Накафельные рисунки - Александр Ермак

Морда верзильного громилы покраснела:

– Что ты сказал?…

– Понял, – быстренько сдал я задом на лестницу.

В двадцать четвертой почесали репу:

– Вы извините, мы недавно тут живем и соседей знаем плохо. Может кто из них, конечно, и Полусукин…

В восьмой задумались:

– А, ведь, верно – живет где-то…

Через час квартиры, номера которых были хоть сколько-нибудь похожи на ущербное число, закончились. И мне ничего не оставалось, как пойти по всем этажам подряд:

– Здесь живет гражданин Полусукин?…

– Здесь живет гражданин Полусукин?…

Никто не признавался. А в одной из квартир вообще возмутились:

– Посмотрите на часы. Ну, кто так поздно Полусукиных ищет?…

Спал я в ту ночь плохо. Впервые это было, чтоб пакет вручил не вовремя.

И снился мне начальник вопиющий:

– Ты Полусукиным не прикрывайся…

И грозная комиссия припечатывающая:

– За Полусукина ответите…

И я все бегал и бегал по этажам, и кричал:

– Где живет Полусукин?…

– Где живет Полусукин?…

– Где жи-вет По-лу-су-кин?…

ТАКСА, КРОШКИ И СЛЕДЫ

Я привычно распахнул дверь в свою квартирку. Разулся, разделся, зашел в ванную. Намылил руки и оторопел: на кафеле возле крана, по бокам самой раковины чернели разнокалиберные точки, как будто здесь уже кто-то умывался – кто-то очень грязный и весьма неаккуратный.

Я выскочил в комнату. Заглянул на кухню, на балкон. В квартире никого не было. И входная дверь была цела. Но на кафеле и раковине упрямо чернели засохшие брызги.

Утром перед работой у меня не могли быть такие грязные руки. Да и чтобы я мыл их вот так, брызгая, и потом не убрав за собой? Я внимательно осмотрел квартиру. Деньги, телевизор, более-менее ценные вещи – все оказалось на своих местах. И я сказал себе:

– Значит тот, кто приходил, не был вором, – и дополнил, – и может быть вообще не приходил…

Сел в кресло:

– Что ж со всеми случается… Может, утром над чем-нибудь так задумался, что забыл?… Может, заболел?… Или может быть…

В течение вечера одно предположение сменялось другим. Но ни на одном из них я так и не остановился окончательно.

Утром вчерашняя история показалась мне забавной. Тем не менее, умывшись, я тщательно проверил, не осталось ли брызг по бокам раковины и на кафеле. Вернувшись же после работы постоял некоторое время под дверью, прислушиваясь: нет ли кого в квартире. Потом осторожно вошел.

Быстро заглянув в комнату, кухню и на балкон, сунулся в ванную. Никаких брызг, никакой грязи. И как будто камень упал с моих плеч. Насвистывая «Марш Мендельсона», я разделся, умылся, двинул на кухню ужинать. Весело разогрел супчик, поставил тарелку на стол. И оторопел: скатерть украшала россыпь хлебных крошек во главе с подсохшей колбасной шкуркой. Я огляделся: все на кухне было в порядке. Только крошки и шкурка. Но я же не мог оставить их утром на столе? Тем более, что давно не покупал никакой колбасы. Только сыр.

Перед сном, основательно подумав, припер входную дверь лыжной палкой. И полночи ломал себе голову. И, конечно же, не выспался. Но перед уходом на работу не забыл начисто вытереть стол.

Вечером я оторопел уже прямо на пороге. От него вглубь моей квартиры вели чьи-то грязные следы.

– Хватит, – сказал я себе и взялся за телефон, – сейчас вызову милицию и покончим с дурацкими визитами…

Но набрав первую же цифру, медленно опустил трубку:

– А что я им скажу? Что ко мне кто-то приходит. Ничего не ворует, оставляет брызги, крошки, следы? Они же меня к психиатру направят… Нет, прежде надо хорошенько подумать…

Кто мог войти? Жены у меня не было и нет. Родственников и друзей, можно сказать, тоже. Женщин я сюда приводил очень редко и ключ никому из них никогда не давал. Конечно, можно предположить, что пока я был в ванной или спал, кто-то из этих подруг сделал слепок с ключа. И является теперь некая особа, досаждает мне из-за того, что мы расстались когда-то. Но это глупая версия, глупая… А мастера, что делали ремонт лет пять-семь назад? Но почему пришли только сейчас? И главное зачем? Тоже неумно…

– Поменять замок, – родил я наконец гениальную мысль, – вызову с утра слесаря, и все кончено…

На ночь подпер входную дверь двумя лыжными палками. Проснувшись же, сразу взялся за телефон. Меня спросили:

– Завтра вечером вас устроит?

– Нет, сегодня вечером.

– Сегодня слесаря нет: один еще в отпуске, другой приболел. Только завтра.

Я вздохнул и подумал, что еще одну ночь переживу уж как-нибудь:

– Ладно, давайте завтра вечером…

Вернувшись с работы и открыв дверь, я почувствовал, что в квартире кто-то есть. После недолгих поисков обнаружил пришельца: на кухне под столом сидела рыжая такса. Рядом с ней стояли две пустые миски.

– Приехали, – покачал я головой.

Потянулся, чтобы взять собаку за ошейник и выкинуть из квартиры, но животное ощерилось острыми зубами. Пришлось передумать:

– Ну и сиди там себе.

Свой ужин я унес в комнату. Поел возле телевизора. Досмотрев кино про большую любовь, стал укладываться. И тут такса заскулила. Я заглянул на кухню.

Она все также сидела под столом. Глаза ее были печальны. Такса смотрела на свои пустые миски.

– Черт с тобой, – сказал я и налил в одну посудину воды, во вторую бросил неизвестно откуда взявшийся в холодильнике кусочек колбасы. У нее была знакомая шкурка.

Приперев входную дверь лыжными палками и завязав ручки кухонной ремнем, я лег, надеясь побыстрее заснуть и оказаться в дне завтрашнем. Но расслабиться не давали доносящиеся из недалека звуки передвижений:

– Не спится ей что ли на новом месте?

Потом постепенно собака успокоилась. Успокоился и я. Мы заснули.

Утром рядом с таксой меня ждала лужа:

– Так тебя еще и выводить на улицу надо было?

Мне показалось, что она кивнула.

Сначала я не хотел убирать за собакой:

– Пусть хозяин этим займется.

Но потом подумал, что хозяин может и не объявиться, поморщился и элиминировал лужу:

– Животное, в конце концов, не виновато…

И снова налил ей воды. И еще супчика. Потому что колбаса ее кончилась. Собака чихнула и принялась лакать своим розовым языком. А еще она так потешно виляла хвостом.

Вечером, когда вернулся, таксы в квартире не было, только знакомые грязные следы. Я спокойно стер их – вот-вот должен был прийти слесарь.

Мастер не опоздал и все сделал честь по чести. Проводив его, я поужинал, посмотрел телевизор и лег, будучи абсолютно уверенным, что уж сегодня-то засну спокойно и крепко. Но не спалось. Хоть убей.

А на следующий день, вернувшись с работы и открыв дверь новым ключом, я долго искал в квартире таксу, брызги, крошки, любые следы…

СМЕРТЬ СТОМАТОЛОГА

Войдя в комнату для переодевания, Карл Генрихович поморщился – у зеркала стоял Игорек. Молодой коллега, продолжая рассматривать что-то на своем лице, поприветствовал:

– День добрый, Карл Генрихович…

– Здравствуйте, Игорек…, – как обычно вежливо поздоровался Карл Генрихович. И быстренько сбросил с себя пальто. Принялся натягивать белый халат.

Неприятной личностью был этот Игорек. С виду неплохой парень, но все норовит с утра какую-нибудь гадость сказать. То вычитает где-то, что стоматологи больше всех предрасположены к заболеванию недавно открытым вирусом. То услышит, что с работающих пенсионеров будут дополнительный налог брать. И все это Карл Генриховичу выложит. А тому только и заботы потом целый день над такими пакостями размышлять. Работать с отвратительнейшим настроением.

Думал Карл Генрихович, что может сегодня удастся улизнуть от Игорька. Пока тот занят своим лицом. Но Игорек как прочитал мысли Карл Генриховича. Похлопав по карману своего халата, из которого торчал какой-то журнал, приговорил:

– Всем нам суждено умереть…

– Увы, – пожал плечами Карл Генрихович и взялся-таки за дверную ручку.

Игорек, однако, его опередил:

– Вам сколько осталось?

Карл Генрихович так чуть и не сел прямо у порога:

– В каком смысле?

Игорек, ковыряя какой-то прыщик на лице, уточнил:

– Ну, сколько вам еще до смертного одра?

Карл Генрихович занервничал. Но он умел держать себя в руках. Ответил как можно спокойнее:

– Откуда я знаю? Сколько всевышним отпущено, столько и проживу. Может пять лет, а может и все двадцать пять.

– Эх, темнота, – надавил на свой прыщик Игорек, – нет никакого всевышнего. Наукой доказано, что над всем главенствует великий саморегулятор – природа-мать. И она отпускает людям не года, а количество определенных действий…

Карл Генрихович недоумевающе переспросил:

– Количество определенных действий?

Игорек победно стер тампоном остатки побежденного прыща:

– Конечно. Вы же знаете, что такое круговорот веществ в природе?

– Ну, допустим…

Игорек протер щеку медицинским спиртом:

– Так вот: этот весьма простой, на первый взгляд, процесс на самом деле не так-то прост. Мы умираем отнюдь не только для того, чтобы накормить червей, которых съедят птицы, которых съедят наши дети. Нет, мы умираем, лишь полностью выполнив определенную природой норму действий.