Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

были немецкие позиции и линии снабжения. Больше всего от авианалетов страдала Болонья, находившаяся на краю удерживаемой немцами территории, у самой Готской линии. В декабре 1944 г. и в январе 1945 г. на Болонью почти каждый день обрушивались бомбы, превращая в руины город, славившийся своими античными портиками[942].

На севере полуострова итальянцы жили в постоянном страхе перед немцами и их соратниками – итальянскими фашистами: те и другие охотились на местных жителей, которых подозревали в содействии партизанам. В начале октября кардинал Шустер, архиепископ Миланский, так описывал сложившуюся ситуацию в отчете, направленном папе: «Режим террора здесь усиливается по мере того, как конец вырисовывается все яснее». Многие приходские священники скрывались – их разыскивали немцы и подручные оккупантов из числа итальянских фашистов, опять же по подозрению в помощи партизанам. Немало священнослужителей уже находилось за решеткой. Муссолини, похоже, больше не контролировал собственные подразделения. «На прошлой неделе Муссолини в ответ на мою жалобу велел арестовать [Пьетро] Коха, начальника формирований, которые пытают жертв самыми изощренными способами. Начальник полиции Милана, следуя личному распоряжению Дуче, приказал арестовать главу этой шайки вместе с сообщниками, а затем пригласил группу врачей, чтобы они осмотрели применявшиеся орудия пыток». Но уже через несколько дней Гвидо Буффарини, министр внутренних дел правительства Муссолини, приказал освободить Коха и его головорезов и даже пригрозил арестом самому начальнику полиции и префекту. «Так это и продолжается», – заключал архиепископ. Через две недели Шустер отправил папе новое сообщение о происходящем. Союзники подвергли Милан бомбардировке. Погибли около 600 человек, в том числе священник и почти 200 детей (бомба попала в школу)[943].

Досадуя об утрате власти, а может быть, надеясь все-таки сохранить жизнь и спастись от разворачивающейся военной катастрофы, Муссолини теперь пытался дистанцироваться от немцев. Он все активнее протестовал, обращаясь к Рудольфу Рану, послу Германии при его правительстве, и к немецким военным властям, против наиболее вопиющих расправ над итальянским мирным населением. А ведь всего за несколько месяцев до этого он ни слова не произнес, когда немецкие оккупанты казнили 335 мирных итальянцев в пещерах близ Рима.

В середине декабря 1944 г. Муссолини заставил себя встряхнуться, на время забыть о жалости к себе и выйти из депрессии. Он покинул свою уединенную виллу (она же – штаб-квартира) на берегу озера Гарда и отправился в Милан, где в последний раз выступил перед толпой. В миланском театре Lirico Муссолини произнес зажигательную речь совсем как в былые времена. Рьяные сторонники дуче, явившиеся его послушать, то и дело прерывали выступление жаркими аплодисментами и одобрительными криками. Повествуя о продолжающейся битве фашистского республиканского правительства с «реакционными плутократиями» и клеймя «предателей, ударивших 25 июля», он ностальгически призывал вернуть товарищеский дух, характерный для итальянского фашизма на заре его существования. В следующие два дня дуче разъезжал по Милану в открытом автомобиле с остановкой на площади Сан-Сеполькро, где четверть века назад он, 35-летний ветеран Великой войны, дал начало фашистскому движению. Но его эйфория была недолгой. Одному из товарищей, позже поздравившим дуче с восторженным приемом в Милане, он сказал: «Да что такое жизнь? Прах и алтари, алтари и прах»[944].

Жизнь в Риме и в других освобожденных районах страны была не такой драматичной, как на севере, однако и там ее не приходилось считать простой. Дефицит продовольствия не исчез, жилье было разрушено, в экономике жизнь едва теплилась. Доклад американской разведки, составленный в тот период, дает некоторое представление о тяготах повседневного существования этих областей тогдашней Италии. Хотя в его основу лег отчет, полученный из Неаполя, авторы указывали, что доклад отражает более широкую картину жизни в регионах страны, занятых союзниками: «Во многих случаях местные жители практически не могут добыть еду, а в домах так холодно и сыро, что в кровать приходится забираться очень рано». Телефонные линии и общественный транспорт действовали с перебоями. Существовал только черный рынок, но цены на продукты там были астрономическими. «Люди пытаются воровать: где-то украдут пару носков, где-то – немного сливочного масла, не гнушаются даже горстью каштанов». Попав в столь отчаянное положение, многие женщины торгуют собой, выискивая клиентов среди солдат союзнических войск: «Местные мужчины с горечью смотрят на такую, как они выражаются, проституцию, однако многие родители отправляют дочерей "поработать" на улицу, чтобы семья получила хоть какие-то средства, позволяющие продержаться».

Как говорится в том же американском докладе, настроения в обществе мрачные, итальянцы склонны к самоуничижению: «Они то и дело говорят о себе с презрением, отмечая, что сами ни на что не способны, что их вожди – либо идиоты, либо жулики, а армия – сущая бутафория… В целом они растеряны, а порой демонстрируют детскую зависимость от союзников»[945].

Президент Рузвельт получал не только доклады разведки, но и бесконечный поток просьб от Майрона Тейлора, президентского эмиссара при Святом престоле. Тейлор призывал Соединенные Штаты направлять в Италию товары, в которых она отчаянно нуждается. Прибыв в страну, американский представитель поселился в изящном особнячке близ Испанской лестницы[946]. Теперь он занимался в основном не контактами с Ватиканом, а координацией американских программ помощи. В очередной депеше президенту 15 января 1945 г. Тейлор подчеркивал, как важно поставить в страну «очень большое количество обуви», причем лучше сосредоточиться на прочных и практичных мужских рабочих ботинках без украшений. Он добавлял, что у итальянских женщин потребность в обуви менее острая, так как они привыкли носить самодельные деревянные башмаки. На другой день он отправил телеграмму, где подробно описывал нехватку в Италии карет скорой помощи и просил отправить в страну большое количество таких машин: «В последнее время больных во Флоренции доставляют в больницу на носилках, а одного недавно привезли на садовой тачке». Он отметил, что на борту каждой машины должна стоять хорошо заметная надпись «Американская помощь Италии»[947].

Отмеченная в докладе американской разведки проблема проституции среди итальянских женщин очень волновала и папу с тех пор, как в июне прошлого года союзники взяли Рим. Государственный секретариат Ватикана направил 17 января 1945 г. президентскому посланнику очередную жалобу: «На виа Бабуино в доме 186… с июня 1944 г. действует подпольный дом терпимости… Его постоянно посещают солдаты союзников, почти исключительно цветные… Государственный секретариат был бы весьма признателен, если бы личный представитель президента Соединенных Штатов помог прекратить подобное безобразие, подрывающее общественную нравственность». Получив эту просьбу, Майрон Тейлор передал ее военной администрации Рима. Через две недели начальник штаба американских войск в Италии написал Тейлору: «Сообщаю, что военнослужащим союзнических войск запрещено находиться в данном здании»[948].

Понтифик продолжал сокрушаться о падении общественной нравственности, вызванном пребыванием в Риме союзнических частей. «Я не хочу допустить, чтобы Рим стал центром развлечений для союзнических офицеров, – заявил папа в начале апреля. – Я не позволял этого при фашизме; я не позволял этого при немцах; и я не позволю этого при союзниках. Каждый день до меня доходят жалобы на прискорбные скандальные происшествия». Далее папа объяснял, что имеет в виду не только «публичные и приватные развлечения, которые слишком часто приобретают оттенок оргий», но и всепроникающую коррупцию (вероятно, это относилось к процветающему черному рынку)[949].

В эти последние месяцы войны никто за пределами непосредственного окружения папы не мог похвастаться таким же легким доступом к понтифику, как эмиссар американского президента. Хотя папа болел гриппом значительную часть февраля и марта, он и в этот период всегда был рад видеть Тейлора. В середине марта посланник французского временного правительства, аккредитованный при Святом престоле, отмечал, что Тейлор «наносит папе визиты с частотой, невиданной для остальных иностранных дипломатов. Со своей бесцеремонно-добродушной прямотой, которая обеспечила ему единодушную симпатию окружающих, он, похоже, утвердился в роли своего рода советника Святого престола». И в самом деле, у папы и Тейлора явно возникла особая взаимная симпатия, которой способствовала, по выражению французского представителя, личная дружба Тейлора с президентом Рузвельтом и «немалое личное состояние» американского дипломата. Многие воспринимали Тейлора как лицо американской экономической помощи Италии, и он стал одним из самых популярных иностранцев на Апеннинском полуострове