Великий Ленин. «Вечно живой» - Владимир Поцелуев

17 мая последовала вторая ленинская записка Д.И. Курскому: «Открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы», что «карается высшей мерой наказания, с заменой, в случае смягчающих вину обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу» – «пропаганда или агитация, или участие в организации, или содействие организациям, действующие (пропаганда и агитация) в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к насильственному ее свержению, путем ли интервенции, или блокады, или шпионажа, или финансирования прессы и т. под. средствами»[552].

В 1922 г. были произведены массовые аресты среди меньшевиков. Многие из них отправлены в отдаленные районы страны, видные меньшевики получили разрешение эмигрировать. Волне возмущения в Западной Европе Президиум ИККИ противопоставил сфабрикованные материалы о терроре в отношении коммунистов в буржуазных странах. 6 мая 1922 г. он постановил: «Добиться того, чтобы каждый член ИККИ дал в письменном виде подробнейший материал о своей стране, указывающий на гонения коммунистов, аресты, убийства, проявления белого террора и главную роль социалистов 2 и 2 1/2 Интернационала во всем этом»[553]. Трибунал ВЦИК 3 человек оправдал, 12 приговорил к расстрелу, остальных – к различным срокам заключения. Президиум ВЦИК 10 человек помиловал. 8 августа 1922 г. ВЦИК утвердил приговор, но отсрочил его исполнение. «Если партия социалистов-революционеров, – говорилось в декрете ВЦИК, – фактически и на деле прекратит подпольно-заговорщическую, террористическую, военно-шпионскую, повстанческую работу против власти рабочих и крестьян, она тем самым освободит от высшей меры наказания тех своих руководящих членов, которые в прошлом этой работой руководили и на самом процессе оставили за собой право ее продолжать»[554].

Таким образом, большевики вынуждены были держать руководителей эсеровской партии в тюрьме, сохраняя им жизнь за отказ эсеров от антисоветской деятельности. «Перебежчики из лагеря самих эсеров раскрыли нам, – писал Л.Д. Троцкий, – что важнейшие террористические акты были организованы не одиночками, как мы склонны были думать сначала, а партией, хотя она и не решалась брать на себя официальную ответственность за совершавшиеся ею убийства. Смертный приговор со стороны трибунала был неизбежен. Но приведение его в исполнение означало бы неотвратимо ответную волну террора. Ограничиться тюрьмой, хотя бы и долголетней, значило просто поощрить террористов, ибо они меньше всего верили в долголетие Советской власти. Не оставалось другого выхода, как поставить выполнение приговора в зависимость от того, будет или не будет партия продолжать террористическую борьбу. Другими словами, вождей партии превратить в заложников»[555].

XII конференция РКП(б) (4–7 августа 1922 г.) ориентировала на продолжение репрессий против небольшевистских партий. Доклад об антисоветских партиях и течениях делал Г.Е. Зиновьев. Принятая в духе доклада резолюция утверждала, что эти «партии и течения частично меняют тактику: они пытаются использовать советскую легальность в своих контрреволюционных интересах и держат курс на «врастание» в советский режим, который они надеются постепенно изменить в духе буржуазной демократии и который, по их расчетам, сам идет к неизбежному буржуазному перерождению»[556]. Резолюция ставила задачу в «сравнительно короткий срок окончательно ликвидировать партии эсеров и меньшевиков как политические факторы»[557]. Постановления ВЦИК и Совнаркома о регистрации обществ и союзов, согласно которым объединения, «по своим целям и методам деятельности противоречащие Конституции РСФСР и ее законам, не подлежали регистрации»[558], создавали юридическую базу для запрета антибольшевистских партий и организаций.

Убедившись в бесперспективности борьбы, правые эсеры в 1923 г. приняли решение о самороспуске своей партии в Советской Республике.

Во второй половине 1922 г. остатки партии меньшевиков переходят на нелегальное положение. Разочарование в партии и чувство бесперспективности ее деятельности охватили не только рядовых членов, но и ее лидеров. Меньшевик О.Е. Ерманский вспоминал: «Когда я, после отъезда Мартова, оглядывался на окружавших меня членов ЦК, меня поражало явное понижение его общего политического и морального уровня. Тут еще уехал Абрамович, изъят был Дан – уровень членов ЦК совсем измельчал. А крен вправо рос не по дням, а по часам»[559]. «К концу 1922 г. 10 из 24 членов ЦК, избранных в мае 1918 г., вышли из партии»[560].

Среди левых эсеров летом 1920 г. взял верх И.З. Штейнберг, высказавшийся за прекращение борьбы с Советской властью. Его единомышленники обратились в ЦК РКП(б) с просьбой разрешить им легальное существование. В октябре просьба была удовлетворена[561]. Но левоэсеровские группы были немногочисленны, их деятельность была малозаметна. Не помогло и объединение с максималистами и др. Многие левые эсеры вступали в Коммунистическую партию. В августе 1923 г. Центральное бюро объединенных организаций левых эсеров и максималистов вынуждено было признать полную несостоятельность своих организаций.

Так сходили с политической арены социалистические партии. К середине 20-х гг. в Советской России осталась одна «стоявшая у власти» партия – Коммунистическая. «Мы все побеждены Советской властью, – констатировал один из наиболее непримиримых ее врагов, Б. Савинков. – Побеждены и белые, и зеленые, и беспартийные, и эсеры, и кадеты, и меньшевики. Побеждены в Москве, и в Белоруссии, и на Кавказе, и на Украине, и в Сибири. Побеждены в боях, в подпольной работе, в тайных заговорах и открытых восстаниях… Прошло семь лет. Мы распылены. Мы – живые трупы. А Советская власть крепнет с часу на час»[562].

В констатации Б. Савинкова – признание того, что не только репрессии привели к гибели небольшевистских партий. Результат репрессий стал возможен вследствие потери связей этих партий с массой, изоляции от нее. Колебания, смена тактических установок, попытки играть роль «третьей», промежуточной силы в обстановке ожесточенной классовой борьбы не спасали их.

«…В обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные в тюрьме»[563], – так пророчески заявил в 1927 г. председатель ВЦСПС М.П. Томский, в дальнейшем ощутивший на личной судьбе мощь диктатуры партии.