Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

направлялись к палатам, где шел пир, чтобы пленить Торкеля и его людей. Сейчас они были настолько пьяны, что не надо было никакого оружия, чтобы схватить их без кровопролития. Но в тот день в моей голове не было ни одной разумной мысли, поэтому я пошел дальше наверх к песчаным холмам севернее тележной дороги. Там я лег вместе с жеребенком и притаился как зверь на охоте, ожидая, когда они промаршируют мимо меня, но, когда они прошли, мы с жеребенком предпочли остаться лежать. Я слышал, как люди кричали на хуторе, кто-то рычал, раздавался звук металла. Жеребенок перевернулся, он дрожал всем телом, я прижал его к себе, дрожь прошла, он выдохнул и остался лежать, а я обхватил его голову руками.

Должно быть, я заснул среди холмов, потому что следующее, что я помню, как я лежу и вижу серьезное лицо моего отца. Отец стоит и смотрит сверху на меня, в руках он держит пивную кружку, его борода мокрая, как будто он долго шел под дождем. «Отец», – говорю я и тяну к нему руку. Он качает головой, но выглядит намного моложе: оказывается, это Бьёрн. Смеркается, уже вечер.

– Торстейн, – обращается он ко мне и садится на корточки рядом со мной. – На дороге стояла пивная кружка. Откуда идут следы копыт, легко проследить.

– Да, – соглашаюсь я. – Так и есть.

Он поднимается. Жеребенок стоит рядом с моими ногами. Лошадиные лепешки лежат на песке. Бьёрн отходит и хочет похлопать жеребенка по морде, но тот пятится.

– Хромая лошадь. Где ты раздобыл ее?

– На хуторе.

– Ты украл ее?

Я молчу. Бьёрн протягивает мне руку и помогает подняться.

– Надо поговорить с Вагном. Скажем, ты не знал, что делаешь, потому что был пьян. Ты напился?

Я продолжаю молчать, но к горлу подступает тошнота, я только успеваю встать на колени, и меня рвет.

– Ты был пьян, – говорит Бьёрн. – Давай возвращаться в Йомсборг.

Бьёрн не переставал удивляться, сколько неразумных идей мне пришло в голову в тот вечер, потому что, когда я потащился обратно в Йомсборг, я взял с собой жеребенка. Брат хотел, чтобы я оставил животное, так как украл его у крестьянина. В ответ я лишь промычал, что Вагн со своими людьми был ничуть не лучше меня, они тоже грабили и разоряли те места, где появлялись. Бьёрн снова покачал головой, нам оставалось лишь надеяться, что Вагн сейчас был слишком занят пленниками, чтобы вспоминать обо мне.

* * *

После той попойки я прославился как человек, напившийся с жертвенным жеребенком у Хальвдана Палаты. То, как я напоил животное и увел его прямо из-под носа толстого крестьянина, а потом заснул среди песчаных холмов, стало излюбленной историей среди йомсвикингов, мне рассказывали, что сам Вагн хохотал как сумасшедший, когда услышал эту историю. Поскольку я был еще слишком юн и не мог выпить столько пива, сколько взрослый мужчина, Вагн показал свое великодушие и даровал жеребенку стойло в одной из конюшен в Йомсборге. Теперь я должен был ухаживать за ним, зато жеребенок теперь не нуждался ни в сене, ни в зерне, но наказание я все же должен был получить. Прежде чем будет принято решение, скорее всего, пройдет несколько дней, поэтому лучшее, что я теперь мог сделать, – это усердно работать и прилежно обучаться бою. Я поговорил с Бьёрном о том, что, может, мне следовало бы пойти к Вагну и попросить о пощаде, но брат считал, что так я только все испорчу. Я должен был ответить за содеянное. Расшаркивающийся и унижающийся вор вызвал бы у Вагна лишь презрение.

Поэтому я просто ждал, как решится моя судьба. В эти дни нам как раз привезли лес, и Аслак приказал нам отправляться к корабельным плотникам, чтобы подготовить балку для киля и корабельные доски для немедленного строительства нового драккара. Не было ни одного человека более рьяного, чем я. Я тесал доски до позднего вечера, останавливаясь лишь для того, чтобы попить. На то, что в Йомсборге появилась сотня новых обитателей, я сразу обратил внимание. Я видел их утром, когда шел с датским топором на плече, чтобы позаниматься с Крестьянином среди холмов, я видел их и среди бела дня, когда возвращался, чтобы поесть. Они раскинули палатку на дворе и старались держаться в тени, они лежали на своих судовых рундуках, спали или играли в кости. Это был Торкель со своими людьми, которых теперь держали в заложниках. План Вагна был очень прост, но хорош: пока Торкель и его парни напивались, вокруг пиршественного зала собрались оставшиеся йомсвикинги. Когда люди Торкеля вышли, их быстро обезоружили и отвели обратно в замок. Они могли остаться на своих кораблях или же расположиться среди холмов. Их обеспечивали едой и водой, они ни в чем не нуждались, но мы все понимали, что они пленники. Как-то вечером Хальвар поделился со мной, что Вагн таким образом хотел удержать Сигвальди на расстоянии. Ведь, пока Торкель будет находиться у нас в плену, старый Сигвальди не осмелится напасть.

Через четыре дня после пира ко мне пришел Аслак с несколькими воинами. Мы с Бьёрном тесали корабельные доски. Хотя наступило уже позднее лето, но все еще было очень тепло, поэтому по нам струился пот. Аслак сначала постоял и понаблюдал, как мы работаем. Когда мы остановились, он попросил продолжать. Бьёрн, я и другие корабельные плотники работали раздетыми по пояс, многие из нас были молоды и отличались крепким телосложением. Я посмотрел на Аслака, прекрасно понимая, что он пришел сообщить, какое наказание ждет меня. На его обветренном лице застыло странное выражение, создавалось ощущение, что он вот-вот горько расплачется. Но он взял себя в руки, натянул плащ на плечо и свою культю, и попросил меня отложить топор.

– Вагн отправляет тебя к Вилобородому, – сказал он. – Начинай готовиться.

После всего того, что я узнал о датском конунге, слова, произнесенные Аслаком, привели меня в ужас. Остаток дня я уже не мог работать и лишь слонялся между длинных домов, совершенно не понимая, что мне теперь делать, пока не очутился в конюшне и не присел в стойле рядом с моим покалеченным жеребенком. Фенрир был тут. Он не всегда следовал за мной, ведь в Йомсборге были другие собаки, с которыми ему нравилось проводить время. Но сейчас казалось, что Фенрир понимал, как мне плохо, поэтому он забрался ко мне на руки и затих. То, что он вонял так, как будто только что извалялся в навозе, меня