Первый лич - Евгений Луковцев

хрипло проговорил один из спутников, но второй при этом хохотнул так, что стало понятно: совсем не то имели они ввиду.

Конвоиры бесцеремонно разоблачили пленника, хотя из-под одеяла и так вырвали почти раздетым. Игнорируя протесты, сорвали последнее бельё и повалили спиной на гладкую деревянную поверхность, что-то вроде высокой скамьи или низкого стола. Руки, ноги и грудь придавили тугими ремнями, так что он мог теперь шевелить лишь пальцами и мотать головой. Закончив с этим приготовлением, все вышли — к кромешной темноте добавилась ещё и полная тишина.

Минуту Константин лежал, чувствуя, как начинает мёрзнуть. Потом решился подать голос. Позвал громче, наконец закричал — и был оглушён многократным эхом. Но больше ни слова, ни звука. Сколько это продолжалось, он бы не смог сказать, вскоре он уже совершенно не владел собой: его тело начало мелко трясти от озноба и страха, из горла стали вырываться рыдания.

Вдруг что-то в гулком нутре башни неуловимо изменилось. Эхо ли стало чуть глуше, дуновение ли воздуха коснулось кожи — теперь студент был не один. Что-то невидимое приблизилось в непроглядной тьме к пыточной скамье и мягко коснулось его живота. Молодой человек выгнулся дугой и закричал в приступе животной паники.

— Тише, тише! — прошептал ему на ухо голос Настасьи Филипповны. — Я не сделаю тебе больно! Совсем нет!

Она снова положила на него руку, пробежала пальцами по коже вверх, к горлу. От этого движения, как от прикосновения лап огромного паука, привязанный испытал новую волну ужаса и задёргался ещё сильнее. Ему уже не было холодно, он вспотел от напряжения, стремясь разорвать ремни. Она же, забавляясь, на несколько секунд сдавила шею, а затем так же легко провела рукой обратно к животу. А потом ниже.

— Не надо! Не надо, пожалуйста! — продолжал умолять он. Правда, теперь к страху и холоду примешались иные ощущения, совершенно неуместные. Особенно, когда мучительница вдруг прижалась к нему всем телом и осязание подсказало, что она тоже совершенно обнажена.

Дождавшись, чтобы он перестал голосить и дёргаться, а только подвывал невнятно, мотая головой, она ловким движением перешагнула скамью и уселась на него сверху. Чуть подалась вперёд и так же немного — назад. Ногтями провела по его груди.

— Только по доброй воле ты можешь меня исцелить. Только передав свою силу во время древнего ритуала, ты спасёшь меня и освободишься.

Она повторила движение бёдрами и наклонилась к его уху.

— Ты же не откажешь мне в этой маленькой просьбе?

Константин не мог ничего сказать, он почти утратил рассудок. В голове его кружился ураган бессвязных мыслей, в висках пульсировало в такт движениям тела, лишь иногда его горло исторгало короткие неопределенные звуки, не в силах сдерживать все обрушившиеся разом эмоции и ощущения. Хотя света в башне не прибавилось, с каждым толчком он всё чётче видел сгусток тьмы, колышащийся сверху, и противоположный ему узел ярких лучей, исходящих из его собственной груди. Щупальца тьмы и лучи света обвивали друг друга, смешивались, тянулись навстречу.

— Да, да! — не сводя глаз с этого удивительного зрелища, шептала женщина.

— Да! — хрипел в ответ мужчина, толком не понимая, осознанно отвечает на её вопрос или просто повторяет, не способный сопротивляться.

На лицо Константина что-то капнуло. Затем ещё, ещё, залило лицо, заставило стиснуть губы, хотя они всё равно успели ощутили солоноватый вкус. Сквозь сверхъестественное свечение в своей груди он видел, как потоки теплой вязкой жидкости обрушиваются сверху, заливают всю фигуру графини. Бросив взгляд наверх, он в одно мгновение понял предназначение механизмов на вершине башни и чудовищную суть ритуала.

— Не-е-ет!!! — заорал он. Брызги крови сразу же попали в рот, скрутили организм в спазме, вывернули наизнанку.

Что было дальше, и было ли что-нибудь ещё, он не помнил.

5.

Под утро появился Николай. Растолкал, велел сесть, кинул на колени миниатюрные кандалы с хитрой английской застёжкой. Скованного в кистях студента повёл тем же ночным маршрутом.

— Мне еды не дадут? — спросил зачем-то Константин. На самом деле завтрак был последним в списке вещей, которые его сейчас интересовали.

— Потом — буркнул Николай. — Тебе лучше не жрать перед работой.

— Работа?

— А что тебя, задарма кормить? Доктор сдох, а мне за двоих горбатиться не охота. Сам нагадил, сам будешь и отмывать.

Объяснение странным словам Николая нашлось, когда молодые люди поднялись из подземелья в чрево водонапорной башни. Там стоял жуткий кислый запах, пол и пыточный стол покрывали нечистоты.

— Да-да, ты ночью своё брачное ложе так уделал, её сиятельство чуть удар не хватил. Тебя, говнюка, насилу отмыли, бился как клаустрофоб в деревенском сортире. И по сути похоже, и по содержанию.

Константин отметил, что со времени первой встречи с Николаем произошла разительная перемена. Куда только подевалась вся весёлость, приветливость? Из прежнего сохранились лишь язвительность и цинизм, но если раньше эти черты придавали характеру лаборанта пикантности, как бы непременной для профессии прозектора, то теперь только пугали, словно от него веяло могилой. Все свои непотребные шуточки Николай выплëвывал резко, зло, норовя задеть побольнее.

— Ладно, чего встал, пошли! Это на потом. Сперва с самым важным разберёмся.

Он дёрнул за кандалы, направляя пленника к ещё одной крутой лестнице. После подъёма, показавшегося бесконечным, они выбрались через откидной люк на круглый решётчатый помост. Знакомое место, страшное место, где принял смерть отставной поручик.

Константин окинул помост взглядом и ему стало дурно. В животе что-то сжалось, в глазах замелькали мухами тёмные пятна.

— Ну ты! — прикрикнул Николай, резко дёргая цепочку кандалов. — Без выкрутасов тут! Можно подумать, мертвецов никогда не видел?

— Таких? Никогда!

Мертвецов было шесть, по числу "птичьих клеток". Девушки, по виду не старше лет двадцати, притянутые ремнями к скамьям, головами в сторону центра. Совершенно голые, с кожей цвета белого мрамора, без единой капли крови в телах, поскольку вся кровь через разрезы в горле стекла по полосам полированного металла в воронку центрального механизма, в эту адскую душевую, поливавшую свежей кровью любого, кто ляжет внизу на стол для ритуала. Чтобы кровь стекала лучше, головы располагались на скамьях ниже туловищ, и потому одни лишь лица после смерти покрылись трупными пятнами. По этим фиолетовым маскам, перекошенным в гримасах предсмертного ужаса, ползали отвратительные вездесущие мухи.

Студента скрутило в три погибели. Горло его хрипело в спазме, но желудок был пуст. Николай наблюдал за этой сценой с ухмылкой, говорящей: помнишь, я предупреждал?

— Что ты воешь, как замужняя девка в первую ночь? Лекции в анатомическом театре прогуливал? В Кунсткамере заспиртованных уродов не видел?

— Это ты?.. Их? — вместо ответа