы.

Совместные действия ЧК и партийных организаций дискредитировали большевиков и Советскую власть в целом. Девятый Всероссийский съезд Советов в декабре 1921 г. признал необходимым сузить круг деятельности ВЧК и ее органов. Последним большим процессом, организованным ВЧК, был процесс так называемой Петроградской боевой организации, по которому было арестовано свыше 200 человек, среди них крупные ученые и деятели культуры В.Н. Таганцев, М.М. Тихвинский, Д.И. Шаховский, Н.И. Лазаревский, талантливейший поэт Н. Гумилев и др. Дело было явно раздуто в политических целях.

6 февраля 1922 г. ВЦИК принял декрет «Об упразднении Всероссийской чрезвычайной комиссии и правилах производства обысков, выемок и арестов». На ее базе было создано Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД[582] (после образования СССР Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР). На местах его органами были политические отделы. В полномочия ГПУ не входили судебно-следственные функции, его задачи были ограничены областью «политической охраны» и охраны границ государства. Согласно декрету, любой человек, арестованный ГПУ, либо через два месяца должен быть освобожден, либо дело его передавалось в суд. Свыше двух месяцев без передачи в суд можно было держать под арестом только по особому разрешению Президиума ВЦИК. И хотя суженные полномочия ГПУ оставались еще обширными, все же появилась надежда, что с сокращением прерогатив власть «органов» не будет беспредельна. Однако уже в конце сентября Политбюро постановило расширить права ГПУ. 16 октября ВЦИК предоставил ГПУ право «внесудебной расправы вплоть до расстрела в отношении лиц, взятых с поличным на месте преступления при бандитских налетах и вооруженных ограблениях»[583]. Тем самым ВЦИК снова отступил от принципа осуждения только через суд. Руководителем ГПУ оставался Ф.Э. Дзержинский. Имеются свидетельства, что осенью 1923 г. он сказал К. Радеку: «Святые или негодяи могут служить в ГПУ, но святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями»[584].