Накафельные рисунки - Александр Ермак

И сегодня весь выпускной вечер они были вместе. Сначала в школе, затем в толпе одноклассников по пути в парк. А потом они втроем отделились и вернулись обратно к своей родной школе.

– Прощай, школа, – сказала Катя, глядя на серую стену.

– Прощай, – пожал плечами Олег.

Сонька вдруг заревела:

– Вам что. Поступите в институт, поженитесь…

Катя привычно оборвала ее:

– Опять? Нашла время. Сегодня веселиться надо…

– Обязательно, – подхватил Олег и достал из сумки бутылку шампанского.

Стакана у них с собой не было. И поэтому они пили из горла. Заливаясь пеной и смехом.

Веселье разобрало их, и Катя предложила:

– Давайте танцевать…

Втроем они запрыгали под аккомпанемент выкрикиваемой песенки. И дождь из набежавшей шальной тучки не остановил их. Он был летний, теплый. Только поддал куражу.

Потом Катя с Олегом обнялись и перешли к медленным танцам. А Сонька, не заметив смены пластинки, продолжала скакать вокруг них. То галопом, то рысью, а то иноходью. Без устали.

Внезапно, видимо увлекшись, она унеслась за угол школы.

– Ускакала в родные пампасы, – облегченно заметил Олег, – а ты переживала…

Катя ничего не ответила. Ее голова лежала на плече Олега. Ее руки обнимали его.

И вдруг где-то над ними раздалось:

– И-го-го… И-го-го…

Катя с Олегом испуганно задрали головы. На самом краю школьной крыши, на фоне прояснившегося звездного неба обозначилась фигура. Мокрое, облепившее тело платье подчеркивало невероятно огромные бедра.

«КАК БЫ Я ПРОВЕЛ ВОСКРЕСЕНИЕ, ЕСЛИ БЫ ВСЕ МОЖНО БЫЛО…»

Сначала убью маму на полчаса. Тогда кончится завтрак и не надо будет жевать овсяную кашу. А я смогу взять конфет из шкафа сколько хочу.

Потом убью сестренку до обеда. Потому что она совсем маленькая и дурная. Все утро орет и плачет так что я не могу хорошо нарисовать засаду в кустах или погоню на пляже.

После обеда до вечера я убью деда. Когда он наестся, то сидит в кресле и храпит как маняк. А если я его дергаю за бороду или усы, хватается за ремень и хочет меня отхлестать или даже задушить.

На весь вечер я убью отца. Он запирает меня в моей комнате и не дает смотреть кино какое смотрит сам. А еще ругается с мамой, что она мне патакает.

Перед сном до утра я убью бабушку, если она не станет читать мне книжку про убийцу который сбежал из детской колонии…

«КОЛУМБУС ИХТИАНДРУС»

Дело было летом на курортном пляже. Возле самой кромки моря возлежала на песочке группка разношерстной публики. Мамаша с дочкой и сыном, юноша с книжкой, молоденькая барышня с зонтиком и зеркальцем, а также мужчина с газетным клочком на красном носу.

Каждый был занят своим делом. Мамаша, намазав сына кремом, принялась за дочку. Юноша читал, поглядывая время от времени на молоденькую барышню. Та рассматривала в зеркальце нечто на своей щеке, а заодно и юношу. Мужчина с газетным клочком обозревал:

– Юноша, а что это вы читаете?

– «Смерть приходит на рассвете»…

– Дешевая жвачка. Возьмите лучше томик Конан Дойля, Агаты Кристи, Жоржа Сименона, наконец… Девушка, девушка, у вас тень от зонтика убежала. Можете обгореть…

– Также как ваш нос?…

– Берегитесь, говорю вам… Мамаша, мамаша, присмотрите за сыном. Он уже по колено в море…

Мальчик, услышав такое, недоуменно оглянулся:

– Я же рыбачу…

Мамаша подтвердила:

– Он рыбачит, рыбачит.

Сынок тут же предъявил всему пляжу корявую палку с привязанной к ней лесой, крючком и грузилом.

Мужчина аж присвистнул:

– Фи-у… Ну, кто же рыбачит на пляже? Здесь всю рыбу давно распугали. Да и вообще в этом море ее немного осталось. Ничего вы не поймаете, молодой человек…

Мамаша тут же скомандовала:

– Брось свою палку и иди кушать кефир.

Но мальчик, как будто не слыша, еще глубже зашел в воду. Мужчина же, повернув голову к отдыхающим, продолжал:

– Ловить рыбу на пляже. На палку. Это смешно. Для настоящей рыбной ловли следует иметь специальные снасти, наживки, лодку…

В это время мальчик, взмахнув рукой, выбежал на берег. За ним по песку волочилось какое-то существо. Коричневое, с рогами на голове и наростами на теле, оно лишь отдаленно напоминало рыбу.

– Поймал, поймал, – орал мальчик, указывая на добычу и боясь подойти к ней.

Рыболова тут же окружили. Мамаша брезгливо поморщилась:

– Какая гадость…

Юноша отважно подошел к существу на полшага:

– Странная рыба.

Девушка выглянула из-за его спины:

– Страшная.

Мужчина с газетным клочком на носу пожал плечами:

– Рыба как рыба…

Существо как будто не возражало против своего пребывания на берегу среди людей. Лежало спокойно, лишь иногда вздрагивало губами и жабрами.

– Да, совсем ординарный экземпляр, – как бы самому себе кивнул мужчина и, нагнувшись осторожно, дернул добычу за хвост. Рыба не шелохнулась.

– Ничего особенного…, – окончательно констатировал обгорелоносый и выпрямился, – Ничего.

Мальчик, однако, не согласился:

– Большая.

И тут же все остальные вновь обрели голос. Мамаша предложила:

– Выбросьте эту гадость в море.

Барышня задрожала:

– Не надо ее в море. Мы же там плаваем, купаемся…

Юноша поинтересовался:

– А что это за вид? Как называется?

Мужчина, поправив газетный клочок на носу и присев на корточки, легонько постучал пальцем по рыбьей голове:

– Это…, это очень распространенная рыба семейства… мелководных. «Колумбус»…

Окружающие изумленно переглянулись, и тогда вдохновленный их вниманием обладатель газетного клочка погладил существо по белому животу:

– Настоящий «Колумбус Ихтиандрус»…

Рыба и в этот раз не дрогнула. Мужчина медленно поднял ее на руки:

– Видите, какие маленькие глазки… Этот вид живет в наших широтах. Красные плавники. Средней прочности кожа…

Ловко ухватившись за несколько чешуек, он потянул их на себя:

– Видите.

Мальчик раскрыл рот:

– Ага…

Мамаша отвернулась:

– И видеть не хочу.

Барышня молча спряталась за спину юноши. Тот, расправив плечи, согласно кивнул головой:

– Да-да, пожалуй, средней прочности…

Мужчина, показав всем несопротивляющуюся рыбу, уложил ее на левую руку. Правой довольно потер лоб, смахнув при этом невзначай газетный клочок:

– Совершенно безобидный представитель подводной фауны. Питается планктоном из-за отсутствия зубов…

Рыба при этих словах, как будто удивившись, вытянула губы в трубочку. Потом ловко извернулась, дернулась и вцепилась мужчине прямо в его в красный нос. Острыми зубками.

«СТАРУХА N2»

«Старуха N2» выдвинулась из-за подъездной двери. И замерла, уподобившись крокодилу. Сверкая подслеповатыми глазами, из которых сочились мелкие слезы.

Отстоявшись после спуска с третьего этажа, где находилось ее гнездище, «Старуха N2» повела носом. Он, конечно, был не молод и ему уже давно не под силу отличить аромат жареного барашка от благоухания свежесорванной фиалки. Но все-таки, все-таки. «Старуха N2» вдыхала снова и снова. Так она поступала на протяжении всей своей. И ей в голову не приходило отступить. Только к глазам прикладывала дряхлый и чистый платочек.

Ее уже не окружали люди. Красивые или уроды. Женщины или мужчины. Лет пятнадцать «Старуха N2» жила среди фигур, между теней. Они сновали, говорили, сопели, кашляли, чавкали, гавкали, визжали, бормотали, чирикали и мяукали. Слух-то у нее сохранился отменный. И она стояла у подъезда крокодилом. Пытаясь на слух определить: стоит ли трогаться в этот путь. Все-таки сегодня или не сегодня.

Назначено было на сегодня. Это точно. Разум в ней еще теплился. И память была – дай бог любому до восемнадцати и старше. «Старуха N2» крепко держала в уме нынешнюю дату. И готовилась к ней. Все последние дни. Медленно, но верно собирала тряпкой пыль с подоконников, полочек и шкафа. Мела пол от стены до порога. Чинила выходные чулки. Гладила ставший великоватым костюмчик. И обхаживала щеткой зипун с меховым воротником. Ветхий. Уж, какой есть.

Устав, сидела за чаем. Перед коробкой с фотографиями. Вытаскивала тонкие картонки и рассматривала то через двойные очки, а то так, глядя скорее сквозь. Потому что глаза заливало влагой. А она и так все помнила. Через слезную муть перед ней проступали взявшиеся за руки дед и бабка, смеющиеся над чем-то отец и мать, орущие малые дети…

«Старуха N2» вздохнула. И еще раз смахнув слезинки, шагнула с порожка подъезда. Но не в сторону улицы. На тропинку, ведущую в глубь двора, туда, где растет пара рябин, обглоданных бойцовыми собаками. Туда, где не было сейчас ни одной фигуры и ни одной тени.

Там «Старуха N2» присела. На скамейку. Всего-то несколько шагов, а сердце билось. Еще билось. Еще как билось. А со стороны она замершая опять стала похожей на крокодила. На крокодила сидящего.

На этой скамейке ближе к обеду собираются для распития местные алкаши. На этой скамейке ближе к вечеру хохмят молодые девчонки и парнишки. На этой скамейке лежала она в ночь выпускного бала. Глазами в звезды. А он поклялся.