Орбинавты - Марк Далет

— И какой сегодня день на твоих листьях гуябары?

— Четвертый день февраля месяца тысяча четыреста девяносто четвертого года, — отвечает Равака, и теперь я не выдерживаю и прыскаю. Он, глядя на меня, тоже смеется.

Потом пришелец совершает нечто еще более странное, чем его длинные слова про дни и годы. Он плотно прижимает губы к моей щеке, а затем отлепляет их с чмокающим звуком.

— Что это ты делаешь? — не понимаю я, но мне уже хочется, чтобы он это повторил.

Равака ищет подходящее слово, но не находит.

— У нас это называется beso[61], — говорит он наконец.

— И зачем это делают?

— Мы считаем, что получить «бесо» очень приятно. Если ты хочешь сделать кому-то приятное, ты делаешь ему «бесо».

— Тогда я тебе тоже сделаю, — говорю я. Он подставляет щеку, я прилепляюсь к ней губами, а потом резко отстраняюсь. Но чмоканья не получилось.

Пришелец отирает щеку и смеется.

— А как надо? — спрашиваю я.

Тогда он делает мне «бесо» в самых разных местах — на щеках, на лбу, на шее, — и в какое-то мгновение мы просто начинаем ласкать друг друга, как будто собираемся соединиться во славу богини плодородия.

Но тут он удивляет меня еще больше прижимая свои губы к моим и, вместо того, чтобы сделать «бесо», то есть отлепить их с чмокающим звуком, он заталкивает свой язык мне в рот.

Это очень странно и, по-моему, неправильно. Мне кажется, что духи, живущие в дыхании двух человек, могут теперь перепутать свои места. Я пытаюсь вытолкнуть его язык, чтобы объяснить ему про духов, но Равака понимает меня совершенно неверно и втягивает мой язык своим ртом. Тогда я начинаю отталкивать его руками.

Он наконец отстраняется.

— Что это ты делал? — спрашиваю я, переводя дыхание.

— Тебе было неприятно?! — Он не всегда знает, что мне приятно, а что нет, и это его беспокоит. Меня радует, что он беспокоится обо мне.

— Не знаю, — говорю я. — Так не делают. Когда мужчина и женщина хотят друг друга, они соединяются здесь, внизу. — Я показала. — Но не наверху.

— Это просто еще один вид «бесо». — Он смеется и одновременно краснеет. Как у него это получается? Я не умею делать так, чтобы мое лицо меняло цвет. Да и зачем это?

— Если ты хочешь меня, мы можем соединиться так, как это принято, — говорю я.

— Сейчас? — спрашивает он и краснеет еще сильнее.

Я боюсь, что если рассмеюсь из-за изменений цвета его лица, то рассержу Великую Мать, повелительницу вод. Ведь от соединения мужчины и женщины рождаются дети. Защитница рожениц не потерпит несерьезности в том, что касается плодородия. Смех любят другие духи, но они куда слабее Атабей. Если Предвечная прогневается, она призовет двух страшных близнецов — Гуатаубу, несущего молнию, и Коатриски, несущего потоп. И втроем они накажут глупую девчонку Зуимако, а вместе с ней и всех людей ее селения, которые ни в чем не провинились!

Теперь мне уже не смешно, а страшно. Я иногда умею напугать себя. Но и обрадовать тоже умею.

— Да, прямо сейчас, — важно говорю я и начинаю снова его ласкать.

— Подожди. — Он останавливает меня и оглядывается по сторонам. В каней, кроме нас, еще человек десять. Кое-кто занят своими делами, но многие смотрят на нас, в том числе мои родители и совсем маленькая сестренка, и мне это нравится.

— Я не могу делать это на виду у всех, — тихо говорит Равака.

— Но здесь не все, — возражаю я.

Он хмыкает и поясняет:

— Я не могу делать это, когда нас с тобой кто-нибудь видит.

Непонятно, чем это ему мешает, но меня больше смущает другое.

— Как же можно спрятаться сразу от всех? — спрашиваю я.

— Пойдем в лес. — Равака пожимает плечами. Никак не могу понять, почему иногда он так делает. Наверно, хочет почесать шею. Мне кажется, что рукой это делать удобнее, чем поднимая плечи.

— В лесу нас увидят птицы, змеи, пауки, скорпионы и много-много всяких духов. — Я втолковываю ему это, как маленькому ребенку. Как он может не понимать таких вещей?

— Звери и духи мне не мешают, — улыбается он. — Мешают только люди.

Это не очень-то понятно, но по крайней мере терпимо. Было бы хуже, если бы он хотел, чтобы его вообще никто не видел. По-моему, таких мест не существует. Даже в пещерах живут духи мертвых, которые принимают облик летучих мышей.

— Значит, будем делать это в лесу, — соглашаюсь я.

О Раваке люди коки стали спорить с первого же дня его появления. Одни говорили, что он дух. Другие — что человек. Теперь все считают, что он повелитель коки, потому что они сами прыгают ему в руку.

Несколько дней назад мой дядя, сильный охотник Дагуао, напомнил мне про великий запрет, который нельзя нарушить даже касику, — сходиться мужчинам и женщинам одного и того же рода. Дочь Коки не должна жить с сыном Коки. Ее может взять в жены человек из любого другого рода — например, Морской Черепахи или Каймана.

Тогда я не поленилась — нашла мальчика Орокови и попросила, чтобы он кое-что для меня узнал у своего отца и учителя, бехике. Орокови передал бехике мой вопрос, и тот ответил, что, хотя Равака и повелитель коки, сам он принадлежит другому роду. К какому именно, пока никто не знает, потому что, когда Раваку спрашивают об этом, он отвечает что-то непонятное про далекую страну, где живут такие же белолицые, как и он. Кажется, он не понимает, о чем его спрашивают.

Орокови сказал мне также, что освободить Раваку от участия в работах распорядился бехике. Маникатекс сделал это после того, как охотники рассказали ему, что пришелец знает наперед, куда прыгнет лягушка. Бехике считает, что Равак наделен особыми способностями, которые помогут нашему племени.

Но для меня сейчас самое главное то, что Равака не из рода коки. Потому что, пока все о нем спорили, я с самого начала знала о нем нечто такое, чего не знали остальные. Что он будет мужем глупой девчонки Зуимако.

В бохио входит сын знахаря-колдуна, юноша лет пятнадцати по имени Орокови, и направляется прямо ко мне. Я вынужден встать с гамака, в котором мне только что пришла в голову интересная мысль о том, как раздобыть флейту.

— Бехике желает поговорить с тобой, но не сейчас, — говорит Орокови, щурясь, хотя здесь царит полумрак. Лоб и щеки парня разрисованы краской, отчего он выглядит старше своих лет.

— Это я уже слышал, — говорю я устало. — Скажи что-нибудь новое.

Похоже, меня здесь все забыли, кроме разве что Зуимако. Во мне все сильнее зреет желание умыкнуть одну из их лодок. Самому до моря ее не дотащить, но можно попытаться сделать это в тот момент, когда рыбаки будут нагружать лодки на берегу.

— Бехике еще не получил ясных указаний о тебе от семи, — продолжает Орокови, не обращая внимания на мой недовольный тон.

— И как же они дадут ему эти указания? — спрашиваю я.

— Знамениями или через кохобу. — И без всякой паузы парень произносит формулу прощания, разворачивается и удаляется, не дав мне возможности спросить, что такое кохоба. Ладно, он тут не единственный источник сведений.

Лежать больше не хочется. Выхожу из хижины и усаживаюсь на корточки у порога, лениво глядя на женщин, которые возятся в соседнем бохио. Я уже так привык ходить почти без всякой одежды, что мне, вероятно, было бы сейчас неудобно носить все эти рубашки, камзолы, плащи, чулки, шляпы, сапоги, не говоря уже о доспехах и шлемах.

Мысли возвращаются к флейте. Как выяснилось, музыкальные инструменты, как и игра в мяч, тоже носят здесь исключительно сакральный характер. Использовать их можно только в ритуальных целях, и хранятся они обычно в жилищах правителей и знахарей. Моя идея о том, чтобы Зуимако нашла для меня флейту, была встречена ею с ужасом. Оказывается, женщинам нельзя даже прикасаться к музыкальным инструментам. А я-то думал, что они обладают здесь такими же правами, как и мужчины.

Поначалу я смирился с невозможностью раздобыть инструмент. Не судьба мне играть музыку, пока не вернусь в Кастилию. Но только что, когда я чуть не заснул в гамаке, сквозь дремотное сознание пробилась новая мысль. Почему бы мне не поиграть на флейте в отмененном витке реальности? То есть я-то буду его помнить, а все остальные — нет. И никто даже не догадается о моем святотатстве.

Встаю, иду в сторону хижины знахаря, время от времени оглядываясь по сторонам. В селении почти никого нет. Люди работают, в отличие от праздного Раваки. Женщины за моей спиной не обращают на меня никакого внимания. Сколько я уже нахожусь среди людей коки? На моем «календаре» сегодняшний день отмечен как 16 февраля. А прибыл я в двадцатых числах сентября. У этих женщин было достаточно времени, чтобы привыкнуть ко мне. Да и выгляжу я сегодня не так необычно для них, как раньше. Хожу в набедренной повязке. На мне нет европейской одежды, загоревшая кожа покрыта поблескивающей мазью от насекомых, и даже волосы я наконец стал собирать пучком. Так они не падают на лицо. Кроме того, я теперь каждый день бреюсь скребком, чтобы не так сильно выделяться из общей массы. И говорю я на таино все лучше и лучше, благодаря ежедневной практике с неутомимой на разговоры Зуимако.