Первый лич - Евгений Луковцев

— Ага. Как свиней, чик-чик.

Он вдруг выхватил своим коронным неуловимым движением лезвие и подскочил к студенту. Тот не имел сил отшатнулся, только смотрел, как загипнотизированный, на жуткое орудие, в котором опознал брюшистый скальпель самого большого размера из всех когда-либо виденных.

— Не станешь слушаться, я и тебя им чик-чик, и в болото! — пообещал Николай. Хотел сказать что-то ещё, но глянул вниз через перила и вдруг передумал. — Всё, вставай, работы до чёрта, на сопли нет времени!

Он подошёл к ближайшей из клеток, вытянул щеколду и откинул в сторону крышку из прутьев. Расстегнул на трупе ремни, резким движением провернул рычаг. Скамья провалилась одним концом под край помоста, позволяя мёртвому телу свободно скользнуть вниз. Вскоре со дна башни раздался глухой удар. Николай встал ногами на ближний, задравшийся край скамьи и вернул конструкцию в исходное положение. Послышался лязг пружины, которая зафиксировала этот адский эшафот, где каждая деталь служила удобству жестокого смертоубийства.

— Понял, что надо делать? — Николай и указал на следующую клетку, в пальцах другой руки беспрестанно крутя рукоять ножа. — Ну, понял или нет?!

Константин кивнул трясущимся подбородком.

Пока тела отправлялись вниз, Николай принёс ведро, тряпки и длинную палку с перекладиной. Из ниши в стене, которая до сей поры оставалась незамеченной, он размотал шланг с конусообразным наконечником и ручкой. Следующий час Константин был занят отмыванием кровавых пятен с металла, а Николай, прижимая ручку, вызывал из шланга тугую струю холодной воды, которой обдавал механизмы, а в большей степени (и с выражением злобного удовольствия на лице) — спину Константина.

Обратно на нижний ярус башни студент спустился трясущимся, всхлипывающим, с синими от холода губами не хуже, чем у трупа. Нисколько не согрела последующая тяжёлая работа — стаскивание тел в одну кучу у сливной решётки. Николай указал нишу, подобную уже виденной наверху, а когда Константин вернулся к нему с вёдрами, обнаружил все шесть тел расчленёнными и разложенными в неравные белые кучи: руки, ноги, головы…

— Тебя эта работа не сводит с ума? — выдавил из себя Константин, просто чтобы как-то разогнать гнетущую тишину, усугубляющую сюрреализм происходящего.

— С ума? Ха! С ума можно сойти, когда режешь первый труп в лаборатории. А графине требуется повторять ритуал регулярно, с её темпами разделка туш быстро перестаёт вызывать эмоции.

— О, господи! Сколько смертей! Это чудовищно!

— Пф-ф-ф… Боюсь, ты ещё не осознаёшь до конца масштабов. Она стареет по несколько лет за день, и с каждым разом эффект от кровавых омовений всё менее действенный. Ей давно уже не хватает одной пропавшей деревенской дурочки на десять лет безбедной жизни, сейчас новые жертвы нужны по три-четыре раза в год. А порой приходится сжечь целое поместье, чтобы скрыть следы, потому что ритуал потребовалось устроить слишком быстро, не было времени подготовиться.

— Так пожар… Это тоже она?

— А что тут сложного? У неё собственное селитренное производство, в подвале всегда бочек десять припрятано. Погрузили на подводу, завезли ночью в дом. Ты что, до сих пор её ангельским личиком очарован? Так я тебе расскажу: баб подходящих из княжеского семейства она на убой лично отбирала, да и фитиль палила сама!

— Да она же не человек! Вурдалак! Истинный упырь!

— Ну да, ну да. Ты ещё скажи — лич костяной. Первый лич в этом мире. К счастью — единственный. Проклятье лишило её возможности иметь детей. Графиня бесплодна, а иначе с годами тут развелось бы такое личье племя, всего Питера не хватило бы на год.

Он наклонился и, кряхтя, поднял половину сливной решётки. Круг диаметром добрых три аршина заскрипел и сложился пополам на петлях, а Николай принялся скидывать части тел в черноту водостока.

— Настасья Филипповна…

— Да какая к чёрту Настасья Филипповна? Это имя вписали в церковную книгу, когда прежнее неприлично стало называть в обществе, люди столько не живут. До этого, при Петре, она звалась Ольгой Кузьминичной, а при царе Алексее — Агафьей Фёдоровной. Кстати, она уже тогда могла бы на трон взойти, если б не женили его Тишайшее величество силком на дочери стольника Милославского.

— Сколько же ей лет?

— Тысяча. Или две. Тебе не всё ли равно?

— Две тысячи лет она убивает людей? И ты, зная это, ей помогаешь?

— Конечно. Рано или поздно проклятье спадёт, тогда я и получу своё. Ведь оно спадёт? Ты же не думаешь расстроить её сиятельство?

— Я… Я не знаю ничего про её проклятье. А если оно не спадёт?

Николай ногой столкнул за край ямы последний остов и повернулся.

— Нет уж, ты постарайся. Если проклятье не спадёт, ритуал придётся повторить снова. И снова, и снова, и снова!

— Нет! — вскричал Константин. — Я не хочу в этом участвовать! Это надо остановить!

Николай вдруг оказался очень близко и резким рывком опрокинул студента в яму. В последний миг удержав на самом краю, так, чтобы жертва ненадолго окунулась в черноту и почувствовала исходящее снизу зловоние, он зло прошептал в самое ухо:

— Ты будешь! Будешь в этом участвовать! Иначе мигом окажешься там, в компании всех тех, кого я отправил гнить вниз, в болотную трясину. И ты снимешь проклятье! — он зашептал ещё тише, но ещё яростнее. — Я не для того пять лет кряду ублажал эту древнюю ведьму, чтобы ты теперь всё испортил. Ты передашь ей свою силу, а потом исчезнешь! Клянусь, я выведу тебя невредимым и отпущу на все четыре стороны, если только ты сделаешь своё дело!

Он перехватил поудобнее студента, отчаянно цепляющегося за край колодца, и удерживал теперь одной рукой. Что делает другая, Константин понял, когда острое лезвие оцарапало ему кожу под ухом.

— Берегись, — шипел ему голос психопата, — Даже не думай, что участие в ритуале делает тебя каким-то особенным! Дар бессмертия обещан мне, только мне! Только попробуй сбежать или затеять с графиней свою игру, я быстро разберу тебя на запчасти.

Лаборант мерзко захихикал, пальцы его от напряжения дрогнули. Константин почувствовал, как по шее поползла капля крови. Но хватка ослабла, и мучитель позволил ему отползти от края колодца. С грохотом захлопнулась решётка, перекрывая горловину.

— Останавливаться мы не намерены, — своим прежним голосом продолжил Николай. — Поможешь графине, она с твоими целительными силами перестанет нуждаться в жертвоприношениях. Чем тебе не подвиг, сможешь спасти сотни жизней, а то и тысячи!

— Искупавшись в невинной крови?

— Это всего лишь меньшее из зол. Тебя же никто не заставляет лично резать глотки, с этим неплохо справляется большинство дворовых слуг. Если ты откажешься, она всё равно употребит этих людей ещё до конца