Подкидыш - Сергей Ульянов

Сергей Ульянов

Подкидыш

Памяти Алексея Мороза, друга и наставника

Атли с замиранием сердца следил, как скачет по неровной стене кустарника маленький солнечный зайчик. «Давай же, давай, взлетай!» — про себя молил он, сжимая оперение стрелы вспотевшими пальцами. Зайчик остановился, мигнул и резко взмыл вверх. Когда он встретился с другим жёлтым огоньком, что завис над кустами парой мгновений ранее, Атли спустил тетиву.

Куропатка, не успевшая набрать высоту, тяжело плюхнулась на тонкие ветви, затем на землю. Когда мальчик подошёл к добыче, она уже была мертва, лишь пальцы слегка подрагивали. Охотничий азарт прошёл, и теперь Атли скорее жалел птицу, чем радовался. «Петушок, — подумал он, оценив размер и ярко-коричневое оперение жертвы. — Прости, брат. Не токовать тебе весной у того озерца в предгорьях». Он присел и вытащил стрелу, листьями стёр с неё птичью кровь.

Солнечные зайчики сделали круг над головой Атли и негодующе заплясали перед самыми глазами.

— Извините, ребята, — опомнился мальчик, — чуть не забыл. Вы молодцы, без вас бы у меня ничего не получилось!

Прыг — более золотистый, чем жёлтый, — и Скок — более жёлтый, чем золотистый, — заискрились, довольные похвалой. Сколько Атли себя помнил, два маленьких блуждающих огонька всегда были рядом. В детстве они любили дразнить его, мельтеша перед глазами и разбегаясь в разные стороны в надежде на догонялки. Взрослые смеялись и хлопали ладонями по головам, когда маленький Атли носился по всему хутору в погоне незнамо за кем. Как-то он попробовал показать их маме, но мама улыбнулась и обняла его. Она не видела их, как и все остальные. Зато мама часто понимала Атли без слов и, что важнее, знала, когда слова не нужны. А Прыг и Скок в это время безобразничали под потолком и скакали на шитых полотнах. Тогда-то мальчик и решил, что живые огоньки будут его тайной.

Постепенно шалуны остепенились и даже стали приходить на выручку своему подопечному. Именно так. Атли давно заметил, что огоньки считали себя ужасно важными, будто мальчик без них не может и шагу ступить, чтобы не вляпаться в неприятности. А избавиться от сверкающих надоед можно было только ночью. Атли не знал, куда с заходом солнца исчезали Прыг и Скок, чтобы наутро объявиться как ни в чём не бывало, но предполагал, что им, как и людям, нужно спать.

В этот раз зайчики здорово помогли ему. Без них птицу можно было б до вечера гонять по этим бесконечным кустарникам. Атли в кои-то веки возвращался домой с добычей и мог надеяться на то, что тётя Илза не будет так уж сильно ворчать и жаловаться матери. А дядя Эймунд перестанет хмуриться, похвалит своим коротким: «Добро», — и наконец-то разрешит отправиться на сетер пасти скотину. Как в прошлом году, когда старый Хьярре подвернул ногу, и Атли почти всё лето провёл с его коровами. К удивлению взрослых, ни одна не потерялась, все были сытые, здоровые и молока давали больше обычного. На все расспросы мальчик только пожимал плечами и улыбался, спрятав руку в карман. Это была ещё одна его маленькая тайна. На сетере хорошо: можно валяться в душистой траве, слушать жужжание мух и фырканье стада, смотреть сквозь ресницы на солнце и ни о чём не думать. Представлять, будто он, Атли, в целом мире один, а хутор, насмешки, косые взгляды — всего лишь странный сон, который вскоре забудется…

Мальчик настолько углубился в приятные мысли, что не сразу заметил тревогу своих маленьких спутников. Они быстро-быстро метались над зарослями справа от тропы, по которой шёл Атли, и беспокойно подрагивали, давая понять: что-то здесь не так. Атли остановился, прислушался, но было поздно. Из кустов с громкими криками выскочили двое — один перед мальчиком, другой сзади. Последний от души саданул палкой по ноге Атли, и тот со стоном плюхнулся на замшелую землю. Рядом шлёпнулись лук, стрелы и куропатка. Нападавшие довольно расхохотались, и Атли чуть не застонал во второй раз. Кузены. Сыновья дяди Эймунда и тёти Илзы.

Гуннару зим было столько же, сколько и Атли, то есть двенадцать. Рагнару — на одну больше. Старший был приземист, коренаст, длинные руки заканчивались внушительными кулаками — даже взрослые избегали задирать его лишний раз. Рагнар готовился стать воином и демонстрировал это всем своим видом и поведением. Голова его была обрита на висках и затылке, на макушке, наоборот, красовалась внушительная копна волос, а косая чёлка падала чуть не на глаза. Гуннар — повыше брата и тонок в кости, но не настолько, как Атли. Был он хорош лицом и особенно гордился густыми золотистыми волосами, которые обожал расчёсывать. За это хуторские мальчишки дразнили его Девчонкой, пока Рагнар не выбил из них дурь. После этого все стали звать Гуннара Красавчиком — во многом, чтобы польстить Илзе, которая в своём младшем души не чаяла. В отличие от брата, полагавшегося на кулаки, Красавчик умел располагать к себе людей и на раз втирался в доверие. Это часто позволяло избежать наказания за подленькие проделки, до которых он был большой охотник.

Братья совершенно не походили друг на друга, но кое-что их объединяло: они ненавидели Атли и никогда не упускали случая поиздеваться над ним.

— Итак, посмотрим, что за добыча досталась сегодня великим налётчикам! — с гаденькой улыбочкой провозгласил Гуннар.

— Неважнецкая добыча, — Рагнар смачно сплюнул, явно подражая кому-то из старших, — вонючий Подкидыш и облезлая куропатка.

— Куропатку можно зажарить в нашем разбойничьем логове, — предложил брату Гуннар, — а что нам делать с Подкидышем? Может, продадим его в рабство?

— Да кому он нужен, — усмехнулся Рагнар, — Атли Криворучка! Его и задаром никто не возьмёт!

— Ты прав, брат, — с притворным разочарованием произнёс Красавчик, — он совсем ни на что не годен. А раз так, может, убьём его?

«Да что я лежу, — разозлился на себя Атли, — надо встать!» Но подняться он не успел: палка Рагнара ударила его в грудь, потом по плечу. Восторженно улюлюкая, к забаве присоединился Гуннар.

Атли вертелся волчком, но удары сыпались и сыпались сверху злым каменным дождём. «Они убьют меня!» — загорелась в сознании паническая мысль. В отчаянии Атли сжался в клубок, закрыл руками голову, которой уже несколько раз досталось, и вдруг увидел свой лук. Он