Русское авось - Павел Шилов

Мария Ивановна видела из своего окна всю деревню. Точно, почти до минут знала кто во сколько ложится спать. Вот погас и последний огонёк у Лизы Стригунковой. Мария Ивановна постаралась закрыть глаза, но тщетно. Сон оставил её. Она обвела взглядом избу. На печи посапывали внуки: Ванька и Мишка, а в другой комнате всхрапнул сын Виктор с присвистом, и проснулась сноха Маринка. Всё как обычно, но Мария Ивановна чувствовала, что уже что-то сдвинулось, сошло со своих осей и так продолжаться больше не может, а значит, не может быть и той жизни, которая существовала до сегодняшнего дня. Ей стало грустно и до слёз больно терять устоявшуюся жизнь. Она вспомнила тот день, избитого и лежащего в канаве Ивана Уварова и голос матери, визгливый и страшный: «Шлюха, бесстыдница. Глико весь народ собрался к нашей избе. Да где это видано, чтобы девушка тащила в дом хахаля. Батько, выдери ей волосьё-то. Опозорила, опозорила – поганка. Грех-то какой, грех-то». Потом она увидела, как из другой комнаты тяжелой, грузноватой походкой вышел слегка хмельной отец, посмотрел на жену и дочь и глухо рыкнул: «Цыц, мать! Не верещи, не пугай людей – это Ванька Уваров. Эх, как они его сволочи разделали».

Маша видела, как её отец подошёл к Ивану и бережно затащил на лавку, повернулся к дочке и сказал: «Неси воды обмыть лицо надо. Ничего не видать, всё в крови. – И с улыбкой, ткнув пальцем Машу в нос, подытожил: «Подишь любишь, курносая. Где и силы взяла притащить такого дядю. Надо бы выдрать тебя ремнём за непослушание, да уж где там – взрослая уже, видно придётся скоро свадьбу играть. – И к матери: – Будто сама никогда не любила. – И тут своим острым взглядом впился ей в глаза Пётр Кочин: «Маша, что ты делаешь? Я люблю тебя. Ну, скажи хоть что-нибудь».

Его карие выразительные глаза горели огнём любви и страсти. Он еле сдерживался, чтобы не заплакать. И вот к сельсовету выкатывают три машины. Иван бережно несёт её на руках и нежно целует в губы. Затем рассеивается на дороге пыль, и уже нет её Ивана. А потом она увидела свой тяжкий труд, и ощущение постоянного голода, смерть свекрови, которая не пережила смерти сыновей. Сдало материнское сердце. Потом умерли отец и мать. И вот она одна с сыном на руках. А пришедшие с фронта солдаты, звали её в жены, но она говорила: дескать, не могу предать Ивана, не могу. Он умер, защищая нас и Родину. Как я могу сделать такой поступок, ну как? Да мой Иван перевернётся там.

Потом она увидела годы, похожие один на один, как близнецы, и только сын Витька украшал её жизнь. Она радовалась, что сын рос, сильным и смышленым парнем, и в деревне завидовали ей. Он окончил институт и женился на Маринке Денисовой. У него появился первый сын Мишка, затем и второй Иван. Игорь Кочин при этом сказал:

– Зачем повторять то, что уже было? Да и имена какие-то древние. То ли дело Стасик или Славик. Блеск, а не имена. Если у меня будет сын, я найду для него оригинальное имя.

А сам глаза отводит в сторону Маринки. Вот также было и Петром Кочиным – отцом Игоря. Что это родственная наследственность? И какая тут связь между сыном и отцом? И почему в такой последовательности передались чувства от отца к сыну? Но они, как-никак вроде бы друзья. К тому же Виктор помогал Игорю учиться. Ну, да ладно, пусть съездит к нему «Бог не обидит, чёрт не съест».

Мария Ивановна лежала на кровати и думала о судьбе сына и внуков. Галина, мать Игоря хвалит не нахвалится его. Писем же когда его долго нет, она не получает. Где правда? Она выглянула в тёмное окно и не увидела ничего.

– Какая-то жуть и холод, – прошептала она, облизывая сухие губы.

За стеной повернулся с боку на бок Виктор, скрипнув койкой. А на дворе прокричал петух.

– Полночь, – очнулась Мария Ивановна, – пора уже спать.

В углу за обоями заскрежетали мыши. Кошка с печки прыгнула на стенку и, сорвавшись, с мяуканьем упала на пол. Мыши утихли, а кошка никак не могла успокоиться. Слышно было, как она снова прыгнула на печку, и оттуда было слышно, как она шипит, сверкая в темноте зелёными глазами.

– Успокойся, Мурка, – шептала Мария Ивановна, – в следующий раз не промахнёшься. Разве можно прыгать на стенку?

Она повернулась на правый бок и только положила голову на подушку, как провалилась в неспокойный сон. И сейчас всё виденное днём возвратилось ей снова. Она поднимала голову, смотрела на будильник, который недавно из райцентра привёз Виктор, вздыхала. Но облегчения не было. «Что же я делаю, – думала она, – я своими руками отталкиваю от себя: сына, сноху, внуков. Как-то на новом месте им будет. Здесь всё родное, близкое, а там? Ну не дурра ли я набитая. Где они будут черпать крепость? Уехали другие, что из этого? Позади, да в том же стаде». Она ещё, наверное, долго бы приговаривала, да поднялся Виктор, подошёл к ней, положил руку на лоб и спросил:

– Мама, ты не заболела?

Мария Ивановна не ответила. Ей было лестно, что сын проснулся и спросил у неё. «Спит, – подумал он, – а я уж думал, здорова ли?».

Мать повернулась на спину, имитируя сон, заговорила, как бы спросонья, но так чтобы было не понять слов. Виктор лёг снова в кровать. Она слышала, как он повёл носом и затих.

– Иван, помоги, – шептали её губы, обращаясь к погибшему мужу, – научи, как жить. Невезуха у нашего с тобой сына на работе, да мы ещё на него давим.

Она пыталась вызвать образ любимого ей человека, а он ускользал, растекался перед глазами. Было такое ощущение, что на земле всё неспокойно и зыбко. Ей показалось, что даже изба куда-то проваливается. Её трясёт и лихорадит.

После нескольких таких попыток вызвать любимого ей человека и поговорить с ним, она поняла, что уже ничего не вернуть, и Виктор весной едет в город, пока правда на разведку, но уже решено. Она давно готовилась к этому, зная, что рано или поздно придёт время, ведь все его знакомые и родные там в городе. И к чему так сильно переживать, но мать есть мать и у неё болит сердце за судьбу своих близких. К тому же председатель совхоза Голубев Владимир Степанович третирует парня: мол, почему-то у всех есть урожай, а у нас? Чем выше начальство, тем больше им надо. Нервы же, конечно, у него не стальные, явное дело, взрывается. А как же иначе – живой человек. Долго ли до беды. Здоровье-то потом, ни за какие деньги не купишь. Она видела прогуливавшего по городу сына, сноху, внуков. На миг показалось, что в городе они чужеродные. И ей до слёз стало обидно. Потом сон взял своё.

Мария Ивановна проснулась поздно. Она с тревогой подумала, что опоздала подоить корову, дать корм поросёнку и курам. Она подняла голову и увидела на стороне сына свет. Молодые уже поднялись. Сноха, одевшись в грязную фуфайку, пошла на двор. Виктор услыхал, как заворочалась мать, спросил:

– Мама, ты вчера что-то бредила. Тебе нездоровится?

– Нет, сынок, всё нормально, спалось что-то худо, – ответила она и стала подниматься.

– А я думал. – Он недоговорил, посмотрел на неё долгим взглядом и промолчал, поняв, какая мысль гнетёт мать.

Маринки не было. Она гремела на дворе ведрами, разговаривала с коровой и поросёнком.

– К Кочину едешь? – раздался приглушённый голос матери. Она немного помолчала, наморщив нос, и покачала головой.

Виктор, посмотрев на мать, подумал: «А хороша она всё же и в старости, а какова была в молодости?..

– А что мама? Пока думаю съездить к нему, – ответил он.

– Ведь он твою Маринку-то любит.

– Так что из этого, мама. Любил и его отец тебя. Я думаю на первых порах можно и к нему.

Она не ответила, схватившись за сердце, смотрела на сына. Она хотела сказать, мол. Не надо бы к нему-то. Я боюсь его.

Сын, заметив волнение матери, подошёл к ней и сказал:

– Мама, не волнуйся, всё будет хорошо. Если что, не пропадём и без него.

Но Мария Ивановна видела, ведь сыну тоже нелегко, дал согласие, куда теперь от него денешься.

– Ну ладно, сынок, пока не будем загадывать, что и как. Весной всё решиться, – вздохнула она и начала подниматься.

Глава 5

Вот и прошла скучная и надоедливая зима. В воздухе запахло весной. Скоро появятся грачи. И Виктор решился съездить к Кочину. «Рубить так надо сразу, – подумал он. – Год два и три тянешь, а зачем? Всё равно придётся ехать в город, здесь уже невпротык, дышать стало нечем». Он смотрел на потолок, где руками его предков была нанесена в одном из углов надпись года рождения этого дома. Фамилия и имя деда его положение в обществе. И тихо нагрянула грусть. Какая-то смутная тяжесть камнем легла на сердце. Было не понять что это такое, предчувствие беды или ещё что. Он подошёл к святому углу, где были иконы, перекрестился. Лампады мерно освещали лики святых. Виктор умылся, попил чаю и вышел.

Переполненный автобус, пробираясь по разбитой дороге, часто вздрагивал, скрипел и визжал. В окно светило весеннее солнце, а с иголок сосен и елей падали яркие капли и пропадали в уже рыхлом снегу. Синички, почувствовав тепло, перелетали с ветки на ветку и своим голосом призывали весну. Но она не спешила, только давала о себе первую весточку, мол, алло я скоро вернусь. Но всё же это была уже весна. И Уваров, примостившись у окна, наблюдал за природой. А она, казалось, от яркого солнца вся светилась и играла. «Хорошо-то как, – думал Виктор, – куда я еду? И что меня там ждёт?» Но автобус – бездушная машина, железяка разве поймёт. Знай, пыхтит, да тянет свою лямку, нет бы, заартачиться, как человек, так нет. И, не доезжая до парома, автобус встал. Водитель выскочил из кабины и попросил освободить салон. А за рекой виднелся большой современный город. Трубы мартеновских печей выбрасывали огромное облако ржавой пыли, которое растекалось по всему горизонту, гонимое северным ветром. Пыль чувствовалась и здесь на реке за пределами завода. Но на такие мелочи никто не обращал внимание. Все привыкли.