Первый лич - Евгений Луковцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А история ваша такая, ради которой можно человека зарезать, словно свинью на бойне? Не думаю, что хотел бы, как вы выразились, узнать её всю.
— Я однако же расскажу. Но сперва ты должен поклясться, что не разболтаешь о ней никому. Не хочу тебе снова угрожать, и так ведь видел, на что мы способны, поэтому обещай не проболтаться. Ни на допросе, ни на исповеди, поклянись!
— Но я…
— Тьфу ты, я же не клятву верности с тебя прошу! Всего лишь тайны! Ну ты же целитель, должен блюсти врачебный секрет, вот и считай это историей моей болезни!
— Хорошо, я обещаю. Клянусь.
— Тогда слушай. — Она кивнула мужикам, они установили поднос с едой на колени пленнику и вышли за дверь. — Жила-была девочка. Рождение её пришлось на трагические события, но прямого отношения к делу они не имеют. Скажу лишь, что мать её была убита на сносях, и ребенок в мёртвом чреве тоже едва не погиб. Спас девочку случай мистический, невероятный, а взамен на спасение легло на девочку проклятье. Она жила как бы взаймы, во много раз быстрее других, так что к десяти годам была уже взрослой, а к шестнадцати начала стареть. К двадцати могла умереть от дряхлости, и был только один способ это предотвратить: повторить ритуал, спасший дитя при рождении. Непростой ритуал, жестокий, приносящий большие страдания, но она так хотела жить… Старуха рискнула и вновь обрела молодость шестнадцатилетней девушки. Много лет после этого жила счастливо и беззаботно, думая, что всё в прошлом, пока… История повторилась, старость обрушилась внезапно и всего за год превратила цветущую женщину в развалину.
— Пришлось повторить ритуал? — не переставая жевать ужин, заполнил паузу Константин.
— Да, так и было, пришлось пойти на это ещё раз. А потом ещё. И с каждым разом проклятие настигало её всё чаще, а время наваливалось всё быстрее. Девушка научилась не терять его даром: добилась положения в обществе, добыла средств достаточно, чтобы ни в чём не нуждаться. Но жить теперь вынуждена отшельницей, в окружении только самых преданных слуг. Только они помогают ей в дни болезни, и только они видят происходящую с ней métamorphose.
— Чем же я-то могу помочь? — удивление Кости было искренним. — Я не колдун и не шаман. Я даже в господа бога верую по традиции, а не по душе. По медицинской части тоже вам обычного диагноза поставить не смог, как я могу одолеть проклятье?
Ответное удивление графини показалось ему искренним ничуть не менее собственного.
— Ты можешь исцелить меня!
— Да я не целитель! — воскликнул студент, в дверях тут же показалась бородатая морда мужика с дубиной. — Я врач, к тому же недоучка.
Графиня шевельнула ладонью и мужик исчез.
— Дружочек, не шути так со мной. Ты что же… Ты действительно не понимаешь? Ах, Николя, ну удружил так удружил, шкуру бы с тебя спустить за медвежью услугу! Нет-нет, Костенька, не пугайся, это я просто к слову! Ведь мы же думали, что ты в курсе, только скрываешь…
— Да о чём, в конце-то концов!
— О твоём, — графиня немного помедлила, подбирая слова, — Необычном даре. Редком, какой даётся одному человеку на миллион. Если бы я родилась нормальной, непременно обладала бы таким даром, но судьба иначе распорядилась. Поэтому я годами искала по всей земле хотя бы одного ещё человека, кто подобным даром бы обладал. С его помощью я могу избавиться от проклятья и жить нормальной жизнью!
— У меня нет никакого дара!
— Ну полно те, сам ведь уже всё понял? Помнишь, как коснулся меня и почувствовал? Словно огнём обжигает и видишь сразу, словно бы пятно яркого света возникает у человека в груди!
— Мрака.
— Что?
— Мрака пятно я увидел. Но это же нереально, это просто моя… больная фантазия?
— Помилуй, ведь не в первый же раз у тебя такая фантазия?
— Не в первый, — признался студент. — Иной раз на практике я не могу угадать болезнь по жалобам и представляю, что способен разглядеть её глазами. Но это же всё ерунда, самовнушение! И потом, никогда я не видел болезни такими большими сгустками, как на вас.
— А исцелить недуг? Взять вот так руками и стереть пятно ты ни разу не пробовал?
— Что вы, меня бы на кафедре за такое на смех подняли, ещё и выгнали бы с учёбы. В академии с шарлатанами строго.
— Да-а-а, тяжело нам с тобой придётся. С этим даром история ведь какая: только искренне, только добровольно можешь ты его применить. С детства надо тренироваться, силу в себе копить и направлять. А ты вон что. Ну ничего, мы всё равно попробуем, времени у нас с тобой теперь много. Ты же не откажешь мне в помощи, дружочек?
Настасья Филипповна придвинулась к нему и попыталась нежно обнять, студент отпрыгнул, роняя тарелки. Она весело засмеялась и встала, пошла к двери, но вдруг остановилась, словно какая-то неожиданная мысль пришла ей в голову.
— Скажи, Костенька! Я, честно признаться, так давно живу вне общества, что совсем перестала разбираться в нравах нынешней молодёжи. В твоём возрасте… В общем, как давно ты в последний раз бывал с женщиной?
Уши Константина предательски вспыхнули.
— Да неужели? Что, совсем ни разу?
Краска, обжигая кожу, расползалась по его лицу, графиня опять рассмеялась звонко, искренне.
— Ну что же, это немного меняет дело! Возможно, у нас с тобой всё получится куда проще!
И она вышла, не забыв запереть дверь каморки.
В ту же ночь его без предисловий грубо выволокли из постели и куда-то повели. Вернее, потащили почти что волоком, дурного ото сна и ничего не соображающего. Он пытался задавать вопросы, пытался даже сопротивляться, но дюжие руки только крепче сжимали ему локти и больно давили на затылок, чтобы не поднимал головы. Идущий впереди человек освещал дорогу фонарём, но согнутому в три погибели пленнику это не давало ровным счётом ничего.
Путешествие длилось не долго. Коридор закончился крутой винтовой лестницей, кованой из чугуна, а за ней ждала огромная чёрная комната, гулкая и прохладная. Пол ощущался неровным и твёрдым, каменным, а стен хоть и не было видно, Константин в первый же миг почувствовал исходящее от них эхо и холод остывшего металла. Не возникло малейшего сомнения, куда его привели.
— Освободите меня, пожалуйста, — он почти заплакал, понимая, что теперь настают быть может последние минуты жизни.
— Вот сделаешь свою работу, тогда и освободишься, —
