Иван-Дурак - Ольга Матвеева

Иван принялся рассматривать содержимое пакета: обычная пастель, масляная, акварель, гуашь, масло. А какая бумага! В детстве он бы с ума сошел от счастья, если бы получил такой подарок! Боже, как он радовался, когда ему на день рождения подарили чешский набор фломастеров. Двенадцать цветов! Таких ни у кого в классе не было! Он об этих фломастерах два месяца мечтал, он по нескольку раз в неделю заходил в магазин полюбоваться на них и так боялся, что их раскупят — приличный товар в те времена долго на прилавках не залеживался. Он тогда схватил эти фломастеры и тут же принялся рисовать бригантину под цветными парусами. Он на неделю забросил учебу, потому что не мог остановиться: он рисовал, рисовал и рисовал… Он изрисовал весь альбом и принялся за другой… А потом мама отобрала фломастеры и пригрозила, что не отдаст, пока он не поест нормально, не исправит пару по математике, не выучит уроки и не погуляет, то есть не подышит свежим воздухом, что крайне полезно для здоровья…

Кем он хотел быть в детстве? Космонавтом, разведчиком, путешественником, археологом! Знаменитым художником, в конце концов! Таким, как Пикассо или Дали. Ну не алкоголем же торговать, в самом деле, он мечтал! Так почему же торгует? Откуда это взялось? Получается, что он всю жизнь этим занимается только потому, что когда-то в смутном и голодном начале девяностых он поступил на службу в контору, торгующую алкоголем? Только поэтому. А ведь он даже никогда и не задумывался, нравится ему эта работа или нет. Она приносила серьезный доход, и это было главным и единственным аргументом в ее пользу. Может, потому он так несчастен, что долгие-долгие годы занимается нелюбимым делом? Занимает чье-то чужое место? Проживает чужую жизнь? Деньги на одной чаше весов и его жизнь на другой? И что же до сих пор перевешивало? Деньги? Деньги! А что, ничего нельзя изменить? Но ведь можно же!

— Нельзя, Ванечка, нельзя! — пропищал в голове Ивана какой-то вредненький голосишко. Глас разума, может быть? Или сомнений?

— Это почему же?

— Да поздно, Ванечка, поздно! Вспомни, сколько лет тебе исполнилось?

— Ну, сорок! Так это ж только зрелость, еще не старость. Самое время, чтобы что-то менять, а то потом точно уже будет поздно.

— Да ты же, Ванечка, не умеешь больше делать ничего, кроме как население спаивать!

— Это я не умею?! — возмутился Иван. — Это я не умею?! Я тебе сейчас покажу, как я не умею!

Иван схватил большой лист бумаги, карандаш и, глядя в окно, начал набрасывать улицу и Аню, идущую к нему. Потом налил в новый серебряный кувшинчик, который первым подвернулся ему под руку, воды, открыл гуашь, взял кисти и нанес первый мазок. Очнулся он только под утро, когда рисунок был закончен. Он устал до дрожи в руках, глаза его слипались. Он был счастлив!

Глава двадцать девятая

Это была страсть. Одержимость. Служба теперь его раздражала. Он с трудом дожидался окончания всех дел и устремлялся домой: к своим холстам, кистям и краскам. Там он творил. А работа… Она представлялась теперь бессмысленной тратой времени. Совершеннейшей глупостью. Так он тосковал на службе, так тосковал по своему мольберту, как ни по одной женщине не тосковал. Тело его в кабинете сидело, а душа легкой бабочкой витала по холсту. Все никак не мог понять, как же мог он жить без живописи? Как же это он так сглупил тогда, когда бросил ее? Как он обходился без этого упоения, восторга, без этой счастливой усталости? И даже пресловутые муки творчества, когда не получалось у него ничего, Ивана радовали. Удовольствие доставляли. К августу он не выдержал — взял отпуск на целый месяц, чего не делал уже много лет, и отбыл на пленер. Сначала хотел было податься за вдохновением в родной городок, да передумал — в Италию отправился: очень его впечатлили этюды, которые привезли оттуда мать и Александр Васильевич. Снял небольшую виллу на Сардинии да и поехал. Сбылась мечта идиота. Домик у моря! И никаких баб! Все, как грезилось ему во время скитаний в поисках дамы, которую нужно было спасти. Так и не понял Иван, чего же хотел от него этот старый безумец — Петр Вениаминович. Мучил, мучил, а что в итоге? Иван кучу времени потратил, денег, чуть до нервного истощения не доспасался, и что же? И не спас никого, и у разбитого корыта остался. К чему все это было? И ведь нет бы объявиться, да все объяснить! Так нет же — пропал. Совсем пропал. А может, и не было никакого Петра Вениаминовича, может, это был только сон? Простое сновидение. Ничего больше. К чему были все эти мытарства? Только для того, чтобы понял Иван, что не в деньгах счастье? Что существуют все же в этом мире вещи, которые купить нельзя? Что гораздо ценнее простые человеческие отношения? Ну, так это каждый школьник знает. Многие, правда, потом об этом забывают… когда у них деньги появляются. Странные у Петра Вениаминовича способы преподавания жизненных уроков. Мог бы ведь и просто так сказать. К чему был этот путь? Что это, путь в никуда?

Впрочем, вскоре солнце, море, вино, покой и творчество освободили голову Ивана от тяжких раздумий, осталась в нем лишь радость. Он уже и забыл, что так бывает. Думал, осталось это состояние в детстве, которое давно ушло и не вернуть его больше. Думал, что только тогда и можно было радоваться простым вещам: утреннему стакану молока и куску батона с земляничным вареньем, случайному взгляду девочки, которая тебе нравится, пятерке по математике, похвале отца, запаху свежескошенной травы, снежным брызгам, которые обжигают твое лицо, когда ты летишь с горы на куске картона. А еще когда на белом листе бумаге, повинуясь твоей руке, рождается новый мир. Маленький мир, ограниченный размерами листа, но все же мир. Новый. И создаешь его ты. Как же так? Как получилось, что в вечной гонке за успехом, деньгами и женщинами он разучился радоваться жизни? Утратил способность наслаждаться ее маленькими, незаметными праздниками. В тот август на Сардинии Иван снова почувствовал себя ребенком.

Он просыпался рано утром и как мальчишка бежал купаться. Потом завтрак, простой и незамысловатый: кусок свежего хлеба, который он обмакивал в оливковое масло, и бокал белого холодного вина. Затем Иван прихватывал этюдник и отправлялся на охоту: искать причудливые виды и интересные типажи — часто он уговаривал ему попозировать трактирщиков, торговцев или туристов. В портретах Иван пока не преуспел, но не унывал по этому поводу: каждый новый рисунок становился все лучше и лучше. У Ивана формировался свой стиль — размашистый, нервный, экспрессивный. В каждом мазке трепетали Ивановы сомнения, метания, неспокойное счастье обретения себя. Или возвращения себя. Иногда поздним вечером, сидя в одиночестве на веранде и слушая плеск волн, он размышлял о своей прежней жизни: это был какой-то совсем другой Иван, не истинный. Иван, появившийся под влиянием обстоятельств, настроений общества, изломанный женщинами и компромиссами с собой, со своей совестью, со своими убеждениями. Зачем он так жил? Стоят ли деньги и материальные блага потери себя? Ну, он не беден, ну может себе позволить практически все, что пожелает. Ну, не все, конечно, не все, но многое. Почему же тогда он забыл, что такое счастье? Почему за последние двадцать лет он разучился получать удовольствие от жизни. Почему сейчас он не может вспомнить эпизодов, когда он был по-настоящему доволен жизнью? Почему он остался одинок, и почему так и не удалось ему купить любовь самой лучшей на свете женщины?