Первый лич - Евгений Луковцев

набросился на дворовых, что приносили еду. В результате они били его вдвоём, долго и с удовольствием. Однако к вечеру он уже не страдал от побоев, а к утру напрочь забыл о происшествии. Пожалуй, эдакое бесчувствие не спишешь на признаки подступающего безумия. Теперь становится понятно… Но позвольте, что тогда происходит с графиней? Похоже, и она впервые за все века переживает настолько катастрофические изменения!

Выходит, жертвоприношения больше не помогают ей, а раз за разом делают только хуже! Если завтрашний ритуал пойдёт по тому же сценарию, если ей не удастся вернуть молодость… Константин растянул губы в самой широкой за всю свою жизнь улыбке. Потребуется ещё несколько невинных жертв, зато с монстром будет наконец-то покончено. Жаждавший отмщения уголёк в его груди превратился в костёр.

7.

Спать в ту ночь он не ложился, занят был приготовлениями к последнему акту затянувшейся трагедии. Расправившись с ужином, прикрутил фитиль лампы, чтобы масло не растратилось слишком быстро. Долго возился, пытаясь укоротить рукоять скальпеля, но калёный металл не поддавался и в конечном счёте пришлось попросту отломить лезвие, придавив кончик ножкой кровати. Что ж, так даже лучше, прятать небольшие предметы между пальцами он выучился, что твой факир. Учитель в лице покойного Николая познакомил с азами этого искусства, а мастерство пришло с тренировками, заполнявшими бессонные ночи.

Ближе к полуночи он переставил лампу под кровать, а услышав шаги в коридоре — прикрыл её одеялом. Пусть до последнего считают, что пленник спит, и отпирают комнату без опаски.

Константин встретил конвоиров в дверях, чем немало их напугал. Он был абсолютно гол, и когда шагнул вперёд — мужики в растерянности попятились. В тесноте дверного проёма не было возможности сразу заломить ему руки, поэтому удалось выйти на свет и сухо бросить через плечо: "Сам пойду!" Удалось даже сделать три шага, прежде чем они опомнились, пустились следом и всё-таки навалились. Ну да ладно, не на то был расчет, лишь бы в комнату не заходили.

Он в деталях знал, что случится дальше, и потому наслаждался каждым мгновеньем. Вот потайной переход, вот лестница наверх, вот гулкое медное брюхо, на которое едва хватает фонаря. Вот скамья, на которую в этот раз он с готовностью улёгся сам. Вот ремни охватывают конечности, вот удаляется свет. Пожалуй, пора. К моменту явления графини он уже был полностью готов.

Настасья Филипповна тоже весьма удивилась, протянув руку. Она даже задержала на миг пальцы, не веря, что он готов и сегодня можно будет обойтись без прелюдий. Затем фыркнула, то ли радуясь, то ли выражая презрение, и тяжело, неуклюже принялась взбираться на своё место.

Очень хотелось покончить со всем этим одним махом, но Константин лежал, не двигаясь, боясь испортить дело в последний момент. Он дождался, пока старуха усядется, станет двигаться вперёд и назад, пока расслабится и прикроет глаза, поверив, что по-прежнему всё в её руках. Только тогда он показал, чьи руки здесь на самом деле главные.

Надрезанный ремень легко лопнул, и левая рука скользнула графине подмышку, ухватила за волосы, притянула вниз. Женщина охнула, дёрнулась, тогда правая рука легла ей на горло, а зажатое между пальцами лезвие впилось под скулу. Он стиснул графиню, не давая выкрутиться, а сам стал двигаться под ней, не позволяя сбавить темп.

— Нет! Что ты делаешь, нет! — кричала она, ещё не понимая сути происходящего, а он продолжал, продолжал и продолжал. Он представил, как из-под дряблой груди показывается свечение той неведомой силы, что наделяло графиню бессмертием, а он вцепляется в мутный красный ком зубами и пьёт, пьёт, пьёт, поглощает его без остатка.

— Не-е-е-е-ет!!! — завопила она, и в ответ на этот крик сверху выплеснулась кровавая река. Кровь заливала их обоих, только в этот раз бесстыдная тварь отчаянно выла, а её палач хохотал, продолжая крепко держать и двигаться, доводя ритуал до положенного конца.

Звон набата пробился внутрь башни. Константин радостно оскалился, потому что всё шло точно по его плану. Грубо спихнув на пол воющую старуху, он рывком сел и принялся расстёгивать ремни на ногах. По чугунной лестнице загрохотали башмаки.

— Беда, ваше сиятельство! — орал на бегу управляющий, — Пожар!

Константина эта новость не обеспокоила. Устанавливая полную масла лампу под одеяло, он и так знал, что будет пожар.

— Так ты, стало быть… Вот ведь! — неопределённо оценил увиденное управляющий и вытянул из-за спины кистень. Следом за ним понимались ещё двое, конвоиры, и каждый, едва голова его показывалась над полом, торопился достать из-за кушака какое-то оружие.

Ждать, пока они навалятся скопом, Константин не стал. Едва освободив ноги, спрыгнул со стола и бросился на управляющего. Вид голого, окровавленного, яростно ревущего противника лишил мужчину присутствия духа, он отмахнулся слишком рано — железный шар не попал в висок, а пролетел перед глазами. Константин впечатал врага в стену и обломком скальпеля резанул за ухом. Без рукоятки глубокую рану было не нанести, но он не берёг свои пальцы и знал, куда требуется ткнуть: сталь провалилась в мягкие ткани целиком, в пробитой глотке забулькало, кровь брызнула струёй. Обратный удар кистеня по затылку уже не содержал никакой силы, и хотя управляющий какое-то время ещё стоял на ногах, оружие само вывалилось из его обессилевшей руки, так же как фонарь — из другой.

Оставив первого слугу осознавать, что он уже покойник, Константин прыгнул на второго, опрокинул на кованые перила. Не имея больше оружия, обхватил рукой за голову, заломил её через чугунный прут и нажал всем весом, услышав хруст позвонков. Третий противник при виде такой всесокрушающей ярости даже не стал покидать лестницу, сразу кинулся обратно. Константин прыгнул следом, промахнулся, скатился по ступенькам и некоторое время приходил в себя, соображая в темноте, где верх и где низ. Мужик тем временем, отмахиваясь на бегу ножом, преодолел больше половины подземного хода, но всё равно не успел. Взрыв, разметавший остатки барского дома, обвалил подземелье почти по всей длине.

— Жаль, как же жаль! — обратился Константин к графине, выбираясь с лестницы снова в башню. — Хотел прикончить его собственными руками!

— Что это было? — старуха больше не рыдала и даже нашла силы подняться.

— Десять бочек селитры, я полагаю. Там, в подвале, недалеко от моей тюрьмы. Вы же знаете, ваша светлость, как опасен этот товар, особенно при пожаре.

Константин двинулся к ней, она сделала шаг назад. Невольно взглянула за спину — туда, где начиналась лестница вверх, на железный помост. Умом она понимала, что не сможет добраться первой, но теперь из башни попросту